Олег Агранянц - Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди Страница 18

— Надо следить за языком.

На что Ильичев возразил:

— Ничто так не украшает человека, как знание всех тонкостей родного языка.

Был момент, когда я должен был выбирать между работой в оперативном отделе и работой у Ильичева в секретариате. Я выбрал работу в отделе.

— А вот это интересно.

Я разбирал провиант, оставшийся после визита Косыгина.

Среди бутылок «Старки» и «Боржоми» я нашел бутылку «Паланги».

Когда-то в магазине на Столешниковом человек, стоявший в очереди передо мной, приобрел целый ящик этой «Паланги». Я, естественно, купил две бутылки. Водка мне очень понравилась.

О находке я рассказал послу и нахваливал чудесную водку, как мог.

— Мы ее выпьем после приема, — распорядился посол.

После приема посол обычно приглашал дипломатов «на рюмку».

Закончился прием, мы расселись в представительской комнате, и посол вызвал завхоза:

— Принесите нам бутылку «Паланги».

Завхоз сначала не понял, о чем речь, потом догадался:

— Это, что ли, наливка красненькая? Так я ее отдал шоферам.

Повисла тишина. Все знали, что посол в таких случаях бывает очень крут.

Но посол махнул рукой:

— Принеси «Столичную», деревенщина.

В Алжир прилетела группа артистов оперетты во главе с Николаем Рубаном, звездой того времени.

С Николаем я несколько раз встречался в Москве. У нас был общий знакомый Алексей Кузьмин-Тарасов, сын Аллы Константиновны Тарасовой.

Алексей читал у нас в Центральной комсомольской школе курс истории КПСС, что для сына белого офицера занятие примечательное. Однажды я вез его и его мать в Москву и, глядя на скромную старушку, увещевавшую своего почти сорокалетнего сына, как надо себя вести, и спрашивающую у начальства, то есть у меня, нет ли к нему претензий, с трудом верил, что передо мной великая актриса, некогда сводившая с ума многих незаурядных мужчин.

Когда мы с Николаем выпили в отеле привезенную им от Алексея в качестве сувенира бутылку «Столичной», мне пришла в голову мысль немного изменить текст арии Данилы из «Веселой вдовы». Несколько часов Николай, его жена аккомпаниатор Дора Миронычева и я «исправляли текст». Вечером, выйдя на сцену в посольском клубе, Николай начал, как всегда: «Как первый секретарь посла вершить я должен все дела», ну а потом пошел новый вариант, где «бумаг ненужных целый том я понимаю сам с трудом» и так далее. Успех был огромный.

После концерта посол подошел к Николаю и спросил:

— Признайтесь, Николай Осипович, ваш текст подредактировали наши сотрудники?

Николай развел руками, а посол добавил:

— Отличный текст. Я надеюсь, вы его споете в наших посольствах в Марокко и Ливии, куда вы полетите после нас.

Однажды в Алжире пропало сливочное масло.

Ребята из торгпредства нашли выход. Они научили нас получать масло из сметаны. Надо было взять большую банку сметаны (заполненную сметаной на 80 %) и начать ее активно переворачивать. Минут через десять получалось масло. На нем нельзя было жарить, но оно было вкусное.

Помню, как перед приемом сидели наши посольские дамы в бальных платьях с банками сметаны в руках. Полученное масло шло на бутерброды.

Приехавший инспектор из ЦК партии на собрании дипломатов четко проводил деление: «чистый дипломат», то есть не сотрудник спецслужб, и другие. После этого мы стали звать кагэбэшников «нечистыми». Руководителем их группы был полковник по фамилии Соловьев. Представляете себе, как смешно звучал куплет из песни Высоцкого?

В заповедных и дремучих страшных муромских лесахВсяка нечисть ходит тучей и в проезжих сеет страх:Воет воем, что твои упокойники,Если есть там соловьи — то разбойники.Страшно, аж жуть!

Я никогда не привожу истинных фамилий работников спецслужб, но тут делаю исключение по трем причинам.

Во-первых, он давно уже на пенсии. Надеюсь, что в полном здравии, и желаю ему самого хорошего здоровья. Человек он неординарный.

Во-вторых. Однажды он попросил уезжавшего в отпуск в Москву Сашу Авдеева, нынешнего министра культуры, а тогда еще атташе, передать посылку его родственникам и предупредил: «Мои родственники — актеры, и они не знают, кем я работаю. Помните, Саша, что выдача ведомственной принадлежности — это уголовное преступление».

Когда Саша позвонил в квартиру его родственников, открыла дверь известная актриса, и первый ее вопрос был: «Как там поживает наш пинкертон?».

И в-третьих. Соловьев — это не настоящая фамилия, а «сценический псевдоним».

Я знаю три случая, когда люди с нерусскими фамилиями брали псевдоним «Соловьев». А с другой стороны, не «Зябликов» же!

Как-то мы трое: Володя Горелов, Саша Авдеев и я — зашли в магазин и стали рассматривать рубашки. Саша спросил у продавца:

— Ne seriez-vous pas assez aimable de me dire le prix de cette chemise? («Не будете ли вы настолько любезны, чтобы сказать мне цену этой рубашки?»)

Саша окончил МГИМО, и язык у него был книжный.

Алжирец молчал и непонимающе крутил головой. В разговор вступил Володя. Он окончил переводческий факультет иняза:

— Toi, cette chemise est combien? («Ты, эта рубашка сколько стоит?»)

Продавец ожил, назвал цену, потом повернулся ко мне и, показав на Володю, восхищенно произнес:

— Comme il parlait français! («Как он говорит по-французски!»)

Местечко Мадраг в двадцати километрах от Алжира было известно своими пляжами и домами свиданий. Собственно говоря, кроме домов свиданий, там ничего не было. При въезде в город висела табличка. «Мадраг. В городе номерные знаки на машинах необязательны. Фотографировать запрещается». По вечерам при въезде мальчишки бойко продавали футляры из материи, которые закрывали номерные знаки машин.

И вот мы, трое друзей: Саша, Володя и я, сидим в роскошных креслах на веранде с видом на изумрудное Средиземное море и любуемся заспанными жрицами любви, мелькающими в баре. Заспанными, потому что дело происходит днем.

Наши жены Галя, Наташа и Лариса улетели в Москву, каждая по своей причине, и мы, оставшись без них, повадились ездить в Мадраг, в заведение под названием «Откровение влюбленных». Но если во что мы и были откровенно влюблены, так это в дешевые обеды. Вечером это заведение работало по основному назначению, а на следующий день днем там подавали задешево вполне приличные обеды, очевидно, то, что осталось со вчерашнего вечера.

Сидим, любуемся, и вдруг Саша вспомнил, что у него в кармане ключи от кабинета посла, а к тому через двадцать минут должен прийти посол Англии.

— Что делать! Что делать! — повторял будущий министр культуры, который был не из храброго десятка.

Выручило нас исключительное искусство Володи: водил он машину блистательно. По извилистой горной дороге между скалами и обрывом к морю он проскочил мимо двух грузовиков, да так, что чиркнул по зеркалу заднего вида одного из них. Когда мы проскочили, грузовики остановились и принялись гудеть.

Запустив посла Англии в кабинет посла, мы в приемной в большой компании обсуждали гонку, наивно предполагая, что визит англичанина займет по крайней мере минут двадцать. Но тот куда-то торопился и вышел минут через пять. Все мигом разбежались, проходивший мимо полковник ГРУ М. Теофанов побежал тоже и чуть было не сбил с ног англичанина.

В конце полагающегося по такому случаю разноса посол С. Грузинов спросил у Теофанова:

— А вы куда бежали?

На что бравый вояка ответил:

— Вижу: все бегут, и я побежал.

На это Грузинов произнес, на мой взгляд, замечательную фразу. Она мне так понравилась, что я взял ее в качестве эпиграфа к одной своей повести. Он сказал:

— Полковникам нельзя бегать. В военное время это вызывает панику, а в мирное — смех.

Лида Савостей, молодая и красивая женщина, работала секретаршей в месткоме посольства. У нее на столе всегда было множество печатей, и я иногда, проходя мимо, брал одну из них и делал оттиск на ее руке. Получалось смешно: «Закрыто на обед», «Медобслуживание по понедельникам»…

Однажды бдительные чекисты застукали Лиду с сотрудником консульского отдела, ГРУвцем. Лида перестала показываться в посольстве, никуда не выходила из своего месткома. Проходя мимо, я решил ее подбодрить и, подмигнув, взял первую попавшуюся печать и сделал оттиск на ее руке. А печать оказалась «Оплачено». Лида вспылила: «От тебя я такого не ожидала». Я, естественно, извинился.

В посольстве в Алжире служили два советника: одного звали Владимир Федорович, другого — Виталий Иванович. Они не любили друг друга. Очень.