Михаил Серегин - Упал, отжался! Страница 18

Личное оружие рядового Валетова устроилось намного удобнее. Как, впрочем, и сам Фрол. Малорослому Валетову вполне хватало места под передней лавкой. Сверху он устраиваться не стал – вовремя представил себе последствия неожиданного торможения, когда его сначала скинет на пол, а потом еще и прихлопнет сверху огромной тушей Простакова. Нет уж, лучше подстелить загодя заначенный из палатки матрас, запихнуть под него сбоку автомат – пусть жестковато, зато по кузову не покатишься, если что – прикрыться сверху бушлатиком... Между прочим, так и об лавку почти не бьет. То есть когда машина подпрыгивает, прижмет мягко – и все дела. А еще передняя лавка хороша тем, что трясет там на-амного меньше, чем тех, кто по недомыслию пристроился у колеса или совсем уж около заднего борта. Конечно, из-под лавки вид похуже – но зачем, скажите, бывалому бойцу обозревать окрестности? Чего он не видел за год с лишним армейской службы? Не за границу на экскурсию вывезли. А вот пара-тройка часов мягкого покачивания после бурной ночи – самое то, что нужно. Лишь бы не укачало до позеленения, но с этим как раз бороться проще всего: прикрыл глаза, расслабился, представил себя на белоснежной яхте с белокурой красавицей... Если что случится, молодые разбудят.

В такт обитателям кузова в кабине подпрыгивали Резинкин и Мудрецкий. Лейтенанту было хорошо. Так хорошо, как не было, наверное, весь прошедший армейский год. Начальство – любое, хоть исконное, хоть временное – с каждой минутой оставалось все дальше позади. С той же скоростью, соответственно, приближался родимый дом. Утренние беды растворились в гуманитарной помощи старлея Волкова – кстати, не забыть бы его отблагодарить, привезти что-нибудь этакое... Мелкие неприятности в виде общения с командованием училища только придавали жизни необходимую остроту – как перчик тому же шашлыку. Да и вообще, разве это неприятности? Ну, попытаются что-нибудь зажать, подсунут какое-нибудь дерьмо завалявшееся – ну и что? А бумага-то – вот она! Вынь да положь нам то, что в ней записано! А нету – напиши, напиши и еще раз напиши, что именно и почему ты не дал по вот этой накладной, номер такой-то, печать, подпись... Так что это, в общем-то, проблемы скорее самого училища и прижимистых – как же иначе! – хранителей его складов, каптерок и прочих вместилищ военного имущества. И вообще, какое там может быть командование? Кто они и что они по сравнению с подполковником Стойлохряковым, полковником Копцом и в особенности с генерал-лейтенантом Лычко, не будь он вообще помянут?

А вот ефрейтор Резинкин был весьма далек от подобных рассуждений. Впрочем, как и от любых других. Дорога никак не способствовала рассуждениям водителя: вырывала руль из ладоней, пыталась развернуть машину и время от времени выбрасывала из-за поворота встречные «Лады», «КамАЗы» и автобусы. Боковое зрение услужливо подсовывало украшенные венками столбики, а мысли все время возвращались к скромной надписи: «Резинкин Виктор Евгеньевич, 1984—2003». Жалко, нельзя будет увидеть – напишут или нет, что погиб при исполнении воинского долга, или начальство спишет все на незатейливое ДТП...

Однако у всякой дороги, как поговаривают бывалые люди, все-таки найдется свой конец. По сторонам появились дачные участки с разномастными домишками, машин стало больше, дорога – лучше, и вот за очередным холмом показалась красно-белая свечка огромной трубы. У деревенских печек таких явно не бывает, да и не каждый райцентр может похвастаться столь могучим дымоходом.

– Ага, вот и ТЭЦ показалась! – приятная полудрема Мудрецкого мгновенно сменилась радостным возбуждением. – Ну, считай, приехали!

Однако считать пришлось довольно долго. Сначала пришлось считать пригородные поселки, потом вагоны длинного товарняка, минут на пятнадцать перекрывшего своей грохочущей змеей переезд. Потом еще раз вверх-вниз – и вот они, долгожданные бетонные коробки! И возле самой дороги – из того же серого материала здоровенные буквы: «САРАТОВ». Приехали. Грустный сотрудник дорожно-постовой службы возле КП провожает взглядом недоступную для его бдительного осмотра машину. На безвольно поникшем почти до самой земли радаре светятся красные циферки «85». Резинкин недоверчиво покосился на спидометр и вздохнул с облегчением. Не подвело чутье, как было полсотни кэ-мэ в час, так и осталось.

– Что творят, товарищ лейтенант, а? – застонал водитель. – Ведь что хотят, то и творят!

– А чего они хотят? – встрепенулся Мудрецкий, успевший снова погрузиться не то в сладкие мечты, не то в блаженное созерцание родных мест.

– «Ку» они хотят... – проворчал Резинкин, вписываясь в поток, по кругу обтекающий какой-то обелиск. – Куда дальше едем?

– Пока прямо, а потом налево, я покажу где. Да ты и сам увидишь, отсюда почти все к центру едут. Ты на троллейбусные провода поглядывай, нам все время вдоль них. О, погоди маленько! – Мудрецкий всмотрелся во что-то впереди. – Ну-ка, за остановкой притормози. Так, чтобы не мешать, метров десять вперед.

– Знакомых увидели, что ли? – заинтересовался Резинкин, выискивая на обочине свободное место.

– Да нет, просто про одно дело вспомнил. – Лейтенант дождался, пока «шишига» вздохнет тормозами, распахнул дверцу и выскочил на высокий бордюр. Еще в полете он успел отметить, что городское хозяйство нужно бы подтянуть – давненько не белено, не иначе, с самой весны... Берцы гулко шлепнули о родной саратовский асфальт.

Мудрецкий заглянул в кузов, увидел изнемогающие глаза молодых и полусонные – Простакова.

– Так, а Валетова где потеряли?! – Лейтенант отметил убыль личного состава и выразил вполне законное беспокойство: – Простаков! Куда это чудило опять делось?!

– Да здесь он, здесь, товарищ лейтенант, – успокаивающе прогудело из кузова. – Куда ж он, на хрен, денется! Эй, Валет, подъем! – Огромный ботинок попинал зеленоватую кучку тряпья, сваленную под лавкой. Кучка зашевелилась и исторгла из себя встрепанную голову недостающего бойца.

– Какого нужно?! Что, приехали? – Голова ошалело огляделась и обратила внимание на командира. – Здрав-желаю, товарищ лейтенант!

– И тебе того же, – вежливо ответил Мудрецкий. – Выспались, товарищ рядовой? Тогда все сидят на месте, а рядовой Валетов – за мной!

Через минуту мятая пятнистая фигурка тяжело перевалилась через борт и встала рядом с машиной. Почти по стойке «смирно».

Лейтенант критически оглядел подчиненного, вздохнул и скомандовал:

– В машину! И высаживайся еще раз!

Во второй раз Валетов прыгнул намного бодрее и почти сразу же вытянулся. Мудрецкий покачал головой и приказал:

– Повторить!

После того как упражнение было выполнено в пятый раз, Валетов взмолился:

– Товарищ лейтенант, что я делаю не так?!

– Склерозом страдаешь, – поставил диагноз командир. – Будем заниматься лечебной физкультурой. В машину!

– Фрол, автомат возьми! – осенило Простакова. В шестой раз к стуку подошв добавился чуть заметный металлический лязг, и Валетов возле борта изобразил то, что в Строевом уставе называется «строевой стойкой с оружием».

– Вылечили, – удовлетворенно кивнул Мудрецкий. – Видишь, главное – вовремя заметить болезнь и назначить правильное лечение. Пошли, поможешь своим товарищам.

Небольшая очередь, топтавшаяся возле прилепившегося к остановке «комка», заметила офицера с кобурой и мрачного автоматчика. Никто не возмущался, не отстаивал права стоящего ранее. Быстренько, еще до подхода новых покупателей освободили место, и не только возле окошечка, а и вокруг киоска. Даже на остановке люди как-то потеснились: видимо, чтобы не помешать ненароком. Кто бы что ни говорил, а все-таки у нас в народе армию уважают.

Не прошло и пяти минут, как в кузове радостно отмечали прибытие двух полуторалитровых бутылок из темно-коричневого пластика, трех банок тушенки и буханки хлеба. Некоторое недоумение вызвала только пачка «Дирола» и погромыхивающий синий коробок «Минтона».

– Это надо употреблять сразу после лечения и всю оставшуюся дорогу, – пояснил Валетов, получивший подробный инструктаж у командования. – Чтобы не пахло, когда доедем. Леха, доставай штык...

На рукаве зампотыла химучилища – простите, Военного института химзащиты – красовалась нашивка с непонятной птицей, восседающей на привычном любому военному символе химиков. Птица, вероятно, должна была изображать черного ворона, ибо кто же еще способен точно выразить всю сущность химзащиты, как не ворон? Ну не орел, это точно. Орлы падаль не высматривают и не расклевывают, а ворон, как всем известно, с давних пор занимается спецобработкой поля боя. Не дает, так сказать, распространяться инфекциям.

Однако неизвестный художник изобразил ворона с белым клювом, и получился грач. Это вводило бывшего биолога, а ныне лейтенанта-химика Мудрецкого в некоторое изумление. При чем здесь грач? При чем здесь все-таки грач? Вся армия и многие на гражданке еще с времен афганских усвоили, что «грач» – это самолет. Штурмовик «Су-25». К каковым штурмовикам химическое училище имеет весьма косвенное отношение – разве что кто-то из выпускников попадет в авиационный полк начхимом. Ну, наверняка есть и такие, но сколько их из общего числа выпускников? Так что все-таки ворон должен быть. Но почему с белым клювом?