Валерий Смирнов - Крошка Цахес Бабель Страница 22

И вспомнил я крылатую фразу одесского языка «Ша! Ребе будет говорить», прочитав откровения Хаита «Об одесском юморе и не только о нем», отрывающие талмуд его производства. Ребе таки сказал: «А вот против чего хочется категорически возразить, так это против жаргона и дурной языковой экзотики. И тут я полностью разделяю иронию короля одесских фельетонистов начала двадцатого века Власа Дорошевича, фельетон которого «Одесский язык» и открывает эту книгу. Главная мысль этого фельетона тоже состояла в том, что так называемый одесский колорит вполне можно выразить в пределах норм русской грамматики.

Правда, и тут бывают исключения. Вот Бабель, например. В рассказе «Король» читаем:

— Беня, — сказал папаша Крик, старый биндюжник, слывший между биндюжниками грубияном. — Беня, ты знаешь, что мине сдается? Мине сдается, что у нас горит сажа…

— Папаша, — ответил Король пьяному отцу, — пожалуйста, выпивайте и закусывайте, пусть вас не волнует этих глупостей…

Но это Бабель, многие фразы из рассказов которого не зря разошлись на цитаты. Поистине нужно обладать уникальным бабелевским талантом и снайперским вкусом, чтобы сделать одесскую речь фактом высокой литературы».

О, сколько нам открытий чудных готовит духман просвещения в хаитовском исполнении. Козе и Хаиту ясно, что до Бабеля мы имели исключительно дурновкусицу а ля Кармен или Юшкевич. Хотя любая безымянная торговка с Привоза, бегло выдающая фразы уровня: «Замолчите свой рот, а то я это устрою камбалом по морде», или мадам Целкин, с ее тремя классами церковно-приходской школы, с утра до вечера сыпавшая комплиментами типа: «У вас в голове меньше мозгов, чем под хвост моей кошки, хотя мине витворали трепанацию черепа», явно обладали исключительно бабелевским талантом и снайперским вкусом, пусть даже и не делали свои речи высоким литературным фактом.

Ни сам а гройсе хухем Хаит, ни выпустившие его книжку эксмошники даже не подозревают: Влас Дорошевич никогда не был королем одесских фельетонистов, тем более начала двадцатого века, когда его не то, что в Одессе, на Сахалине уже близко не было. В 1899 году Дорошевич принимал участие в создании столичной газеты «Россия», а после ее закрытия бессменно редактировал в Москве «Русское слово» до 1918 года. Это, конечно, детали, хотя и характерные.

Многие россияне, равно как и некоторые окопавшиеся в Городе жлобы, более полутора веков сражаются с нормами одесского языка. И что мы имеем на сегодняшний день? В книжечках «Одесский язык» и «Одесса таки ботает» я на многочисленных конкретных примерах показал, что пресловутая одесская «дурная языковая экзотика», наряду с «противными словечками» и «блатным жаргоном» по прошествии лет становятся нормами русского языка.

Как бы между прочим, сам Дорошевич в своей колонке фельетониста «За день» неоднократно использовал нормы одесского языка. О пресловутом «за» даже речи нет, ибо перед началом работы редактор газеты «Одесский листок» В. Навроцкий сразу же предупредил короля русского фельетона. Дословно: «В Одессе пишут за людей и за жизнь. Если вы этого не учтете, то все будут считать, что вы приехали к нам из Занзибара. Забудьте о предлогах «о» и «про».

Вот как писал соблюдавший с точки зрения Хаита правила русской грамматики Дорошевич: «По ремеслу портной. Работал в мастерской корнер Ришельевской и Большой Арнаутской». Полностью перевести эту фразу на русский язык ныне не представляется возможным. Корнер — вошедший в одесский язык англоязычный «угол», но никто не задумывается даже над тем, что Ришельевская, согласно правилам русской грамматики — «улица Ришелье». Однако по какому конкретно адресу по улице Ришелье либо улицы Большой Арнаутской (по-русски — Большой Албанской) работал портной? Угловая система координат издавна и по сию пору существует только в Одессе. В каком еще городе вам скажут нечто вроде: «Я живу на Княжеской угол Конной», а не, скажем, в доме на Княжеской,25, находящемся за двести метров от того угла? Или Хаит после всего этого не юморист, особенно по московским меркам? Таки да.

Так что он, хотя и по причине присущей этому деятелю отваги, но совершенно напрасно взял в подпору Дорошевича, прикрывшись ним, яки щитом, пропагандируя свои вумные, как на Одессу, мысли. Единственный, кого умный, как утка Хаит боится упрекнуть по поводу «дурной языковой экзотики», это несравненный Крошка Цахес Бабель, уже выступающий в роли юмориста как автор «Короля» и «Пробуждения». Почитайте, обхохочетесь. Мне пришлось таки улыбнуться, прочитав в «Пробуждении»: «я поднялся вверх по Тираспольской и очутился в порту».

Только в чем экзотика, да еще дурная, если за четыре года до выхода в «Эксмо» талмуда имени Хаита «Одесский юмор», это же издательство выпускает детектив Ольги Никитиной под названием «Две большие разницы»? Любопытно другое: москвичи хоть читают предварительно рукописи, которые затем тиражируют, ибо за при этом еще и думать хотя бы головой — даже речи быть не может.

К тому же «король русского фельетона», как именовали Дорошевича в России, и «король одесских фельетонистов», извините за жаргон и дурную языковую экзотику, это чересчур две большие разницы. Интересно, зачем вслед за россиянами воитель за чистоту русского языка Валерий Хаит использует древнюю одесскоязычную норму «король» вместо того, чтобы правильно писать по-русски «лучший фельетонист России»?

Если вам мало примера неверных с точки зрения правил русской грамматики «двух больших разниц» в исполнении «Эксмо», нате научную статью россиян Светланы Алешиной и Константина Бочарского «Рецепт доктора Голдратта»: «Но, к сожалению, common sense (здравый смысл) и common practice (общая практика) — это две большие разницы». Статьи под названием «Две большие разницы» опубликованы в «Петербургском театральном журнале» и в «Российской Бизнес-Газете», а приезжий Хаит, несмотря на это, вместо засунуть свой язык куда часто привык, храбро гонит пену на родной язык одесситов.

Вот бы было здорово, чтобы кто-то предложил петушащемуся, то бишь петушащему самого себя, бойцу за чистоту русского языка очередную халтурку. А именно — освободить русскую литературу от «жаргона» и «дурной языковой экзотики». Валерию Исааковичу, с его привитыми кавээновской цензурой взглядами, в таком случае пришлось бы сидеть над этой работой еще дольше, чем тому джинну в бутылке.

Ай да, Пушкин, ай да сукин сын: пожил себе в Одессе, а затем стал пользоваться той самой дурной языковой экзотикой. Чего там Татьяна в «Евгении Онегине» пропагандирует: «…открой окно и сядь ко мне»? Так ведь окна и двери, согласно правилам русской грамматики, тогда можно было исключительно «отворять». И чем пушкинская фраза: «Всего, что знал еще Евгений, здесь перечесть мне недосуг» хуже «Это что-то особенного»?

«Балагула убегает и трясет меня, Рыжий Айзек правит парой и сосет тютюн», — писал явно не великий Бабель, ибо в его представлении парой правил не балагула, а биндюжник. И кто это пишет, кто посмел употребить «тютюн» с «балагулой» вместо «табака» и «ломовика»? Некий Иван Бунин, тексты которого давно нуждаются в правке с точки зрения норм русской грамматики. Что это за страшно-уголовная жаргонная «хипесница» и прочие «сделает из Любки фартовую маруху» в исполнении Куприна? Исправить на «сообщницу грабителя» и …

Вообще-то Александр Куприн, имею вам сказать, наблатыкался в Одессе — дальше некуда. Взял и нагло написал: «жарить лобана на шкаре». Таких слов, как «лобан» и «шкара» в русском языке тогда вообще не было. Что «лобан» — «крупная кефаль» даже Хаит знает, а что такое «шкара» — любой одессит скажет. Вот узнали россияне от одесситов жаргонное слово «мангал» — и куда подевалась русскоязычная «жаровня» вместе с ихними языкатыми нормами? Уже в наши дни в России стало известно что это за такое — барбекю, а нам вполне старинной «шкары» хватает. Я сам вчера стоял возле шкары в шикарных шкарах. И что я вам скажу: от слова «демисезонный» россиян давно тоже не выворачивает, хотя когда-то от слова «открытка» им делалось прямо таки не по себе. Интересно, а как приведет Хаит в соответствие с правилами русской грамматики куприновское «петалиди-металиди», это же не уровень «Об чем думает такой папаша?». В общем, презренной прозы для правки лет на тысячу двести с гаком хватит. При условии, если предварительно выучить настоящий язык, а не суррогат в бабелевском исполнении.

Всего один пример. В серии «Жизнь замечательных людей» далеко не вчера вышла книга В. Новикова «Высоцкий». Автор пишет: «…с симпатичным плечистым амбалом в незастегнутой по причине жуткой жары рубашке-бобочке». Или это фраза не норма исключительно «дурной языковой экзотики»? Ведь «плечистый амбал» и «рубашка-бобочка» — из той же оперы что «ходить ногами», «кушать ротом», «брать руками». Для профессиональных лингвистов поясняю, что в Одессе можно брать не только руками, но и во внутрь, не говоря уже за «кушать жопой», сиречь «иметь в избытке». Я уже молчу за просто употребление некогда исключительно одесских жаргонизмов «амбал» и «бобочка». А если от презренной прозы перейти к высокой поэзии?