Андрей Кнышев - Тоже книга Страница 15

1990 год... Ещё не заявил о себе в полный голос 14-летний Митя Фокин, ещё не родился Лукинский Н. М., не взялся за кисть юный Меркель и не написана «Ватага гонцов» Фрезо, из хаоса звуков не извлечена гармония 9-й сонаты Томсона. Лишь через 19 лет родится Чарлз Принстон, через 47 лет — Ивашечкин, и 232 года отделяет нас от прихода в этот мир Франца Калля... Идет 1990 год...

Зрелость

Детство

Взрослые — это падшие дети.

(рассказ экскурсовода)

Коктебель!

Кто не бывал здесь, кто не лазал вверьх-вниз по его каменистым кручам, чуть забрезгует рассвет, — поднимите руки.

Вон отсюда!

Только за последние 4 года в здравнице отдохнуло друг от друга полтора миллиона человек.

Город-курорт, город-труженик, город-музей...

Неверно было бы сказать, что его история уходит глубоко вдаль, — нет, она уходит далеко вглубь.

У римского историка Хитросплетения находим, что сюда забредали ещё аркадские пастухи, влекомые скотом.

В допотопное время в гавань заплывали за золотым руном аргонавты. Плывший с ними в трюме Публий Насон Грядущий писал об этом в своих «Мухоморфозах»:

«Здесь были в поисках руна, —Руна здесь нету ни хрена...»

Коктебель воспет.

Здесь в брызгах прибоя и слюны читал свои вирши безумный Офтальмон Напалков. Это его записал Грум-Гржимайло-младший, помните:

«Я каждый камень, Коктебель,В тебе пометил, как кобель».

А заехавший на пироги к Трюмощеву Финтельплятц так и не вставил в 6-ю строфу своего некро-акростиха подсказанную ему Упырьевым рифму «Терпсихора — пепси-кола».

Богата природа края.

Граф Ланской любил пошуровать здесь в зарослях можжевельника и полакомиться винными ягодами с дамочкой. «Частенько, — вспоминает сторож императорского заказника колхоза «Царя коммунизьма» Михей Трушка, — частенько держал я на прицеле сваво бердана евоные панталоны цвета тела испуганной нимфы».

А вот на этих грядках работал на уборке укропа и инжира ещё А. С. Пушкин, когда, сукин сын, был ещё маленьким, послушным пионэром.

Каких-нибудь 4-5 тысяч вёрст не дошёл сюда Пржевальский со своей приживалкой.

Заслуженной, если не народной, популярностью пользуются местные минеральные воды, бьющие здесь ключом из трубопровода Ессентуки — Бжни — Ёжгород — Коктебель. Обливался этой водой по утрам ещё Мамин-Сибирюк, лечивший здесь свою сибирскую язву. «Трохи оклемался, кажись полегчало», — запишет он в своём дневнике за день до кончины. Вот далеко неполный перечень букета болезней, от которых исцелил коктейль минвод Коктебеля́:

здесь лечат страдающих:

малярией,

неправильным прикусом,

сепсисом пуповины,

сглазом,

блаженностью,

пляской святого Витта,

синдромом Альцгеймера,

грыжей Шморля,

рожей профессора Потапова,

воспалением хитрости,

тихим сапом,

политической близорукостью,

шалгемой,

прихлюстом,

внезапным встрепетом,

майской вопью,

ломотой,

сухоткой,

чесоткой, усушкой и утруской,

пе́ремедью,

гнойным бзиком,

глопотомой,

ябединым хнырсом,

туфтофолой,

хроническим свербитом,

гнусным агаканьем,

коленной подзадью,

сопелью весенней,

нечаянным ветрогоном,

геенной припоминухой,

юрайским гиппом,

мочеточным ударом в голову,

бубонами, угрями, цыпками,

инклюзивной порнухой,

кишмячной кишеллой,

несварением яичек,

расхряслостью среднего уха,

свищом макушечным

и многими, многими другими.

В 1914 году под Кривым Таганрогом в клозете императорского литерного был обнаружен едущий в Коктебель зайцем Орехов-Зуй. Остаток пути он проехал уже зачепившись подтяжками за буфер, по левому рельсу на правой пятке, смазанной бараньим жиром. Так и доехал он, безвестный, босоногий, с батоном финского сервилада подмышкой и орехом за щекой. С тех пор Зуя здесь знают все. Его бил каждый.

Некогда кустистые, а ныне поджарые лысоватые холмы, напоминающие чем-то горы Эстремадуры, облюбовали планеристы. Около 1500 разбивается их здесь ежегодно. Вот почему на одном из холмов в братской могиле покоится прах местной тёлки-рекордистки Нюры, погибшей от руки предателя, пастуха Максима Бруцелёза, подрезавшего стропы её дельтаплана.

А на соседнем холме с отметкой «Высотка 54» в тени под ракитой, подложив под голову томик Жуковского, а под ноги — том своих стихов, чтобы было повыше, — Шалтырин любил слушать, как в листве кроны чирикают воздушные поцелуйчики, — коих прикармливал он засахаренными фигами.

В 15-м веке сюда приходят гишпанцы — за папиросами.

Иудея пытается обосновать здесь свою Палестину.

А в 1792 году город посещают королева Елизавета и герцог Фердинанд. Тут в малахитовом зале главы государств Австрии и Франции подписывают договор о ненападении Венгрии на Турцию.

Братья Алексей и Максим Горькие, находившиеся до этого на Капри-монте, прибыли сюда морем, когда сломали себе левую ногу. В тенистых аллеях парка они любили околачивать костылём с грецких орехов жареные каштаны.

С бутылкой непочатого шипра за пазухой и болтающейся из-под фалд фрака парикмахерской грушей шлялся с утра до вечера по местному Малекону здешний бутлегер Тимка Плафон.

Море здесь своеобычное, — то спокойное, а то вдруг нет.

Старожилам особенно памятно цунами 1929 года, после которого никого из них в живых не осталось.

Коктебель — излюбленное место высадки зарубежных шпионов-аквалангистов. Об этом свидетельствуют их чучела в местном краеведческом музее, об этом поведал нам и начальник погранзаставы полковник Исаак Погранзон. Их привлекают здесь красота, романтика, прозрачность голубой воды, в которой их косяки хорошо видны.

В 1958 году постановлением Крымского полезного Совета решено было отдать солнечные пляжи бухты под лежбище котиков, однако тупые и своенравные твари почему-то облюбовали холодные скалы Земли Франца и Осипа Кобзонов, которые также бывали тут.

В местном ломбарде пылятся милые сердцу вещицы, которые будут распроданы в эту же пятницу через много-много лет на Лондонском аукционе «Сотбис», например такие, как:

— пуговица от жилета Уинстона Черчилля, попавшаяся в пельмене посетителю кафе «Маринка» В. Котову,

— фильдеперсовый чулок Греты Гарбо, в котором она хранила свои сбережения,

— головка сыра «Рокфор» — из продовольственных запасов давно затерявшейся где-то экспедиции «Моя родина СССР» на собаках к острову Пасхи, Рождества и Первомая,

— пломба из зуба Берии, которой была опечатана квартира Ежова,

— коллекция пенковых трубок (139 шт., со слюной Шаляпина, Комиссаржевской, Саввы Морозова, Анны Павловой и собаки Качалова),

— мебельный гарнитур «Аэлита» из приёмной начальника ОВИРа Ждановского р-на т. Сизова с живущей в гарнитуре семьёй отказника Васильчукова,

— клюшка Дзурилы,

— монокль Гогенцоллерна,

— палочка Коха,

— азбука Морзе,

— микрофон-жучок, установленный в нужнике Центрального Дома литераторов для подслушивания их задних мыслей,

— шашка батьки Махно, взятая за фук у батьки конармейцем Сидельниковым,

— белые носочки Майкла Джексона (ненадёванные, 3 шт.),

— набор геморроидальных свечей (70 шт.,) с юбилейного торта маршала Л. И. Брежнева,

— экслибрис писателя Кошкера с надписью «Из книг Булгакова»,

— вентилятор легкомоторного спортивного самолёта «Сессна» Мартина Руста, на котором ему, после отбытия заключения удалось взлететь с Красной площади и пролететь по тому же маршруту в обратном направлении,

— образец лунного грунта с какашками первых корейских космонавтов, собак Плюнь Зин и Глянь Вань,

— ресничка Эйзенштейна,

— сбруя, усы и сапоги квалерист-девицы Нины Андреевны,

— фонограмма с записью Гоголевского смеха (ок. 3,5 часов)

— и многое другое.

Но вернёмся всё же в наш Коктебель.

Регулярно гулял вот здесь, по кромке берега в своей простреленной шинелке Пётр Николаевич Врангель, пока не был сброшен в Чёрное море регулярной Красной армией.

Долго дрейфовала в суровых широтах мужественная полярная станция СП-21, пока не сдрейфила именно сюда.