Алексей Царёв - Кошачье сердце Страница 3

Доктор Измайловский не обижался на своих коллег за то, что они оставили больницу. Многим из них, чтобы прокормить свои семьи, не оставалось ничего другого. «Хорошо, что у них, – говорил он, – появилась возможность выезжать в закордонье. Раньше ведь только за одни мысли об этом отправляли туда, где тридцать пятый меридиан пересекается с параллелью шестьдесят пятой».

Хозяйственные должности в больнице тоже оказались брошенными и поэтому на старшую медсестру Анну Ивановну, помимо ее прямых обязанностей, свалилось все больничное хозяйство, включая столовую. В сложившейся обстановке Измайловский уговорил ее мужа устроиться на должность завхоза и тот согласился скорее не из-за желания заработать, но чтобы помочь жене.

Однако в больнице продолжали безупречно работать медицинские сестры, оправдывая тем самым свое гордое звание.

– Ты что, не знаешь, чем закончил со своим опытом профессор Преображенский? – не унималась Антонина Васильевна.

– Это было другое время. Сейчас все-таки демократия.

– Демократия, да без понятия. Только и знают, что пустозвонят про эту демократию, да про права какого-то человека…

– И еще какого-то гражданина, – добавил Андрей Петрович.

– Да, человека и гражданина, как будто этот гражданин вовсе не человек, а так себе, приложение к тому самому человеку, – возмутилась Анна Ивановна.

– В конце концов, я не собираюсь его убивать, – сказал доктор.

– Кого? Человека или гражданина? – продолжал острить Андрей Петрович.

– Кто получится, того и не буду.

– Ваша операция, Кирилл Кириллович, – это прямо-таки что-то невероятное, – вздохнула Анна Ивановна.

– Да мало ли сегодня невероятного? – задумчиво произнесла Антонина Васильевна. – Вон на Марс собираются лететь. Это что, кажется вероятным?

– А про нашу жизнь я вообще молчу, – добавил Андрей Петрович.

Глава 2. Прибыла в Самару банда из Ростова

Чего в городе было завались, так это спирта. Точнее сказать, его было – хоть залейся. Повсюду появлялись сотни новых сортов водки, ничем особо не отличавшихся друг от друга, кроме названий. Названия были на любой вкус. Время было такое, что купить можно было все, что угодно: даже Парламент, не говоря уже про отдельных политиков.

Не было недостатка спирта и в больнице, на котором доктор делал разные наливки и настойки для внутреннего употребления, предварительно делая очистку спирта по одному ему известному рецепту.

Конкуренцию ему составлял Андрей Петрович, который собрал первоклассный аппарат из не нашедших применения запасных частей ракетно-космической техники, с которой он был когда-то связан по службе. Полученную с помощью этого аппарата продукцию он превращал в приятные напитки с разными градусами и вкусами.

В общем, на ужине у больничных квартирантов, назовем их так, всегда было что-то для разогрева аппетита. Магазинной водке здесь места никогда не было, потому что доктор называл ее не иначе как отравой. К тому же портреты политиков на бутылочных этикетках портили всем аппетит. Хотя многие в городе пили водку по имени Пэра города и закусывали сухариками по имени его Первого министра.

Еда была не такой разнообразной, но вкусной и экологически чистой. На закуску обычно шли либо огурчики, засоленные Анной Ивановной, либо соленые грузди, рыжики, волнушки, серушки и прочая солонина, которую Андрей Петрович в конце каждого лета привозил из грибного царства, расположенного в далекой северной сторонке, где жила его родня.

Основным блюдом обычно была картошка, выращенная, как и огурчики, в прямом смысле на приусадебном участке. Потому что больница, как мы уже знаем, располагалась в бывшей усадьбе. Каждый день картофельные блюда менялись: пюре, запеканка, драники, картошка отварная с укропом, запеченная, наконец, жаренная со шкварками.

Когда у Андрея Петровича удавалась рыбалка, что случалось не всегда, основное блюдо дополнялось ухой, жареной или запеченной рыбкой.

На выходные дни выздоравливающие пациенты отпрашивались из больницы домой, и покидали ее до утра понедельника. И поскольку по воскресеньям на обед больным было положено мясо, на столе у наших героев появлялось что-то мясное, оставшееся от общего котла.

Случались на столе и деликатесы. Доктор утверждал, что если плавленый сырок «Дружба» не глотать сразу большими кусками, а перед проглатыванием медленно разжевывать и рассасывать, то он будет таким же вкусным как сыр французский. Анна Ивановна убедила всех, что обжаренные с солью тыквенные семечки ничем не хуже импортных фисташек. На что Андрей Петрович, в свойственной ему манере, добавил, что если на бутылку Холойского шампанского наклеить этикетку от итальянского игристого вина, то содержимое бутылки будет вкуснее и того, и другого.

За общим столом все больничные квартиранты собирались только по вечерам. Часто ужин длился до самой ночи. Шли неспешные разговоры: собеседники делились воспоминаниями, разными историями, обсуждали свои и городские проблемы, спорили, шутили и таким образом хорошо проводили время.

У Мурзика был отдельный стол, состоявший из объедков, остававшихся после еды людей в синих халатах, которых доктор называл больными. В основном ему давали то, что больные называли почему-то молоком. Сам он называл это сливками, потому что видел, как эту белую жидкость сливали в его миску из недопитых кружек.

К удивлению Мурзика, люди, в отличие от кошек, ели очень долго. При этом они ели исключительно из своих собственных мисок и не пытались что-то выхватить из соседних.

Развалившись под батареей и делая вид, что спит, он всегда внимательно слушал происходившие за столом разговоры. Со временем он отметил, что люди говорили только о прошлом и настоящем. О будущем вообще не говорили, как будто у них его не предвиделось. Позднее он понял, почему это происходит. Если верить говорившим, то в прошлом они могли каждый год ездить на юг и иногда посещать «Славянский базар». Теперь же на юге разгорелась война, а «Славянский базар» и вовсе сгорел. По логике Мурзика, если их настоящее было хуже, чем прошлое, то будущее должно быть хуже, чем настоящее. И зачем в него заглядывать? Только настроение себе портить.

Новая жизнь Мурзика протекала до невыносимости однообразно. Кот давно бы сбежал на улицу, но там, в отличие от больницы, было пока еще холодно и голодно. Поэтому он с нетерпением ожидал марта, который был уже совсем близко.

Тепла и пищи Мурзику было мало. Душа его просила пакостей. Лично к Кириллу Кирилловичу и лично к его супруге Антонине Васильевне он относился с уважением, но не пакостить в их доме он не мог в силу своей натуры. И потом нельзя забывать, что они все же были людьми, гены которых, как говорил Барсик, на восемьдесят процентов совпадают с генами мышей. Это такие мерзкие грызуны. Особенно эти двое, от закордонных продюсеров, Чиб и Гэйл.

За недолгое время котяра натворил для своих временных хозяев массу всяких приятных ему пакостей. Он с удовольствием поцарапал любимое кресло доктора, погрыз любимые туфли его жены, изрядно потрепал любимого ими обоими говорящего попугая. В аквариуме из живых существ осталась только одна черепаха, которая спаслась тем, что притаилась на дне, притворившись мертвой. Всякий раз за свои жуткие поступки Мурзик получал выговоры от доктора, и от этого его настроение портилось. Ему было стыдно за этого человека, который возмущался нормальным кошачьим поведением. При этом кот рычал: «Погодите, перед тем как сбежать отсюда, я вам еще и в тапки наделаю».

Единственным безобидным развлечением Мурзика было наблюдение за приемом больных, который проводил доктор при помощи Анны Ивановны.

В кабинете, где велся прием, нельзя было находиться посторонним, за исключением Мурзика, чем кот очень гордился: у него была привилегия, которой не было даже у людей. Измайловский, в отличие от кота, думал иначе: «Надо брать эту шкоду с собой на прием, чтобы она меньше пакостила».

Как обычно, в дверь постучали. Как обычно, доктор сказал: «Входите». И, как обычно, в приемную вошел очередной необычный человек. На этот раз им оказался пожилой мужчина. С заискивающей улыбкой он обратился к доктору:

– Здравствуйте, многоуважаемый Кирилл Кириллович! Простите меня, пожалуйста, я не помешал? Можно к Вам?

«Чересчур интеллигентный, – подумал Мурзик. – До чудаковатости. Точно выведет доктора из себя».

– Здравствуйте, проходите, садитесь, пожалуйста, – ответил Кирилл Кириллович. – Слушаю Вас.

– Я к Вам, доктор, с деликатным вопросом, – сказал мужчина и многозначительно покосился на Анну Ивановну.

– К нам почти все приходят с деликатными вопросами. Пусть Анна Ивановна Вас не смущает, она на работе. Слушаю Вас.

– Вы знаете, в последнее время у меня что-то… – еле выдавил из себя мужчина и замолчал.

– Откуда же я могу это знать?