Борис Привалов - Надпись на сердце Страница 16

Древний лозунг средневековых магов и чародеев, мечтающих покорить время, — «Остановись, мгновенье!» — широко разрекламированный небезызвестным доктором Фаустом, ныне воплощен в жизнь.

Я горжусь тем, что одним из первых сумел за наличный расчет познакомиться с чудом, остановившим время.

Чудо сие началось в Омском аэропорту, за три часа до наступления Нового года.

Яркий прожектор луны светил ярче, чем все огни летных дорожек, вместе взятые. Мороз, который, видимо, решил доказать, что у него «есть еще порох в пороховницах» и даже самым усовершенствованным холодильникам тягаться с ним рановато, крепчал изо всех сил.

Луна все больше и больше румянилась от холода и, наконец, покраснела так, что стала походить на круглое обветренное лицо аэропортовского диспетчера.

Диспетчера мы считали своим благодетелем: он сообщил нам, пассажирам, летящим в Москву, что через час-два внеочередным рейсом в столицу пойдет самолет «ТУ-114».

— Новый год в таком случае придется встречать в воздухе! — закончил диспетчер, и от улыбки его обветренное лицо стало еще шире, еще круглее. — Прощу компостировать билеты!

Минут за двадцать до наступления новогодия мы уже сидели в мягких креслах реактивного самолета. Салон был неполон — половина кресел пустовала. Может быть, оттого, что рейс был внеочередным, а может, потому, что большинство путешествующих считало более удобным встречать Новый год на земной тверди.

Высокий седобородый мужчина в белых меховых сапогах давно уже захватил инициативу и самостийно взял на себя обязанности «пассажирского старосты». Еще в Омске он всегда с большим энтузиазмом отправлялся к дежурному по аэропорту для «выяснения ситуации», это он завязал дружеские отношения с диспетчером, это он первым узнал о готовящемся внеочередном рейсе.

— Зоолог Геолог! — представлялся он, добродушно улыбаясь в бороду. — Профессия моя — зоолог, а фамилия — Геолог! Иван Иванович Геолог, ваш покорный слуга!

Капризная дамочка в модной нейлоновой шубке, которая в аэропорту все время вздыхала и сетовала на «отсутствие цивилизации», в салоне «ТУ-114» расцвела. Под шубкой у нее оказалось сверхмодное, рубашкой, платье и на руках — множество различных побрякушек: браслеты, запястья, какие-то цепочки с четками.

— Ай! — воскликнула она так эффектно, что все пассажиры оглянулись на нее. — Мои часики остановились! Иван Иванович, душенька, скажите, который час? А то на моих — ровно двенадцать.

— Боюсь, что могу подвести вас, — галантно огладил бороду Геолог. — Мои часы показывают время омское, а здесь, на воздушном транспорте, время московское. Я уже переводил свои ходики раза два и, наверное, кое-что напутал. Товарищ пилот, — обратился он к проходящему через салон члену команды, — будьте добры, скажите, сколько сейчас времени?

— По-московски — девять, — ответил пилот. — Вот же часы, перед вами, на стене.

— А я думала, что они стоят, — кокетливо проворковала дамочка. — На моих — двенадцать.

— Ну и отлично, — усмехнулся пилот. — Когда мы прибудем в Москву — там тоже будет двенадцать.

— Простите — поднялся с места зоолог Геолог. — Товарищи, вы никогда не задумывались над тем, с какой скоростью приходит Новый год? Со скоростью нашего самолета! Сейчас в Омске — двенадцать ночи, в Москву мы прибудем тоже в двенадцать, следовательно, все три часа полета у нас в машине будет Новый год!

— Совершенно верно, — подтвердил летчик. — На три часа время для вас остановится! Ни у кого еще, пожалуй, не было такого Нового года — не мгновенье, а три часа!

— Остановись, мгновенье! — пробасил Геолог. — Сказка! Мечта! Миф во плоти! Небо, как в планетарии, будет вращаться на наших глазах!

Самолет помчался на запад. Скорость не ощущалась, и даже мысль о том, что мы находимся на высоте девяти километров над поверхностью земли, казалась шуткой: так все вокруг было обыденно.

Стюардесса принесла несколько уютных елочек в блестках.

Мужчины в складчину покупали шампанское в буфете. Каждую секунду можно было кричать с «Новым годом! С Новым счастьем!» без боязни упустить великое мгновенье стыка двух годовщин.

— Товарищи! Друзья! Коллеги по чуду! — провозгласил неутомимый бородач. — Предлагаю не терять зря времени: пусть каждый из присутствующих расскажет вместо тоста самую примечательную историю, которая случилась с ним в уходящем году! За три часа мы все успеем сказать все, что хотим, — ведь время для нас остановилось! И когда наш самолет проносится над городами и селами, там, внизу, в этих городах и селах, начинается Новый год! Прошу учесть торжественность и — я бы сказал — символичность момента! Итак, прошу начинать. Как всегда, по часовой стрелке... Товарищи, давайте условимся: без всякого кокетства, без отказов каждый должен что-нибудь рассказать...

Пассажиры довольно активно включились в это круговое мероприятие. Некоторые из рассказов, те, что мне показались почему-либо приметными, я особенно хорошо запомнил.

Первым получил слово врач, близорукий мужчина с красивым иностранным значком в петлице черного выходного костюма.

ЭПИДЕМИЯ

— Вы все, разумеется, знаете, что у нас в стране создалась сеть интернатов для школьников — в высшей степени прогрессивное и полезное начинание. Но дело это было на первых порах — да и поныне еще остается — новым, и поэтому, когда кто-либо из работников просвещения едет в заграничную командировку, то его обязательно просят ознакомиться, насколько предоставится возможным, с постановкой дела в тамошних интернатах. Моя специальность — детская психология. И, понятно, уезжая в одну из очень солидных капиталистических стран по приглашению тамошних медиков, я был «нагружен» рядом интернатских вопросов.

В первый же свободный день я пошел в один довольно известный детский интернат.

Меня в него не пустили. Привратник объяснил, что у них карантин. Какое-то странное заболевание у вновь принятых детишек. Подозревают эпидемию. Заседает консилиум.

Я попросил передать свою визитную карточку, на которой подробно, как это принято в некоторых странах, были изложены мои звания и должности. Кроме того, я просил передать членам консилиума предложение своих услуг.

Местные доктора приняли меня очень дружелюбно и сразу же ввели в курс дела.

Эпидемия была весьма странной. Вот уже неделю как почти девяносто процентов вновь принятых ребятишек по ночам падают или скатываются с постели и спят на полу.

«Это какой-то новый вирус, — авторитетно заявил один из участников консилиума. — Вирус, вызывающий функциональное расстройство, потерю ориентировки в пространстве».

Другой врач объяснял это необычайное заболевание особой лихорадкой, проявляющейся по ночам и вызывающей спазмы некоторых групп мышц.

Третий, ссылаясь на некую форму аллергии, настаивал на том, что нужно изучить флору и фауну сада, окружающего интернат, дабы определить источник раздражений.

Спросили и мое мнение.

«Но я должен осмотреть больных», — сказал я.

Меня пригласили в дортуары, которые теперь именовались изоляторами.

«Больные» произвели на меня самое лучшее впечатление. Они были жизнерадостны и подвижны, как все здоровые дети на земле.

Я начал их расспрашивать, как они жили дома, кто их родители, почему они очутились в интернате, сколько у них братьев и сестер.

«Вы социологизируете, коллега, — сказал мне один из профессоров, — не нужно пропаганды: мы тут в своем научном кругу и решаем чисто медицинские проблемы».

А я ответил:

«Можете, господа, снимать карантин. Никакой эпидемии тут и в помине нет».

Разумеется, начались охи и вздохи, кое-какие смешки в мой адрес, недовольные ухмылки. Но я настаивал на своем: поговорить с теми, кто падает с кровати по ночам.

Через несколько минут в комнату, где заседал консилиум, воспитатели привели человек двадцать «часто падающих».

Разговор проходил приблизительно так:

«Как тебя зовут?»

«Анри».

«А как ты спал дома? Не падал с кровати?»

«У меня не было кровати. Я спал на полу, вместе с другими братьями».

«Значит, тут ты впервые спишь на кровати?»

«Да».

«Можешь идти. Следующий!»

«Меня зовут Пьер».

«Как ты спал дома? На чем?»

«А у меня не было дома. Я ночевал где придется — в фургоне, на рынке, в ящиках, на набережной, под лодками... А здесь спать хорошо. Мягко, чисто. Только я еще не привык — сон у меня беспокойный, сами понимаете, сударь, когда спишь где-нибудь под мостом, надо все время быть начеку. В..первую ночь здесь я пять раз свалился с кровати, во вторую ночь — три. Потом — два. А вот в эту ночь только один раз».

«Спасибо, Пьер. Можешь идти. Следующий!»

«Джованни. Дома у меня была кровать. И я спал на ней».

«Так почему же ты падаешь с кровати здесь?»

«Потому что дома я спал между мамой и старшей сестрой».

И таким образом я переговорил со всеми «часто падающими». Дети никогда не спали в нормальных человеческих условиях! Это была эпидемия нищеты!