Артур Кангин - ОстанкиНО Страница 23

Почему, скажем, судьба русского человека так неуклюжа, нечиста, кособока? Исполнена диких драм?

Вдруг осенило – насилие!

Вот корень всех зол…

Почитай газету, включи телевизор, радио – зарезали, взорвали, изнасиловали, угнали в рабство.

Насилие…

Как это по Евангелию? Хватили по одной щеке, подставь другую? Было бы десять щек, десять выкладывай!

Макар решил жить строго по заповеди.

Начал с жены Клавдии.

Раньше она попросит его на улице коврик вытрусить или мусорное ведро вынести, Макарка начинал бузить. Мол, то не этак, и это не так!

Жена, конечно, обижалась. Бросалась с кулаками. Парочку раз Макар отправлял Клаву в нокдаун. Пригодились юношеские занятия боксом.

А вспомнит о непротивлении, так сразу хватает ведро, коврик, продуктовую авоську, бежит куда следует.

Клавушка поначалу опешила. Реагировала на всё происходящее с чуть приоткрытым ртом. А потом обняла супруга, пытливо взглянула в глаза:

– Неприятности на работе? Обсчитался?

– Что ты? Блеск!

– Приболел?

– Здоров, как бык!

– Что же с тобой случилось? Любовницу завёл?

– Да, что ты?! Мне, дай бог, с тобой супружеский долг выполнять с образцовой регулярностью.

– Так что же? – чуть не рыдает супруга.

– Непротивленцем я стал.

– Как это?

– По евангельской заповеди? Слышала о щеках?

Клаве показалось, что муж издевается.

Со всего размаху она звезданула мужу по одной из щек. Муж, не будь дурак, сразу же подставил следующую. С радостью подставил. С ликованием.

Клавдия в ужасе округлила глаза и с лебяжьим криком рванула за дверь.

А через пару дней улетела в Кокчетав, к маме.

Макарка остался один.

Он обложился священными книгами, трудами Льва Толстого и Ганди, принялся постигать высокое искусство непротивления.

Щека Макаркина зажила не сразу. Лиловый подтек не сходил пару недель.

А тут Макара вызвал генеральный продюсер телеканала «Зебра» Аркадий Звягинцев.

Скосился на лиловую щеку:

– Что это с вами?

– Последствия рукоприкладства жены.

– За что же?

– За непротивление.

– То есть?

– О щеках слышали? Ударили по одной, подставляй вторую.

– Вы верующий?

– Не очень… Но в эту заповедь верю.

– Ладно! – шеф достал из стола толстую папку. – На следующей неделе к нам приезжает аудиторская проверка. В этой папке на нас компромат. Черная бухгалтерия. Ваша задача – это нигде не должно вылезти.

Макар почесал раздутую щеку:

– Я этого делать не буду.

– Это еще почему?

– Любая проверка – это насилие. А его нужно принимать с радостью и любовью.

– Хорошая шутка!

– Я не шучу.

Макара уволили.

Стал он уныло ходить за пособием по безработице.

Сплошное унижение. Сплошная практика со щеками.

За несколько месяцев дошел до полного обнищания. А тут слышит, кто-то ночью дверь взламывает.

Макарушка гостеприимно распахнул её.

За порогом стоял коренастый мужичок в вязаной шапочке.

– Ты кто? – спросил Макар Жеребчик.

– Медвежатник.

– Вор, что ли?

– Ну?

– Проходи!

– Не понял?

– Проходи и бери, что угодно.

Вор осторожно переступил порог.

– Вот манки немного осталось, – певучим голосом экскурсовода вещал Макар. – Тут грамм триста пшена. Хлеба, увы, нет. И картошки.

Лиходей вдруг заплакал:

– Совсем обнищал, братишка?

– Совсем.

Познакомились.

Медвежатника звали Василием Петушковым. Он был, кстати, тоже из отставных телевизионных бухгалтеров.

У Васи с собой оказалась фляжка со спиртом.

Дернули под обломки сухаря.

– Напарник мне нужен! – исповедовался Василий. – Есть у меня на примете склад. Хранилище элитной одежды. Кожаные турецкие куртки. То, да сё…

– Зачем ты это говоришь? – усмехнулся Макар.

Он уже очень давно не пил. Сокровенное тепло благостно разлилось по телу.

– Напарник мне нужен. Пойдешь?

– Но грабеж – это насилие!

– Уточняю, склад одежды для богатеньких буратин. Они на фартовых автомобилях разруливают. Какое насилие? Что ты?!

Ещё выпили.

Сухарь закончился, занюхали рукавом.

– Ну, разве попробовать? Всего разок? – задумался Макарка.

Склад на проспекте Мира взяли с лёгкостью необыкновенной.

Загрузили под завязку Васин «Москвичок» кожаными куртками и штанами.

На следующий день карманы Макара были набиты пачками ассигнаций.

Вечером же напарники пили элитный армянский коньяк, закусывали бутербродами с чёрной икрой.

– Ну, было насилие? – Вася хлопнул Макарушку по плечу.

– Разве, замок сломали.

– Вот! Привыкай к новой жизни, браток!

Видимо, Макаровское присутствие в деле привлекало фортуну. Ни разу не взвыла сигнализация. Ни разу на охрану не нарвались.

– Слушай, ты просто мой талисман! – похохатывал Вася. – Когда я тебя встретил, то на ржавом «Москвиче» рассекал. А теперь на шестисотом мерине.

Макар пополнел. Во все щеки у него играл молодой румянец:

– И, главное, никакого насилия!

– Чистая работа!

На Чертановском складе напоролись на матерого охранника. Здоровый бугаина!

Он схватил Макара за горло, стал душить. У Макарушки судорожно задрожали руки и ноги.

Вася пырнул финкой охранника в бок.

Тот разом осел.

– Убил? – спрашивал напарника дома Макар.

– Кто его знает! – смачно намазывал икру Василий.

– Но это же насилие!

– Да, какое там насилие? Охранник – холуй, пешка! Тьфу, на него!

Ах, как всё меняет буйное время!

На сегодняшний день Макар Жеребчик – главарь банды, лютующей в Подмосковье.

Макар не выносит ни одного слова возражения. Сразу же пускает в дело нож или пистолет.

С Васей Петушковым он расплевался. Василий стал осуждать его за излишнюю лютость. С такими Макару не по пути.

Жизнь Макара наладилась.

Он прикупил за несколько лимонов грин замок в Томилино. Вокруг все обтянул колючкой под током. Пустил мотаться туда-сюда собак-убийц.

Конечно, конкуренты на Макарушку покушались. Дважды прошивали его Мерседес калашом.

Господь хранил его…

Теперь он ездит в бронированном джипе, весом в 14 тонн. Днём и ночью за его спиной ходит двухметровый охранник, чемпион Москвы по боям без правил.

В минуту отдохновения, после большого дела, Макарушка садится на турецкую оттоманку, обкладывается книгами непротивленцев, Толстой, Ганди, Тереза мать и начинает грезить.

Когда-то он обязательно вернется к тотальному непротивлению.

Как же иначе?

Он и теперь внутренний непротивленец.

Но чем большим непротивленцем он становился внутри, тем более лютым зверем снаружи.

Закон сообщающихся сосудов.

– Хочешь Толстого и Ганди почитать? – спрашивает он своего двухметрового охранника.

– Я за всю свою жизнь всего одну книгу прочел, – хмурился богатырь.

– Какую?

– «Вешние воды».

– Возьми Евангелие. Прочти о непротивлении, о щеках.

– Не хочу, патрон…

И вот тут Макарка чуть не срывается. Он чуть не выхватывает револьвер с рифленой рукояткой. Но вместо этого гуманно бьет холуя кулаком по лицу.

Когда верзила сплевывает сгустки крови с зубами, Макарушка уходит прочь… С Евангелием под мышкой.

– Слушай, так он ведь сейчас отношения к телеящику никакого не имеет.

– Это так… Но ведь раньше.

– Нет, ты давай тех, кто сейчас там вертится. А кто с пистолетом в стороне лютует, зачем он нужен? Такими пусть сыскари Мура валандаются. А у нас задание глобальное. Историческое… Прихлопнуть ТВ! Шутка ли!

– Вернемся к нашим баранам?

– Ну, конечно! Продюсеров пока не тронь Цепани, брат, телережиссеров. Это еще те гуси!

Компромат № 22

Брюхо

Телевизионного режиссера Александра Есаулова съедала испепеляющая страсть.

Брюхо!

Он его обожал, лелеял, с ним вёл исповедальные беседы.

После обильного и вкуснейшего обеда в Останкино брюхо благодарно урчало, бормотало сказки.

– Ну как, милое? – спрашивал Саша.

– Сытно, – откликалось брюхо.

– Может, чего еще?

– Фисташек. С солью.

– Будет сделано!

– И молочком запить. С земляничным сиропом.

– Бегу, чадушко!

Но разве любимое брюхо сам накормишь? Тут требуется постороннее вмешательство. Нужна женщина!

Вечером Александр усаживался к интернету. Нырял в океан женских чар.

В переписке он не ограничивал себя никакими рамками. Предпочитал москвичкам провинциалок. Даже из ближнего зарубежья.

Так грузинка Тамара радовала его перченым лобио.

Молдаванка Лариса тефтелями в виноградных листах.

Но больше всего Саше угодила белоруска Мария. Он восклицал:

– Друзья мои! – глаза его сияли, как сахарные оливки. – Вы когда-нибудь пробовали телячьи понюшки? Нет?! Печется ячменный коржик. Сверху тушеное в томате мясцо. Потом кукурузный блин. А на макушке – филе из гусиных гузков.