Олег Агранянц - Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди Страница 19

В посольстве в Алжире служили два советника: одного звали Владимир Федорович, другого — Виталий Иванович. Они не любили друг друга. Очень.

Пришло время, срок пребывания в Алжире у Владимира Федоровича закончился, и, как это принято во всех посольствах, по этому случаю организовали коктейль, на который были приглашены все дипломаты. Виталий Иванович, естественно, не пришел.

Звучали речи, поднимались тосты. И вдруг в зал вошел Виталий Иванович. Все замерли. Он спокойно подошел к Владимиру Федоровичу и отчеканил:

— Ну что? Уезжаешь, г…вно?

И ушел.

Один из них через несколько лет стал послом в Греции, другой — в Бенине.

— Коня красят.

— Не говорите глупости.

— Точно красят.

Разговор происходил на вилле Артур, той самой, где легендарный Тартарен убил льва, и речь шла о коне, который через пару часов должен был быть торжественно подарен президентом Алжира Х. Бумедьеном председателю Совета министров СССР А. Косыгину.

— Идемте, я вам покажу.

Посол Сергей Сергеевич Грузинов колебался:

— Не может быть! Они что, цыгане?

Я провел его через аллею:

— Смотрите.

Три здоровых парня красили лошадь.

Через час два конюха, одетые в яркую национальную одежду, вывели свежеподкрашенное животное на площадку. Бумедьен похлопал его по крупу, сказал что-то вроде нашего «добрый конь», заявил, что алжирское правительство дарит скакуна Косыгину, и «доброго коня» увели.

— Это специальный, «подарочный» конь. Смирный, чтобы не было неприятностей при официальном вручении, — объяснил мне личный секретарь Бумедьена майор А. Алахум, будущий посол Алжира в Москве. — На самом деле будет подарен другой.

Через пару месяцев за подаренным конем из Москвы приехал конюх. Лошадь, конечно же, выдали другую. Мой дядя, директор Московского конного завода, куда потом отвезли лошадь, высоко оценил ее качества.

Вблизи алжирского города Эль-Аснам атташе нашего посольства сбил велосипедиста. Виновника сразу же отправили в Москву, а я и первый секретарь посольства Юра Селютин отправились в Эль-Аснам урегулировать инцидент. Мы быстро наняли адвоката, который за умеренную плату взялся представлять наши интересы.

Командировку нам выписали на три дня, а уладили мы все вопросы за день. Поэтому решили на пару дней съездить в Оран, чтобы навестить наших специалистов.

Мы приехали в Оран вечером. К нашему великому удивлению, в какую гостиницу мы ни обращались, везде отказ: нет мест. Раньше такого в Алжире не было. Позже мы узнали причину: в эти дни в Оране проходил какой-то съезд.

Мы объехали все солидные отели — никакого результата. И отправились по маленьким отельчикам. И тоже отказ. Время близилось к ночи. Мы уже не просили два номера. Нам бы один.

И вот наконец мы попросили хозяина очередного отеля на окраине города:

— Нам бы одну комнату на двоих.

Он строго посмотрел на нас:

— Со мной такое не пройдет. Я дам вам две комнаты. Чем вы там будете заниматься, мне плевать. Ça va?

– Ça va, — дружно ответили мы.

— Уберите иностранца, — распорядился председатель Совета министров А. Косыгин.

— Это не иностранец, это шведовский дипломат, — объяснил заместитель министра Л. Ильичев.

А. Шведов — это заведующий Первым африканским отделом, а «иностранец» — это я. Я вместе с другими дипломатами бегаю по резиденции, которая отведена А. Косыгину во время его официального визита в Алжир. А «иностранец» потому, что у меня… борода.

Косыгин подозвал Шведова:

— Побрей своего Кастру.

— Он не бреет бороду, у него шрамы.

Это соответствовало истине. За несколько недель до визита Косыгина мы с друзьями врезались на машине в дерево. Я пропорол часами шею, и швы, которые мне наложили в госпитале, мешали мне бриться.

— Шрамы украшают мужчину, — не отставал Косыгин.

— Не может бриться, мешают швы.

— Ладно, — махнул рукой Косыгин, — … с ним. Пусть носит бороду.

Так я стал первым дипломатом, который в середине 70-х годов носил бороду в МИДе.

Когда в 1980 году Косыгина сменил Тихонов, мне позвонил Шведов:

— Надо подтвердить у Тихонова согласие на бороду.

— Она сейчас вернется и спросит, что ты имел в виду под «пошлют на три буквы», — сказала Галя Авдеева, жена Саши, работавшая в ту пору моим секретарем.

Она — это бухгалтерша, Богатова Екатерина Федоровна, дама взбалмошная и истеричная. Мы с ней обсуждали, уж не помню, какую проблему, и я ей сказал:

— Если мы не подготовим объяснительную записку, нас пошлют на три буквы.

Она молча выслушала и ушла.

— Олег, срочно придумывай какое-нибудь слово на три буквы, куда нас можно послать.

И в это время в дверях появилась бухгалтерша. У нее был вид рассвирепевшей фурии.

— Олег Сергеевич, вы сказали, что нас пошлют на три буквы. Я хочу знать, куда нас пошлют.

Я посмотрел на Галку, та в ужасе замерла.

— На фиг, — спокойно ответил я.

Бухгалтерша засияла:

— Правда, на фиг. А я и не догадалась.

Бухгалтерша направилась к выходу, и когда она была уже в дверях, я спросил:

— А вы куда думали?

Она замерла. Потом быстро вышла. А мы с Галкой хохотали минут десять.

Каждый раз, когда мы выезжали из столицы, за нами следовал хвост. С некоторых пор мы стали замечать, что в сопровождающей нас машине впереди сидят два человека: водитель и человек в чалме. Мы догадались: это переводчик с наушниками, он слушает наши разговоры и переводит водителю. Однажды, показывая на такую машину, Леша Подцероб, будущий посол в Ливии и Тунисе, тихо сказал мне:

— Сейчас я их проучу.

И громко, в расчете на то, что его услышат, отчеканил:

— Сзади едет машина, водителя я знаю, он приходит к нам в посольство, доносит на своих коллег.

Машина сзади сразу же замедлила ход и отстала.

Во время одной из бесед с министром иностранных дел наш посол обратил внимание министра на подобные случаи, назвав их «недружественными акциями».

Министром тогда был хитрейший Абдель Азиз Бутефлика, нынешний президент Алжира. Он выслушал посла и сказал:

— Да, мы получили новую прослушивающую технику из Германии. Надо было ее проверить. На ком, как не на друзьях?! Вы же все поймете и не будете обижаться.

Люди в чалме ездить перестали, но «сопровождение» осталось.

Однажды мы с женой ехали в гости к нашим специалистам в Тлемсене. Однообразная дорога и иногда съезды. Мы никак не могли найти нужный поворот. Вдруг постоянно ехавшая за нами машина обогнала нас и остановилась. Из нее вышел человек и дал мне знак остановиться. Я остановился. Человек подошел ко мне:

— Вы уже три раза проскочили нужный поворот. Я тороплюсь: у меня свадьба сестры. Езжайте за мной. Я вам покажу.

Так и сделали.

В посольство приехал новый бухгалтер. Оказался он специалистом опытным и сразу же обратил внимание на счета за капитальный ремонт.

Мы посылали в Москву предварительные фактуры на строительные работы, которые позже не производились, а полученные деньги пускали на приемы. Такая практика существовала тогда практически во всех посольствах: денег на представительские расходы не хватало, а на все просьбы увеличить смету на эти расходы Москва всегда отвечала отказом, резонно опасаясь, что посол истратит деньги на свои личные нужды. А вот смету на капитальный ремонт увеличивали без особых проблем.

Николай Фомич, так звали нового бухгалтера, пришел к послу и сказал:

— Зачем делать много мелких работ, таких как покраска помещений, ремонт лестницы? Любая комиссия выведет нас на чистую воду. Лучше провести одну, но очень большую работу, скажем, замену канализационных труб под зданием консульского отдела. Если комиссия захочет проверить, мы предложим оплатить дорогостоящие земляные работы; никто на это не пойдет.

Так и сделали. И комиссия действительно приехала. Николай Фомич попросил у завхоза три бутылки водки для «работы с комиссией».

Комиссия работала три дня, и за час до отъезда передала посланнику свои заключения.

Посланник Кизиченко в ужасе прибежал к послу:

— Они сделали восемнадцать замечаний!

Опытный Грузинов прочел отчет, взял трубку, позвонил Николаю Фомичу и сказал:

— Спасибо, Николай Фомич, за проведенную работу.

А посланнику разъяснил:

— Посмотрите, какие это замечания! «Неправильно поставлена подпись», «эти документы посол должен не визировать, а подписывать», «этот отчет надо представлять в трех экземплярах». Вот если бы вместо этих восемнадцати замечаний было одно — «неправильно расходуется смета по пяти позициям», нам бы с вами пришлось поменять Средиземное море на Баренцево.