Стив Мартин - «Радость моего общества» Страница 13

Столики и стулья "Кофейного зерна" разливались по торговому центру наподобие аллювиального выноса. Я занял место практически на самой улице, поскольку оттуда мог видеть как минимум по целому кварталу в обе стороны. Впрочем, в этом не было необходимости. Ибо происходящего в периметре этого уличного кафе хватало, чтобы развлечься на день. Люди, думал я. Это люди. Их повальное однообразие нарушалось только их индивидуальными различиями. Мои глаза скользили по окружающему, как камера слежения. Вдруг из моих грез меня вырвал годовалый младенец, проходивший под моим окном на прошлой неделе. Его крепко держала за руку всё та же черноволосая женщина, а он клонился в сторону книжного магазина, как собака, рвущаяся с поводка. В ответ на голос изнутри магазина женщина повернула к двери и отпустила руку ребенка. Мальчик пробежал несколько шагов внутрь, и я увидел, как его подняли в воздух две руки за стеклянной витриной. Всё остальное в окне было скрыто отражением улицы. Черноволосая не была матерью; это я докумекал. Черноволосая была, как я полагал, няней или подругой. Ребенок прильнул к женщине за стеклом, и когда я увидел, что из магазина, обнимая дитя, появляется Кларисса, многое из ее поведения на прошлой неделе обрело смысл.

По пути домой я мысленно составил еще один магический квадрат, но другого порядка; этот квадрат проходил у меня под заголовком "Жизнь".

БАБУШКА \ ФИЛИПА \ БРАЙЕН \ "КИНКО" \ ? \ "ВЕРНОЕ СРЕДСТВО" \ ЭЛИЗАБЕТ \ ЗЭНДИ \ КЛАРИССА

Я пробовал разные вещи, чтобы заполнить центр, но ничего не подходило; что бы я ни писал, всё как будто вываливалось. Изучив этот образ, эту схему моей жизни, я понял, что в сумме ничего не выходит.

Когда я шел домой, день был еще солнечный и яркий. Но кое-что не давало мне покоя, а именно: из моего квартала в два тридцать дня возвращался почтальон. Он никогда не бывал у нас позже десяти утра, а стало быть, в моем распорядке дня может случиться залом. Ранее, когда в отработанно беспечной манере я трусил проверить почту — боже, я, помнится, насвистывал, — ячейка моя оказалась пуста, я предположил, что не придется сортировать почту, и по глупости переменил свое расписание. Да, день завихрился, уже когда я увидел Клариссу на улице, а теперь вот еще придется сортировать почту после обеда. Иногда я просто смиряюсь перед катастрофой.

Самая любимая почта — ароматные бабушкины письма из Техаса (без чека). Самая нелюбимая — казенного вида конверты с окошечками и пятизначным индексом вместо обратного адреса. Но сегодня в богом забытые два тридцать пополудни прибыл конверт, который застрял намертво между самыми любимыми и самыми нелюбимыми. Простой белый и адресованный Ленни Бёрнсу. На передней части конверта никакого обратного адреса не значилось, и я не мог перевернуть его, пока не проанализирую все свои потенциальные реакции на какой бы то ни было адрес, напечатанный на обратной стороне. Во что я вдаваться не буду.

Имя "Ленни Бёрнс" гремело у меня в голове, будто камешек в консервной банке. Никакой Ленни Бёрнс в моем доме не жил, а на конверте был конкретно указан мой номер квартиры. Предыдущий квартиросъемщик был не Ленни Бёрнс, а мисс Роджерс, астролог с парой огромных сисек. Сами собой возникали сомнения — только ли астрологией она зарабатывает на жизнь. Однако имя "Ленни Бёрнс" было так знакомо, что я взял паузу, постукивая конвертом, как игральной картой, по столу, пока пытался припомнить соответствующее лицо. Ничего не всплывало. Наконец я перевернул конверт и увидел обратный адрес — интересно, у вас он тоже вызовет мурашки ужаса?

Теппертоновские пироги. Мама таких никогда не пекла.

Ой. Я вдруг вспомнил: Ленни Бёрнс — это псевдоним, которым я подписал второе эссе на конкурс "Самый средний американец". Его я сочинил почти автоматически, пожирая глазами Зэнди. И в мыслях не держа, что в конверте могут быть приятные новости, я также не думал, что там могут быть новости по-настоящему плохие. Письмо извещало меня, что Ленни Бёрнс является одним из пяти финалистов конкурса "Самый средний американец", наряду с Дэниэлом Пеканом Кембриджем. Который, опять-таки, я.

Итак, я настоящий и я фальшивый состязаемся друг с другом — чего ради? Да ради пяти тысяч долларов. А в состязание входит чтение финалистами вслух своих работ на торжественной церемонии в Анахайме, штат Калифорния. Это означало, что два мои различные и раздельные воплощения должны одновременно показаться в одном месте. Это все равно, что пригласить и Супремена, и Кларка Кента на именинный обед к Перри Уайту. Прочими соискателями, извещало меня письмо, были Кевин Чен, явно азиат по происхождению и, следовательно, не средний американец; Дэнни Пепелоу, судя по имени — рыжий; и Сью Дауд, которая не рисовалась мне никак. Я задумался, какие юридические последствия для меня мог иметь мой обман; я задумался, не придется ли мне вывалить перед битком набитым залом судебных заседаний , что в означенный момент я заходился в любовном угаре из-за аптекарши Зэнди, а следовательно, речь идет о преступлении страсти. Я успокоился тем, что сказал себе: если против меня и будет возбуждено дело, то лишь гражданское, а не уголовное; и: если они затевают против меня процесс — нет ничего легче, чем подавиться теппертоновским пирогом, срыгнуть мышь и начать обсуждать мировую.

На следующий день я нервничал из-за неминуемого прибытия еще одного пирожного письма — того, что адресовано мне настоящему. Это привело меня к альтернативной фиксации. Надо написать с большой буквы, поскольку Альтернативная Фиксация — методика, которую я использую, чтобы выманить себя из беспокойства. Она основана на смене предмета беспокойства. Я просто сосредотачиваюсь на том, что вызывает у меня беспокойство еще более сильное. В данном случае я решил разработать план личной встречи с Королевой Недвижимости Элизабет. В какой-то момент я написал ей письмо в жанре "разрешите представиться", которое не отослал, ибо сколько ни осторожничал, сколько ни переписывал заново, все равно можно было подумать, что я маньяк. "Я наблюдал за вами из своего окна..." "Номер вашего автомобиля с надписью РИЛТР показался мне интересным..." Я все равно выглядел чересчур наблюдательным и жутковатым. Посему я задал себе вопрос — а не слишком ли я, в самом деле, наблюдателен и жутковат, но в результате ответ вышел все-таки "нет", потому что я-то знаю своё сердце.

Пришлось признать, что мои предыдущие планы произвести впечатление дали обратный эффект. Настала пора совершить мужской поступок — встретиться с нею без обманов и предварительного обдумывания. Я решил представиться заинтересованным квартиросъемщиком, желающим переехать в квартиру с двумя спальнями, чтобы освободить место под кабинет, где я смог бы работать на пару с прославленной писательницей Сью Дауд над биографией Мао Цзэдуна. Так будет честно.

Я набрал номер, указанный на объявлении об аренде, ожидая получить и готовясь проворно исполнить инструкции, которые проведут меня по телефонному лабиринту и дадут наконец соединиться с ее голосовой почтой. Но свершилось чудо. Она ответила. Тр-др чпок, она говорила по сотовому из машины. Я объяснил ей, что я Дэниэл Кембридж (очень звучное имя, если не упоминать Пекан), что живу рядом с "Венцом Розы", и что хотел бы переехать. Пассаж насчет Мао я опустил — господи, ну ведь не идиотка же она.

Она сообщила, что у нее как раз окно между встречами — двадцать свободных минут, и она сможет встретиться со мною в десять. У меня едва хватало времени на ванну. Ну, сказал я, что ж, идет. Я могу отложить свою телефонную конференцию, сказал я. Повесил трубку и открыл душ с потрясающей меткостью. Идеальная температура одним взмахом запястья. Я вошел под него, зная, что времени в обрез, но все же испытал всегдашнее чувство, намертво связанное с утренним душем. Льющаяся горячая струйчатая вода отсылала меня во времени назад — домой, в Техас, в ранние утренние часы. Чтобы сэкономить деньги, моя мать всегда выключала на ночь отопление, благодаря чему наш дом превращался в ледяную гостиницу. Каждое зимнее утро я, заиндевевший отрок, совершал зябкий бросок из спальни в свободную ванную. Войти в наполненный паром душ — всё равно что оказаться укутанным в теплое полотенце любящей тетушкой, и теперь я иногда впадаю в неподвижность под воздействием жутковатой ностальгии в первые несколько мгновений даже быстрого споласкивания. Это чувство замедлило меня, как атом при абсолютном нуле, несмотря на то что Элизабет сейчас, возможно, летит на желтый свет, чтобы успеть со мною встретиться.

Я вытирался у окна, когда Элизабет, Королева Недвижимости, притормозила у "Венца Розы". Несколько минут она оставалась в машине и разговаривала сама с собой. Я понял, что она говорит в гарнитуру своего машинного телефона, — по крайней мере, понадеялся, что это так. Потому что одного сумасшедшего в семье вполне достаточно. Я накинул на себя кое-какую одежду, сбежал по ступенькам и перескочил через улицу по выездным дорожкам. Меня одолело впечатление, что я — английский школьник. С таким же успехом я мог быть одет в короткие штанишки и круглую шапочку. Как только Элизабет вышла из машины, я приветствовал ее сзади: