Стив Мартин - «Радость моего общества» Страница 26

Произошедшее под сенью пекановых деревьев относится к событиям, которые, будучи ничтожны, как атом, обладают ядерным потенциалом.

Мы с Клариссой поселились в местном мотеле неподалеку от бабушкиной усадьбы, который практически оседлал реку Льяно. Он угнездился в зарослях кривых можжевеловых деревьев, ветви которых, сплетясь в навес, отбрасывали раскидистую сетчатую тень. Нам повезло, что мы нашли этот недорогой рай — здесь Тедди предоставлялся ряд возможностей для общения с природой, как то: отыскание орехов, плюханье в воде и поедание листьев; и здесь было приятно скоротать несколько утренних часов, пока мы усиленно переваривали наши добротные техасские завтраки.

Перед обедом Кларисса отвезла меня к бабушке. Я не помнил, как туда добираться, хотя некоторые ориентиры — широкий бок беленого амбара, заброшенная бензоколонка, огороженное пастбище — шевелились у меня в памяти. Однако стоило нам съехать с трассы и углубиться в пекановые рощи, осеняющие дорогу к ферме, я ощутил непрерывную волну узнавания. Деревья по мере приближения к дому делались всё выше и гуще, а сам дом укрывало больше дюжины исполинов, взметнувшихся ввысь на сто пятьдесят футов и хранящих его от наступающего летнего зноя. Дом представлял собой одноэтажную гасиенду, обернувшуюся вокруг пеканового дерева в центре двора. Внешние стены — беленые саманные, из-под крыши выглядывают стропила. Длинное крыльцо с мескитовыми подпорками, покосившимися от времени, опоясывало дом с трех сторон, а возле поилки были привязаны конь и коза. Кроны деревьев были настолько густыми, что даже теперь, в разгар дня, на дом падали только солнечные зайчики. Между деревьев располагалось несколько грубо сколоченных скамеек. К дому прилегала рамада, оплетенная вьющимися растениями, в конце которой журчал мексиканский фонтан, выложенный плиткой, что довершало картину безмятежности.

У дома были припаркованы три автомобиля: два дряхлых фермерских пикапа и запыленный черный "мерседес". Мы подъехали и высадились. Сетчатую дверь распахнул мужчина в бежевом костюме. При нем был тонкий портфель, указывающий, что перед нами лицо официальное. Мужчина расслабленным тоном поздоровался — так мы впервые за всю поездку услышали протяжный южный акцент. Мы представились, и когда я сказал, что я "Дэн, бабушкин внук", настал миг остолбенения, а за ним:

— Ах, да, мы вас искали.

Кларисса увела Тедди порадоваться фонтану. Я вошел в дом вместе с Мортоном Дином Аргусом, как оказалось — юридическим поверенным данного имения. Он объяснил, что приехал аж из Сан-Антонио и прожил здесь на ферме три дня, улаживая вопросы с родственниками — теми, что прибыли на пикапах, как только до них долетела новость.

— Вот приедь вы на полчаса позже, так меня бы здесь уже и помину бы не было, — сказал он. 

Всё полезное из дома исчезло. Всё личное осталось. Старинные семейные фотографии по-прежнему висели на стенах, а микроволновку забрали. Плита "Волшебный повар" 1930 года показалась мародерам слишком древней, и на нее не позарились, не имея понятия, какое это сокровище для настоящего повара-эстета. Таинственным образом проглядели кедровый шкаф с индейскими коврами. Изредка попадались настоящие конфетки: старинная выездная сбруя, развешенная на стене для украшения, и небольшая коллекция тяжелых глиняных фигурок спящих мексиканцев. Под патиной времени их изначально кричащие цвета обратились в пастельные.

Мортон Аргус сообщил, что бабушку кремировали и предали земле на территории имения  под указанным ею деревом. Завещание на одной странице было зачитано, и некоторые предметы — по сути, мелочи — розданы нескольким работникам и родственникам. Здесь была моя сестра Ида, сказал он, и я почувствовал укол вины за то, что мой неполноценный образ жизни не позволил ей связаться со мной раньше, чтобы мы смогли встретиться тут, в доме. Как раз Ида, сказал он, и руководила распределением мебели между горсткой нуждающихся родственников.

Ида младше меня на три года. Она переехала в Даллас, рано вышла замуж, родила детей, и, кажется, ее не затронули импульсы, заставившие меня замкнуться в себе.

— Мой папа был? — спросил я. Мортон спросил, как его имя. — Джак, — сказал я. Нет, не был.

В сопровождении Мортона я обошел дом и наткнулся на комнату, заставленную картонными ящиками и пустыми рамами от картин. Овальное зеркало было кое-как прислонено к стенке. Четыре деревянных кухонных стула вверх ногами составлены друг на друга.

— Вам здесь что-нибудь понадобится? — спросил Мортон.

— Я посмотрю, — сказал я.

Мортон оставил меня одного, сославшись на нужду разобрать бумаги. Я встал на колени и пошарил в паре ящиков. На дне одного обнаружилась металлическая шкатулка величиной с коробку из-под обуви. Она закрывалась на внутренний замок, но ключ давно сгинул. Я подумал, что для взлома понадобится отвертка, но, потеребив немного крышку, понял: она просто приржавела. Я дернул несколько раз, и шкатулка открылась. Внутри лежала стопка писем — все адресованные бабушке, все со штемпелем конца семидесятых. На двух после обратного адреса были проставлены печатные инициалы Дж. К. Письма от моего отца. Я взял коробку, понимая, что из этого дома я не заберу больше ничего.

Мортона я нашел в гостиной, где из-за наружной тени и маленьких окон было очень сумрачно. Он сидел в кресле, обшитом выцветшим от солнца индейским одеялом. В руках у него была стопка бумаг, которые он перетасовывал и раскладывал, как карточную взятку.

— Ваша сестра с вами связывалась? — спросил он.

— Возможно ли припомнить? — ответил я. Моя реплика мне понравилась, поскольку была сформулирована парадоксально и совершенно обез-е-ена.

— Стало быть, вы не знаете? — уточнил он.

— Знаю про что?

— Вы и ваша сестра, — сказал он, — унаследовали примерно шестьсот девяносто тысяч долларов, напополам.

Я пробыл в доме еще час, переходя из комнаты в комнату и ловя тени воспоминаний. То были не воспоминания о событиях, но нечто смутное и недоступное мне. Как бы призраки, проносящие по комнатам, чтобы, задев нервы медиума, пропасть.

Кларисса и Тедди, забравшиеся было далеко от дома, вернулись назад. Она показалась в дверях и спросила:

— Как продвигаются дела? — что выказывало, как ей не терпится уехать. Я попрощался с Мортоном, обхватив Тедди рукой, усадил его на деткое сиденьице, от чего он заверещал. Металлическую коробку я бросил назад, и мы отправились в мотель.

Мы сидели в обеденном зале, и я видел, что путешествие начинает утомлять Клариссу. Наше молниеносное бегствие не решило ее домашних проблем. Я видел, как чуть раньше она звонила сестре, и телефон разрядился, а теперь она, похоже, пребывала в собственном мире — мире, куда я не был допущен. Потом она провела пальцами по левому запястью и подскочила.

— Я потеряла часы! — сказала она. Огляделась кругом, потом, оставив Тедди на меня, обыскала номер и машину. Вернулась без часов и объяснила, что это был подарок — самой себе, — и я решил, что за этим кроется больше, чем она мне рассказывает. Не исключено, то была награда за личное достижение, цену которого могла понять только она.

— Как ты думаешь, мы уже готовы ехать домой?

— Сейчас? — спросил я.

— Утром.

— Я хочу заехать к бабушке, где-то на часок.

Это ее раздосадовало. Она хотела выехать до рассвета и стояла на своем.

— Мне нужно ехать, — сказала она. — Я вообще не понимаю, что я здесь делаю.

Так Кларисса впервые проявила намек на грубость, но загладила это в тот же вечер.

Мы с нею разместились в одной комнате. Мотель этот был из тех, что представляются путникам очаровательной памятной находкой, ибо его архитектура и убранство идеально соответствовали конкретному году конкретного десятилетия в конкретной местности и не могли встретиться более нигде. Построенные в 30-е годы ванные вмещали фарфоровые раковины и ванны весом в тонну. Комнаты были узкие и длинные, стены и потолки по краям обшиты длинными планками темной сосны. Дверные короба стягивались скобами из ковкого чугуна, светильники ручной работы отбрасывали сквозь полупрозрачные кожаные абажуры силуэты вырезанных из жести ковбойских сцен. Один конец комнаты заняли Кларисса и Тедди, а я спал в дальнем углу на диване, продавленном посередине человеческим фактором. Перед сном мы развлекались игрой в карты, распластавшись по полу, — колода, когда-то намокшая, была втрое больше нормальной. Кларисса и я пытались играть в кункен, хотя едва помнили правила, а из-за Тедди играть было вообще невозможно: он постоянно хватал и перепутывал карты. Кларисса стала называть его Хойлом* [*Э д м о н д  Х о й л (1672 — 1769) — английский писатель, автор первых записанных правил карточных игр; первым опубликовал правила в трик-трак и шахматы], а я ему говорил: "Ну так как, Билли Боб* [*Б и л л и  Б о б  Т о р н т о н (р. 1955) — американский актер, сыграл роль нечестного крупье Джонни Тайлера в вестерне Джорджа Косматоса "Тумстоун" (1993)], я могу пойти с этой карты?" Он же хватал карту и пускал на нее слюни или подпихивал кому-нибудь из нас, что нас смешило.