Борис Привалов - Надпись на сердце Страница 14

Поэтому доктор решил действовать иначе — использовать беззаветную любовь Шавочкина к порошкам и таблеткам.

Аллопатова представили пациенту как поборника «пилюльного» метода. Якобы «Пилюли Аллопатова» излечивали все: от язвы желудка до воспаления коленного сустава включительно.

Перед этим в присутствии свидетелей Аллопатов смешал самую обыкновенную питьевую соду с сахарной пудрой, добавил туда мелко толченных шариков шиповника и раздозировал смесь по пакетикам.

Шавочкин долго выспрашивал доктора, как, когда и по скольку принимать, потом взял «на пробу» три десятка порошков.

— Я вижу, что вы себя чувствуете плохо, — сказал Аллопатов. — Правильно делаете, что не верите оптимистам, которые уверяют вас в обратном. Знаете старинную медицинскую пословицу: «С доктором поспорить можно, а вот попробуй со своим сердцем поспорь».

И хотя Аллопатов эту древнюю «пословицу» придумал тут же, не отходя от мнитика, Шавочкин вспомнил, что слова эти он уже слышал когда-то.

— Только у меня в данный момент не сердце, а почка вздыхает как-то подозрительно, — уточнил он.

— Попробуйте примите два порошка сразу, — подсчитав что-то на бумажке, глубокомысленно сказал Аллопатов. — Должно молниеносно помочь. Ну-ка, раз... два... взяли... то есть приняли...

Аллопатов вел себя так сочувственно и доброжелательно, что Шавочкин действительно почувствовал, как левая почка возвращается к нормальной жизнедеятельности.

Целый месяц понадобился для того, чтобы Шавочкин поверил в чудодейственность пилюль. В конце концов он уже без них шагу сделать не мог, видел в них панацею от всякой хвори и убеждал окружающих, что именно благодаря Аллопатову он возродился и стал здоровым человеком.

— Кстати говоря, — сказал мне Аллопатов, — Шавочкин был прав: он бросил все остальные порошки и таблетки, прекратил регулярное отравление организма большими дозами медикаментов и, понятно, почувствовал себя значительно лучше.

Обнаружился обман случайно: давно уже изготовлением «пилюль» занималась дочка Шавочкина. Вот за этим-то занятием как-то раз ее и застал папа. Он повел себя хитро: сначала проследил весь трудовой процесс, а уже потом поднял панику.

Две недели после этого Шавочкин обедал у себя в заводской столовой и не разговаривал ни с кем из домашних.

Но потом ему сказали, что от питания в столовых какой-то дальний родственник старика вахтера получил в 1932 году катар желудка, и Шавочкин вернулся в лоно семьи.

Порошков он теперь не принимает уже никаких, чувствует себя отлично, но с Аллопатовым до сей поры не здоровается.

ВТОРАЯ СПЕЦИАЛЬНОСТЬ

Происшествие с матросом Аркадием Соевым — дело не новое. И хотя оно само по себе заслуживает интереса, я бы о нем рассказывать не стал. Ну, любовь, ну, обман, ссора с девушкой, большой конфуз. Но тут я неожиданно получаю приятное известие: пишет мой родной дядя о том, что на днях он прибудет для отдыха и лечения в санаторий № 8. Санаторий этот находится рядом с нашей базой, так что своего нежно любимого родственника я буду лицезреть довольно часто. И, между прочим, дядюшка еще сообщает, что у него состоялась любопытная встреча с неким Бловтом:

«...Помнишь, тот самый гардемарин, который меня в 1912 году флажковой азбуке учил?..»

Я, признаюсь, частично запамятовал эту историю о том, как мой дядя хотел получить вторую специальность. Но, как только вспомнил, меня словно озарило. Сразу передо мной встал Аркадий Соев со своим происшествием, и я понял, что оба случая — про соевскую любовь и дядину флажковую азбуку — надо обобщить и довести до всеобщего сведения.

Аркадий Соев — парень интересный. Не то что б писаный красавец, но героев в драмкружке играть может. Когда он прибыл на флот, то у него с первого же дня начались небольшие конфликтики с корабельной службой. Прежде всего выяснилось, что главным для моряка Аркадий считает внешний вид. Что говорить — у нас форма красивая, выдающаяся. Нет-нет да и найдется такой товарищ, который забывает; за то именно и уважают на всех океанах и материках нашу советскую морскую форму, что люди, которые ее носят, своими подвигами заставили восхищаться весь мир. Верно ведь?

«Клешепоклонство» продолжалось у Соева недолго. Отрекся он от этого заблуждения и, как пишут в стенгазетах, стал «работать над собой и овладевать порученной ему материальной частью».

Казалось, шло все на лад. Аркадий даже отличником сделался. И вот тут-то и началась история. Корабль, на котором служил Аркадий, был не только гвардейским, но еще и передовым по своим успехам в эскадре. И хотя Соев доверенный ему механизм изучал на «отлично», но этого было мало. Каждый механик гвардейского экипажа имел еще и вторую специальность, которой тоже владел на «отлично». Ведь узкий специалист жизнь свою словно в щелку видит: ни кругозора, ни размаха, развернуться по-настоящему инициативе да энергии негде. Смежная специальность, кроме того, и в бою большую роль играет: товарища, к примеру, заменить, если нужда придет. Да что в открытые двери ломиться!.. Этого только такие вот, как Соев, не хотят разуметь — лень-матушка Аркадия поедом ела. Вот и не желал он тратить время на труд, на смежную специальность.

— Хватит с меня науки, — говорил Аркадий, — свое я освоил, а чужое меня не касается.

Как взялись тут за него и комсомольская организация, и товарищи, и даже земляки — прислали письмо с педагогическим уклоном.

И Аркадий покаялся, заверил, что он, дескать, все понял, свои ошибки осознал и гвардейцев не подведет.

На первых порах решил Соев теоретическую часть учебы преодолеть самостоятельно.

— Ежели чего не разберу, — сказал он товарищам, — то буду к вам обращаться... А вообще учтите: я человек грамотный, читать и считать самостоятельно умею с первого класса средней школы.

Записался Соев в библиотеку клуба моряков — у нас там любую книгу по любой специальности отыскать можно. И в первое же посещение Аркадию повезло: дежурила Лидочка Ратомская. Так как прежде Соев пользовался своей корабельной библиотекой — и ему ее вполне хватало, — то в клубное книгохранилище он не хаживал. А тут зашел — и был сражен на месте.

Лидочка Ратомская — девушка редкая. И по красоте и по характеру. От всеобщего поклонения у другой, может быть, давно голова кругом пошла. Но Лидочка оказалась человеком серьезным, и, хотя ей, конечно, льстило, что столько народу ею увлечено, она оставалась по-прежнему очень скромной, тихой, исполнительной. А холостому увидеть такую девушку — потрясение на долгий срок. Начинает холостяк, как в лупу, видеть все несовершенства одинокой жизни и тут же, не отходя от библиотечной стойки, дает зарок по окончании срока службы увезти эту чудо-девушку в родные края. Но обычно в таких случаях не учитывалось мнение самой Лидочки. И получилось так, что многие ее поклонники уезжали по домам, а она оставалась трудиться в библиотеке.

Весь порт ждал да гадал: кто же будет тем счастливцем, кого Лида полюбит?

Наконец стало ясно: Аркадий Соев ей явно приглянулся. Во всяком случае, сразу все заметили, что она чересчур внимательно интересуется его занятиями, особенно приветливо встречает его в библиотеке, беседует с ним подольше, чем с другими. Да и скорость разговора у них, как наши штатные остряки подсчитали, — пять улыбок в минуту.

Дальше — больше. Начали встречать их по воскресеньям вместе на танцах, в кино.

И все развивалось нормально — на зависть многочисленным Лидочкиным поклонникам, — как вдруг произошла с Аркадием катастрофа сначала личного порядка, а следом за ней, если так можно выразиться, и общественного. Цепная, как говорится, реакция: одно за собой другое потянуло.

Но прежде чем перейти к подробностям этого нашумевшего случая, я хочу ознакомить вас с историей дядюшкиного письмеца. Упоминалось там, если помните, о встрече дяди с бывшим гардемарином Бловтом.

Дело было давно — полвека назад. Дядя мой — неграмотный деревенский парень — попал по призыву на флот. Ввиду малой культурности его определили кочегаром. Работал он среди огня и угля, а сам думку пестовал: как бы другую специальность получить? Мечтал дядя стать сигнальщиком. Спал и видел в руках своих язычки флажков.

А в царские времена любую специальность на флоте получить было не так-то просто. Тяга ко всякого рода знаниям не поощрялась. И когда однажды дядя о своих мечтах заикнулся, над ним боцман начал издеваться:

— Куда ты суешься, скотина малограмотная? Сегодня тебе сигнальщиком хочется быть, а завтра ты офицером стать пожелаешь? А там и на капитанский мостик забраться захочется?! Да еще, чего доброго, в министры полезешь?!! Ох, уморил, деревня... Сиди, дубина, возле печки да шуруй уголь, как приказывают! И помалкивай в тряпочку, а то сверну рыло!

Боцман был известный любитель мордобития, его так и прозвали — по любимому присловью — «Свернурыло».