Алексей Лукшин - Конфуз (сборник) Страница 3

Тарас бежал, делая уверенную отмашку и мысленно разрываясь меж торчащей из окна головой и спасительным зданием перед ним.

Одноэтажное длинное госучреждение приняло его в свою сень. Маленькие кусочки линолеума на полу в разнобой скреплялись добротными железными полосками. Так спасали линолеум от непосед-посетителей, чтобы те в долгом ожидании не задирали его. Тусклые, полумёртвые лампочки освещали блеклые стены разного оттенка. Находчивый маляр смешал когда-то разного цвета краски и добросовестно намазал стены. Из его находчивости вышла польза только одному человеку, который утащил целое ведро брильянтово-зелёной краски себе в сад.

Волнуясь, Тарас бросился к двери туалета. Вывеска «Туалет не работает» не смутила его, он рванул за ручку. Заломило пальцы, дверь не открылась. Предусмотрительный человек вместе с табличкой укрепил пожелания дальновидным поступком от всякого рода засранцев и закрыл дверь на ключ.

Времени не оставалось. Тарас бросился по коридору. Пару лет назад, как он помнил, там находилась дверь, за которой складировали щётки, мётлы, лопаты.

Наконец он встал спиной к знакомой дерматиновой двери. Вокруг, не обращая ни на кого внимания, расхаживали люди, редко выкрикивая: «И куда ты?» – «Спросить!» – «Мы все здесь спросить. Стой вот – жди».

Улучив мгновение, Тарас, словно почёсывая живот, расстегнул ремень, верхнюю пуговицу, затем потихоньку отворотил пояс брюк.

Наконец ему удалось, и он просочился в щель, которая будто мощным насосом засосала его, заставив исчезнуть в темноте. Спешно закрыв за собой дверь, Тарас нащупал ручку, ухватился за неё покрепче, чтобы с обратной стороны никто не смог открыть её, даже случайно перепутав дверь.

Свободной рукой Тарас приспустил штаны и, приседая на корточки, плавно расслаблял внутреннее напряжение. Поначалу всё шло хорошо. Запах распространялся плотный и едкий. Тарас слегка поднатужился. И тут его словно прорвало. Он отчётливо услышал звук сильных брызг, и тут же в нос ударила кисло-острая, пронзительная вонь, по мозгам резануло отрезвляюще, как нашатырём, только обратного действия. Голова закружилась, в теле произошла слабость. Следующий поток, фыркая и урча, громыхнул ещё звонче. В животе отзывалось эхом. Он был как бочка, начинённая забродившими яблоками, а для остроты ещё пучком квашеной капусты, у которых вышел срок, и они дали знать тем, что зашумели, запахли и зацвели в своей беспомощности.

Он ужаснулся: «Сколько ещё высиживать? Пока вставать рано. Побуду немного».

Невыносимо резало глаза. К тому же, когда брызнуло, ему показалось, что лёгкие брюки его окатило ядовитыми каплями. Проверяя догадку, рукой провёл в темноте по штанине. Всё хорошо. Он поводил ещё и успокоился, но ненадолго. Вспомнил об одном факте и расстроился: «Нет бумаги!»

Нечаянно, не зная зачем, понюхал руку, ту, которой водил по штанам. «Ё-моё!». Он отчаянно проклинал себя за бездумность и торопливые действия. «Надо было мне рукой лезть, – обругал он себя, – если мысль закралась, что обрызгался, то не просто так». Он понюхал ещё для полной достоверности, хотел убедиться в правоте, а то, может, показалось, кругом ведь этот запах, могло и показаться. Нет, не показалось – от руки несло живьём.

Натягивание брюк складывалось в целую долгую церемонию. Не загадить бы чистую руку. Он пожалел, что не включил свет. «Сейчас бы кстати пришёлся», – помечтал он и поддал газку. Плотный фонтан откликнулся и выскочил в свободном проявлении наружу. Напряжение спадало. Тарасу стало легко и свободно.

Но от стойкой пелены смердящего воздуха покатилась жгучая слеза, словно плачущая капля сока с подрезанной весенней берёзы.

Чистой рукой он держал ручку двери, а пахнувшую выпятил ладонью от себя, на всякий случай. Он стоически терпел принятое туловищем положение.

Тарас очнулся от оцепенения из-за того, что причинное место жгло. Просто сказано жгло – оно пылало, его разрывало и драло. Уж точно, он засиделся, пора спасать маланью, вспомнил он одно из названий мягкого места. Проделав сокращение опоясывающих мышц, он уверился в пустоте живота.

Тарас наплевательски встал, поднял штаны чистой рукой. «Ладно, сразу домой, сполоснусь». Ему показалось, что запах проник во все уголки и закоулки его тела и одежды. Была не была, он растворил дверь. Он не стал её распахивать, а лишь впустил свет.

Вдруг он услышал шевеление. Чем больше он впускал свет, тем очевидней становился шорох за спиной. Он оглянулся.

На одной ноге, как цапля, стоял молодой человек. Приподнятая нога была не по-детски испачкана делами Тараса. Молодой человек, по всей видимости, в темноте заподозрил то же самое. И решил не гадать, а потрогать и понюхать.

Вместе с тем из его ширинки торчало возбуждённое достоинство. За которое держалась прекрасной рукой дамочка, а кончик удерживала у себя во рту, нервно теребя его языком. В её полусогнутом состоянии просматривалась манящая стройность и аппетитная зрелость оголённых ножек. Приподнятая юбка своими оборочками напоминала модный досель невиданный ремень. Бёдра и ягодички налились от напряжения и были сильно привлекательны. Трусиков на ней не было. Туфли на высоких каблуках свели бы с ума, если бы не такой случай. Но голые лодыжки её также были обрызганы коричневыми капельками, уже с корочкой и слегка подсохшими. За мгновение до этого: она и он, синхронно, не сговариваясь – обнюхивали свои ладошки. Надо было так совпасть, Тарас надумал выйти и вот в этот самый момент – оглянулся, чем так по-чеховски, а может, по-гоголевски сконфузил молодую пару, брезгливо водившую носами перед своими пальцами, вытаращив глаза на проникший свет, словно бы он их застал врасплох.

– Бог мой! Светка! Светка из регистратуры. А я-то клеился к ней! Хороша! Признала ведь. Точно признала. Вон как глазища вылупила.

– Простите, – сказал опешивший Тарас. И как сейчас помнит: «Что, что у них было с лицами!»

Пирожки

Солнце Ташкента морило. В зале аэропорта сознание прояснялось: «О, прохлада!». Через двадцать минут облегчение исчезало.

В баре за столиком стоял бывший полковник. Он надменно и одновременно оценивающе оглядывал людей, мраморные полы и стены. Мысли возвращали его назад во времени, отчего полковник бормотал: «Черти. Как есть черти. Я таких..!»

Представил на миг сачок, самый обычный, детский, для ловли бабочек. Вот он накрывает им на поляне что-то разноцветное. «Бабочка, поймал. Даже не одна, несколько. О да, это удача!» Внутри защекотало: «Вашу мать, игроки! Я вас таких видал!».

Перед глазами возникла комната политической и воспитательной работы: карты на столе и в руках офицеров. Со стен назидательно смотрели маршалы и генералиссимусы. На самом видном месте стояло изваяние Ленина. Указательным пальцем вытянутой руки оно указывало неудачнику, оставленному без денег, куда следует держать путь. Обычно это явление возвращало всех к действительности.

Затем появились офицеры из соседней части, желавшие вполне серьёзно его обыграть. Цепочка проигравших росла, но каждый раз являлся новый участник, и ставки повышались. Недоброе поведение заставляло задуматься.

В собственной воинской части друг дружку все знают, оттого проще. С появленцами сложней, с трудом отшучивался – люди незнакомые, игра всё же на деньги. Своих за столом зачастую не было, шутя, почти всех загнал в котомку. Многие проигрывали деньги вперёд. Требовал с них занимать и отдать долг, на что уходило много нервов и силы звания. Наконец срок службы окончен, совпавший с приказом о расформировании воинской части с пределов Германии и выводом её в Россию.

За выслугу лет, награждения и льготы сумма набежала приличная. В уме прикинул: сумма выигранных денег составила раза в три больше, чем начисленная. Одного никогда не мог вообразить, если бы подобное – проигрыш – случился с ним. Всех денег было у него чуть не триста тысяч. Немного дал начальнику финансового отдела, чтоб тот поменял на самые крупные купюры и обязательно в пачках.

Уезжал хитро. Секретно купил два билета с разницей в несколько дней. Первый до одного города – всем показывал, хвастая, что денег повезёт довольно, а сам въедливо всматривался в однополчан. Вторым по ночам тайно любовался: «Ну и что, через Ташкент! Сутки перекантуюсь, зато след простыл. Деньги довезти – вот первейшая задача».

Деньги виделись ему не бумагой, уложенной в пачки и обёрнутые банковской лентой, что тоже ласкает меркантильную душу, а в виде целого парка автомобилей «Волга» или многих-многих квартир кооперативных, трёхкомнатных.

В России Горбачёв мутил перестройку. «Приеду и покажу, как перестраиваться надо. Не век же в форме ходить».

Перелёт на самолёте – будто трамплин в новую жизнь и сладостную мечту. В том же баре за отдалённым столиком стоял мужчина, в пёстрой рубахе навыпуск, в лёгких дымчатого цвета брюках и модных по тому времени бежевых туфлях «Саламандра». В его внешности словно зарождалась неутомимость и свежесть раннего утра. Лишь скучающий взгляд гипнотизировал початую бутылку коньяка. Человек нерешительно мялся.