Анастасия Акайсева - Куяшский Вамперлен Страница 18

— Может, на батарейке разогреешь? — с наигранной любезностью поглумилась я.

— Да не. — Жозеф, как всегда, воспринял мои слова предельно серьёзно. — Боюсь, свернётся. Лучше домой пойду, у нас там специальная фиговина есть.

Устройство "фиговины", наверняка, заинтересовало бы Ямато, но вызнать его мне не удалось: в тот день Куяшский Аполлон спешил, а вставать пораньше ради того, чтобы помочь лженаречённому, я не собиралась из принципа. Вот если бы он изначально вёл себя достойно и, вместо того, чтобы стращать меня Версалями, попросил по-хорошему…

Впрочем, аспирант и его исследования меня вообще теперь мало волновали, ибо случилось прекрасное: я подружилась с Бадей и её помощницей, улыбчивой девушкой по имени Ляля. Они обе оказались замечательными людьми, а Бадя к тому же, как выяснилось, разделяла моё увлечение творчеством Дины Беляны. Мне больше не приходилось слушать любимую исполнительницу украдкой за закрытыми дверями комнаты (тёте "скуление" певицы напоминало о голодном послевоенном детстве, а лженаречённый и вовсе грозился выбросить любой предмет, из которого раздастся Динин вой). Теперь мы с подругами нередко, расположившись на живописной лужайке, уминали разную вкуснятину под волшебные звуки Беляниного пения.

— Хорошо-то как, — блаженно вздохнула я как-то раз, во время одного из таких походов, когда мы с Лялей, лениво дожёвывая бутерброды, наблюдали, как Бадя носится по лугу с сачком для бабочек.

— Точно, — поддержала меня девушка.

— Бесконечно можно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как ловит бабочек Бадя, — пошутила я.

Ляля опустила голову, и курчавая копна коротких медового цвета волос затряслась от смеха. Я же едва не расплакалась от счастья, мысленно благодаря судьбу за то, что наконец-то появился человек, оценивший моё чувство юмора. Хотя, как ни досадно признавать, благодарить мне следовало не судьбу, а ниспосланного ей лжежениха. Будучи домоседкой, я не выбиралась никуда, помимо работы. Бадя же была слишком занята обязанностями старосты села. Собственно, эти обязанности её в наш дом и привели: как глава Крутого Куяша девочка считала своим долгом лично поприветствовать нового поселенца в лице аспиранта. (Меня, правда, в своё время такой чести не удостоили, но я не обижалась.) Несмотря на всю подозрительность и нелюбезность, с которой её встретил новичок, девочка, мечтательно проворковав, что его приезд наверняка привнесёт в скучную деревенскую жизнь много нового и интересного, предложила нам всем стать друзьями. Фольклорист сим предложением побрезговал, зато мы с Бадей с тех пор стали не разлей вода. Думаю, теперь я была ей даже ближе, чем Ляля, хотя эту добрую, заботливую девушку такой поворот ни капли не расстроил. Напротив, она обрадовалась, что её лучшая подруга привязалась к кому-то, помимо неё.

— Твоя дружба очень помогает Баде. Когда ты рядом, она позволяет себе расслабиться и побыть обычной маленькой девочкой, — рассказывала Ляля, с умилением глядя на размахивающую сачком кроху. — Бадя, конечно, гений, но груз, который она на себя взяла, превосходит её возможности. Она пытается скрывать свои чувства, но я-то вижу, как ей на самом деле тяжело…

— А почему она вообще стала старостой?

— Ты же слышала, что родители Бади безумно богаты? Они выкупили для неё это село. Надеялись сделать для дочери что-то вроде помещицкого имения. В будущем ей предстоит управлять огромной компанией, так что роль старосты Крутого Куяша — хорошая тренировка.

— Ого!

— Надеюсь, то, что я рассказала о Баде, не отвратит тебя от неё? — спохватилась Ляля. — Мне бы хотелось, чтобы ты и дальше относилась к ней, как к обычной девочке.

— О чём речь? — возмутилась я. Разве такая мелочь, как разница в социальных статусах, могла отвратить меня от подруги? Время, проведённое с Лялей и Бадей, казалось волшебным сном. Привыкшая к одиночеству и непониманию, я всегда считала возможность водить дружбу с людьми, имеющими схожие взгляды на жизнь, неосуществимой мечтой. Но теперь эта мечта воплотилась в реальность: они были рядом, мои первые близкие подруги, и мы могли болтать сколько душе угодно.

Благодаря поддержке Бади и Ляли, я с лёгкостью пережила даже дурную славу, свалившуюся на меня из-за Ямато: наш с ним и Вадькой якобы любовный треугольник на некоторое время стал главной сплетней села. Причём, как ни возмутительно, жертвой в этой ситуации выставили Вадьку. Мол, испорченная городская девчонка поматросила и бросила наивного деревенского дурачка ради брака с богатым иностранцем.

Ситуация усугубилась, когда парочка особо назойливых кумушек, подкараулив Ямато, выведала у этого недоговаривающего правдолюба, что познакомились мы в Интернете (или "по компутеру", как судачили позже), впервые встретились ночью у меня дома, а уже на следующий день после этого он сделал мне предложение. Благодаря сему чистосердечному признанию, переходящая из уст уста фраза: "А по виду и не скажешь", тенью следовала за мной, куда бы я не направлялась. Молодые же парни, напротив, стали смотреть на меня с уважением. Мол, раз захотел жениться сразу после личного знакомства — девка своё дело знает. Хорошо, что хоть подкатывать с непристойными предложениями никто не осмелился.

Бурление сплетен поутихло, лишь когда несчастный Ромео, не в силах больше выносить соседства изменницы-Джульетты, убежал зализывать раны к своей бывшей девушке, славившейся, как говорили, достойной меня распущенностью. И опять все принялись жалеть Вадьку, провозглашая его невинной овечкой, заблудшей в логово очередного коварного волка.

Окончательно всеобщий интерес к моей личной жизни увял с наступлением осени, ибо у любителей почесать языками появилась куда более важная тема для перетирания: грандиозное гуляние, которое готовила Бадя. Главным предметом словесных баталий выступал повод сего торжества: одни считали, что грядёт Праздник сбора урожая, другие настаивали, что отмечаться будет День села. И лишь одна я знала, что заблуждаются и те и другие. На мой вопрос о поводе Бадя легкомысленно заявила, что он в таких вещах — дело десятое, и, прежде чем приступить к обдумыванию мелочей, нужно завершить приготовления, коих, по её словам, предстояло немерено.

За полторы недели до назначенной даты выяснилось, что, несмотря на помощь Ляли, дело спорится очень медленно и, чтобы завершить всё к сроку, придётся набирать волонтёров. Я тут же предложила свою кандидатуру, в ответ на вопрос о работе соврав, что уже взяла недельный отгул. Самое удивительное, воплотить ложь в реальность удалось без труда. Всё, что от меня потребовала Пелагея Поликарповна: каждый день заглядывать в библиотеку, дабы отчитаться по очередной книге из списка воспитательной литературы. Разбавлять приятные предпраздничные хлопоты в компании лучших подруг чтением нудной эзотерики не хотелось, посему я решила расправиться с недельным нормативом ещё до начала отпуска. И всё бы хорошо, но на пути моём возникло непреодолимое препятствие: испепеляющая жара, накрывшая село в выходные.

Я сидела за кухонным столом, положив мокрое от пота лицо на закрытую книгу, последнюю из списка, и, как назло, самую толстую. Долгие восемьсот страниц микроскопического текста, в котором автор скрупулёзно анализировал мыслительный процесс, а затем на основании каких-то невразумительных умозаключений делал вывод о том, что мысль материальна, я уже осилила. Оставалась самая малость: пятидесятистраничный раздел под интригующим названием "Практическая часть". Как ни прискорбно, приступить к его прочтению оказалось выше моих сил. Я оторвала голову от стола, лишь когда ставшая невыносимой жажда победила усталость. На последнем издыхании я подползла к холодильнику, но попить не удалось — ранее сунутый в морозилку компот превратился в кусок льда. Чтобы ускорить смену напитком агрегатного состояния, я заключила кастрюлю в свои жаркие объятья. Процесс пошёл, но всё равно очень медленно. Зато, благодаря исходившей от кастрюли прохладе, уже через пару минут я взбодрилась настолько, чтобы заставить себя вновь открыть книгу.

Практическая часть представляла собой набор упражнений по материализации мыслей. Если верить составителю учебника, при должной практике я могла вызвать к жизни любое порождение своих фантазий. Для этого мне предлагалось как можно отчётливей представить вожделенный объект, а, если мысленно воспроизвести доподлинный образ не удаётся, запечатлеть его на бумаге и долго гипнотизировать взглядом. Я решила не мелочиться и опробовать метод, нарисовав самое необходимое мне в этой жизни существо — своего Прекрасного Принца. Стремясь выразить на лице Господина Совершенство все присущие ему положительные качества, я так расстаралась, что тот сделался похож на тролля, страдающего мучительным запором. Разумеется, замуж за человека, хоть отдалённо напоминающего написанную мной картину, я не пошла бы даже под угрозой расстрела. Посему, покончив с рисованием, я приступила к изучению других способов материализации своих мыслей, увы, оказавшихся ещё более сложными и запутанными. Трактат закончился как-то внезапно и на самом интересном месте. Разочарованно фыркнув, я отложила книгу и мстительно поставила на портрете так и не материализовавшегося тролля жирный крест. А вот выкинуть рисунок рука не поднялась — всё-таки почти час на него убила — посему, выведя под перечёркнутым монстром надпись: "Ямато вход воспрещён", я прикрепила листок на дверь своей спальни.