Михаил Серегин - Упал, отжался! Страница 17

Спирт вчера был получен в двух канистрах – по одной на взвод. Остатки первой, Юрий это помнил точно, для лучшей сохранности увезло с собой местное начальство. Вторую, полученную для внутренних войск, Волков открывал лично и уже после того, как скрылись из виду командирские «уазики». Совместная пьянка со своими солдатами строжайше запрещена любому офицеру любой армии мира. Столь же повсеместно, как успел понять за год службы Юрий, этот закон нарушается. Особенно в двух случаях: генералами, которые решили разглядеть поближе рядового бойца, и лейтенантами, которые с этими бойцами идут туда, куда тот же генерал заглянет несколько попозже. Когда дырочку на мундире сможет проделать только орден. Командиру разведвзвода старшему лейтенанту Волкову до первой генеральской звездочки было гораздо дальше, чем до жестяной на обелиске.

«А ведь Сашка – командир бывалый, опытный, – подумал Мудрецкий. Потом припомнил еще одну подробность минувшей ночи. – И спирт он сам разливал, пока спать не пошел». Юра огляделся – разведчики уже бежали в сторону палаток. Не по основному асфальту, а по задней дорожке, огибавшей ряды палаточных фундаментов. Грохот могучих ботинок все сильнее отдавался под кепкой. Хотелось снова заткнуть уши, но лейтенант Мудрецкий не стал уклоняться от опасности. Командир химвзвода покинул на обочине мерно покачивающегося Валетова, твердым шагом оставил позади себя бетонные короба и встал на пути громыхающего многоногого чудовища. Со стороны он казался последним героем-панфиловцем, заслоняющим собой столицу от вражеских танков – по крайней мере, именно в такой позе упомянутых героев изображали во времена монументальные. Для полного сходства не хватало только связки гранат в руках.

Грохот надвигался, давил уши и плющил череп. Вот уже можно различить красные лица бегущих солдат, вот стали хорошо видны их безумно выпученные глаза, вот блеснули капли пота на носу первого...

– Взво-од, на месте! – Старлей обогнал затоптавшихся разведчиков, подбежал к Мудрецкому. – Тебе чего?..

Юрий стоял молча, все так же не сводя глаз с потного камуфляжа передовых бойцов. Судя по всему, вопрос он попросту не расслышал.

– Понятно, – вздохнул опытный Волков и снял с пояса фляжку. – Держи, потом сочтемся.

Мудрецкий совершенно машинально взял протянутый предмет и снова застыл в той же позе. Теперь его сходство с памятником было почти полным. Впрочем, простоял он так недолго: шахтер, долбивший черепную коробку изнутри, притомился и убрал свой отбойный молоток. Юрий посмотрел на зажатый в руке предмет, потом в понимающие красные глаза старлея и негромко сказал:

– Ты меня сегодня спас. Я тебе должен. Ты даже не знаешь, сколько я тебе должен, – еще раз посмотрел на фляжку, встряхнул ее и гораздо более твердым голосом заметил: – А впрочем, и хорошо, что не знаешь!

Глава 3

Эх, дороги!

Эх, дороги!.. Сколько о вас спето, сколько написано, сколько сказано того, что ни пером написать, ни вслух произнести... то есть и написать, и произнести, конечно, можно, но как-то не принято. По крайней мере, в более-менее приличном обществе. Общества же, как правило, таковы, что редкое из них решается признать себя неприличным – разве что панки какие-нибудь. В армии, однако, танки есть, а вот панков нету, поэтому будем более-менее придерживаться норм русского языка и Дисциплинарного устава.

Так, о чем это мы? Ах да, о дорогах. Сколько о них песен спето... Это уже было, кажется. Впрочем, дорога, она штука странная – иной раз едешь, едешь, а словно и с места не сдвинешься: все одно и то же, ничего не меняется вокруг. Столбы, деревья, поля, столбы, деревни, поля... Степь да степь кругом... Это вам не Европа, господа. Это там можно за два часа проехать три страны и полюбоваться десятком разных ландшафтов – от снежных гор до пальм на морском побережье. Это, братва, Россия.

Если правы китайские мудрецы, утверждающие, что не мы проходим по пути, а путь проходит сквозь нас, то все в нашей жизни становится понятно и легко объяснимо. Вот вы посмотрите на наши дороги – нет, вы посмотрите, посмотрите! Своими глазами, а не по телевизору! Знаю, что противно! Не рассуждать, выполнять команду! Да, да, и вот это самое через нас и проходит. Чему тут удивляться, что у половины страны или цирроз печени, или язва желудка, или склероз какой-нибудь. Если такая дорога через вас пройдет – все, хана, звоните знакомому... лучше не доктору, лучше сразу патологоанатому. По крайней мере, будете прилично выглядеть. А, ч-черт, чуть не забыл! Пардону просим – не получится прилично. На кладбище, собственно, тоже не по германскому автобану повезут...

Однако перемещаться по этим дорогам все-таки приходится, поскольку других нет и, если верить предсказателям и астрологам, еще долго не будет. Если не верить – не будет вообще, астрологи у нас бодрячки-оптимисты: мол, все будет просто роскошно до самого конца света. То есть две недели. Но, заметим, на эти две недели никто отпуск нам не дает, так что работаем дальше. И ездим. И изобретаем для проезда такие машины, что буржуи глаза вытаращивают. Вот на ралли «Париж – Дакар» чьи грузовики первые места берут? Наши! «КамАЗы» ненаглядные, любимые до слез. Впрочем, и до того, как всей страной строили завод в Набережных Челнах, на чем-то ездили. Вот, например, на «ГАЗ-66» – тоже машинка не из последних, хоть в Африке, хоть в Арктике работает.

Один из таких тупорылых вездеходов с черно-белыми армейскими номерами героически преодолевал трассу Вольск – Саратов. То есть это для нормальной машины можно было бы поездку считать подвигом, а нашим не привыкать. Наши и не такое видели. Ну и что – подъемы-повороты? Ну и на колдобины-ухабы нам на... нет, не будем, это останавливаться нужно. Потерпим пока, хотя и укачивает. А на скромные обелиски возле обочин мы и внимания не будем обращать. Примелькались, надоели. Их тут, конечно, поменьше, чем дорожных столбиков, но тоже изрядно. После первого десятка острота восприятия как-то теряется.

В кузове «ГАЗ-66» – он же «лобастый», он же «шишига» – страдали бойцы химзащиты. Дружно страдали, хотя и по разным причинам. Простаков никак не мог очнуться от трудового подвига. Жесткая лавка, на которой он растянулся, время от времени поддавала по ноющим мышцам, а попытки удержаться за что-нибудь превращались в особо жестокое истязание. Впрочем, младший сержант честно пытался воспользоваться выпавшими на его нелегкую солдатскую долю минутами отдыха. Впереди ждали ящики с различным военным имуществом – общим весом, как успел обрадовать перед выездом Мудрецкий, что-то около тонны. Хорошо, хоть не одному все это перекидывать. Сибиряку, как всегда, будут поручаться только особо ответственные, то есть увесистые предметы.

На левой лавке подпрыгивала подмога в лице рядовых Багорина, Заморина и Ларева. Лицо на всех было одно – вытянувшееся, иссиня-зеленое, с зловеще багровеющими в полутьме кузова опухшими глазами. Где-то в недрах солдатских животов тяжело ворочался и подпрыгивал на ухабах ночной шашлык, на резких спусках ощутимо переходя в состояние невесомости и пытаясь взлететь из глотки, как стратегическая ракета из шахты. От немедленного запуска бойцов удерживало только присутствие Простакова – старшего по званию, по команде и, самое главное, по сроку службы. Даже если не брать в расчет остальные тактико-технические характеристики младшего сержанта. Леха накануне выпил гораздо меньше – то есть почти ничего, и потому злые чары бодуна до него не добрались, но и без того взгляд его был добрым и многообещающим. Обещающим много, очень много любому, кто даст законный повод развлечься и размяться.

Между колен у страдающих черпаков подпрыгивали и стучали прикладами о железный пол автоматы. Не то чтобы начальство всерьез опасалось за сохранность получаемого или побаивалось нападений на военную машину – не Кавказ все-таки! Однако оружие – вещь сугубо подотчетная, и сдать его солдат может только куда? Правильно, на хранение в специально оборудованное помещение. С железным шкафом, решетками на дверях и окнах, сигнализацией и прочими мерами предосторожности. Такового помещения в палаточном лагере, понятное дело, не нашлось. Что делать? А главное, кто отвечать будет? Правильно, тот, на ком это оружие висит. И в прямом смысле, и в бумажном, отчетном. То есть солдат. Оружие ему следует дать, чтобы не потерял, а патронов не давать, чтобы не стрелял. А если кто отнять попробует, спросите вы, и мудрые, дальновидные армейские командиры ответят вам: «На этот случай с воинской командой следует офицер с личным оружием – пистолетом Макарова и 16, прописью – шестнадцатью, патронами к нему». То есть две обоймы. А если у него кто-то пистолет отнимет? Ну, тут уж судьба. Сам виноват, с него и спросят. Так что солдатикам главное где-нибудь по дороге «ствол» не потерять, а там как бог даст.

Личное оружие рядового Валетова устроилось намного удобнее. Как, впрочем, и сам Фрол. Малорослому Валетову вполне хватало места под передней лавкой. Сверху он устраиваться не стал – вовремя представил себе последствия неожиданного торможения, когда его сначала скинет на пол, а потом еще и прихлопнет сверху огромной тушей Простакова. Нет уж, лучше подстелить загодя заначенный из палатки матрас, запихнуть под него сбоку автомат – пусть жестковато, зато по кузову не покатишься, если что – прикрыться сверху бушлатиком... Между прочим, так и об лавку почти не бьет. То есть когда машина подпрыгивает, прижмет мягко – и все дела. А еще передняя лавка хороша тем, что трясет там на-амного меньше, чем тех, кто по недомыслию пристроился у колеса или совсем уж около заднего борта. Конечно, из-под лавки вид похуже – но зачем, скажите, бывалому бойцу обозревать окрестности? Чего он не видел за год с лишним армейской службы? Не за границу на экскурсию вывезли. А вот пара-тройка часов мягкого покачивания после бурной ночи – самое то, что нужно. Лишь бы не укачало до позеленения, но с этим как раз бороться проще всего: прикрыл глаза, расслабился, представил себя на белоснежной яхте с белокурой красавицей... Если что случится, молодые разбудят.