Борис Штерн - Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I Страница 39

— А что я могу? А ничего я не могу. Того нет, этого нет, пятого-десятого нет. Виновата система. Даже генсеки не выживают. Брежнев с Андроповым померли, новый кучер — тоже не жилец. И мне что-то нездоровится.

Длинный у него был язык, опасный но тем временам. КГБ не дремал, зачем так о генсеках? Беда, как говаривал Гоголь. Дураки плохие дороги стелят, дураки по плохим дорогам ездят и языками дурости мелят. И пан Щербицкий, к сожалению, не исключение, а плоть от плоти. Куда несешься по бездорожью, тройка-Русь, в оранжевых фуфайках?

Нет ответа.

ГЛАВА ТАБУЛА РАСА

Еще в конце прошлого века африканские каннибалы оставляли в живых каждого 13-го врага, попавшего в плен.

Толстой сошел с ума! Если б вы только слышали, что он говорил мне о литературе!

На чьи же средства был куплен «Суперсекстиум-666» в каком-то из временных гамбургских закутков перекрученной реальности? На мятые ли рубли Семэна з Мыколой? Или на литературные гонорары Александра Куприна? На цирковые сборы братьев Дуровых? На спортивные премии Николая Уточкина? На пожертвования Федора Шаляпина? На капиталы Саввы Морозова? А может быть, на американские доллары самого Буревестника? Неизвестно. Российская интеллигенция любила делать подобного рода подарки родимой публике, Лев Толстой отрывал от семьи и охотно жертвовал свои трудовые сбережения па любовь к ближнему, а этот ближний, ничтоже сумняшеся, тут же тратил толстовские деньги на любовь в веселом заведении. «Не важно, кто оплатил; важно — как использовали», — справедливо решил Нуразбеков и вернулся к таинственному сказочному разговору у открытого окна: «Езжай туда — не знаю куда, привези мне то — не знаю что».

Что именно? Подпольную типографию «Секстиум» — суперкомпьютер, который завивает реальности в жгуты и петли? Зачем купчихе Кустодиевой такая напасть? Гишпанские корсеты? Взгляни на торс мадам Кустодиевой — там талия никогда не ночевала. Трехведерный флакон «Шанели»? Мелко плаваешь, подумал Нуразбеков.

Он давно уже обратил внимание на мелькающий в документах «Дела» деревянный ящик с дырками из-под фильдеперсовых рейтуз. У него были все основания предполагать, что Сашко Гайдамака вносил в южные таможенные ворота Российской империи не какой-то там ящик с колготками, а купидоново гнездо, выложенное изнутри эластичным китовым усом из дамских корсетов, а в том гнезде — самку для Черчилля, купидона по имени Маргаритка. О предназначении трехведерного, опечатанного сургучом флакона с «Шанелью» сомнений тоже не оставалось: плескалась там не «Шанель», а разбавленный в необходимой консистенции купидоний яд для нужд практического использования (рецепт зашифрован на этикетке флакона и встречается в «Деле» все под теми же каббалистическими знаками с пушкинского перстня: «С(ИМ-ХА) БК(ВОД)Р Й(ОСЕФ) А(ЗАКЕН) З(ХРОНО) ЗЛ ОТ».

«Вот достал так достал! — читалось на лице Сашка Гайдамаки, — Какое же веселое заведение без купидона?»

Понятно, в других временных витках все могло быть иначе, показания агентов из других реальностей представляют другие версии. В Гамбург к братьям Дуровым Гайдамака мог бегать не за подпольной типографией, а за консультацией к специалистам — что за зверь купидон и как с ним обращаться в неволе? (Сходил бы с купидоном на плече на могилку Брема, автора «Жизни животных», — старик от удивления восстал бы из гроба.) Можно представить выражение лиц братьев Дуровых, когда Сашко Гайдамака, натянув резиновые рукавицы, со всеми предосторожностями извлек из ящика этого бульдога с крыльями.

А вот документы из реальности, соответствующей каббалистическим знакам Й(ОСЕФ) А(ЗАКЕН), запись подслушанного филерами (возможно, даже Семэном и Мыколой) разговора на гамбургском вокзале:

«Картавый коренастый лысый господин с остатками рыжеватых волос за ушами и на затылке. Простой, как Ленин. Ба, да это же сам Ульянов, Владимир Ильич! „Товагищ Гайдамака, вас мне гекомендовал Луначагский. Богшая пгосьба, выгучите: не подкинете ли два чемодана в Палегмо? Вас встгетит такой высокий, гыжий, с усами. Гогький. Знаете такого? Максим Гогький“.

Что в чемоданах-то — этим Гайдамака даже не поинтересовался: просят вежливо, просят выручить, отвезти с оказией (он, Гайдамака, и есть та оказия) два чемодана самому Максиму Горькому в Палермо. Почему бы не выручить Буревестника?

Наблюдения тех же филеров в Палермо:

«Высокий, ровный, будто доску проглотил, длинноусый, с волжским акцентом, без сомнения Горький, друг Ленина: „Будь другОм, СашкО, дОставь в Южпо-Российск механическую рОяль для бабушки. Тебя встретят в пОрту. Очень тебя прОшу“. — „Сделаю, Алексей Максимыч!“

А что означает фраза в газетном репортаже: «чудесно спасшиеся мореплаватели»? И на это есть ответ. Белый рояль погружен на палубу «Лиульты Люси». Шкипер — негр, свой человек. Идут к Босфору с заходом в Афины. В Афинах на палубу поднимается Сашка Куприн. Сколько лет, сколько зим! За встречу! Пьют турецкую мастику, закусывают одной брюссельской капустой. Шкипер вместе с ними — вдрабадан. Пьянка-банка-газ-ураган! 2 июля 1904 года — именно в этот день — в Палермо скоропостижно умирает Горький, а «Лиульту Люси» выбрасывает на скалы одного из одиссеевых островков Средиземного моря. Чуть не затонули, все лето торчали па островке, пока их не отбуксировали на Кипр. Потом ремонт, и еле дошли до Южно-Российска с перекошенной трубой и с залатанной пробоиной выше ватерлинии, точно в размер головы Сашка Гайдамаки. Опоздали на два месяца, в порту их уже никто не ждал, даже большевистские подпольщики решили: кранты с концами белому роялю с «Секстиумом» и лазерным принтером, которые Ленин достал для партии из реальности OЗУ (RAM), чтобы без хлопотных, грязных и громоздких типографий печатать свои «Искры», «Правды» и «Партийную печать с партийной литературой» и менять реальности, как ему вздумается. Разумно? Да. На то он и Ленин. Пришлось с шутками-прибаутками тащить не востребованный большевиками рояль в веселое заведение к мадам Кустодиевой, отмечать там счастливое спасение, праздновать купидона, пытаться играть на рояле, заглядывать в него, обнаруживать в нем два загадочных чемодана, выбрасывать из окна слишком уж любопытных Семэна з Мыколой и для пробы по пьяной лавочке тискать на лазерном принтере сначала первую прокламацию, а потом и саму купчиху Кустодиеву. Такова одна из подгулявших реальностей. Так оно и было, хотя никто не помнит. Погуляли, короче.

Зато сегодня последняя стайка окольцованных купидонов под неусыпным наблюдением орнитологов многих стран опять беспрепятственно мигрирует по своему древнему природному мосту «Туруханский край — Южно-Российск — Ближний Восток — один из островков Средиземного моря — Офир — и далее Луна». (Шкфорцопф в монографии умышленно дает несколько взаимоисключающих путей миграции, ни один из них не является достоверным — из предосторожности он не сообщает точных координат обитания и путей передвижения стаи; города же Южно-Российска, куда купидоны Шкфорцопфа по старой памяти иногда залетают, браконьеры и контрабандисты — к нашему читателю эти почетные звания, понятно, не относятся — на географических картах вообще не найдут; пусть думают, что Одесса.) Можно лишь добавить, что «Лиульта Люси» чуть было не затонула именно у того «одного из одиссеевых островков, где отдыхают купидоны перед смертельно опасным вознесением на Луну. Можно только представить, как, выйдя утром на палубу после урагана и драбадана, Куприн и Гайдамака увидели в сером дыму сидящего на белой пароходной трубе черного Черчилля с красными глазами. Они, конечно, его отловили, но, испугавшись белой горячки, друзья не пили уже до самого прихода в Южио-Российск. Впрочем, все уже было выпито.

ГЛАВА 14. Вторая встреча с бароном Врангелем

Недавно я был в Бахчисарае. Город совершенно изгажен железной дорогой. Где фонтан? Какой фонтан? Нет там никакого фонтана.

Гамилькар вернулся из штаба Добровольческой армии строгий, задумчивый и разочарованный. Позвал хлопчика:

— Сашко!

Сашко стянул с пего английские ботинки, подбитые спичками, и подал сикоморовую трубку, набитую смесью eboun-травы с табаком. Пока бабы наспех собирали ужин, Гамилькар попросил:

— Сыграй, Сашко.

Сашко заиграл любимую песню шкипера:

Он вышел на палубу,Палубы нет,А палуба в трюм провалилась…

Потом все сели есть картошку с консервами из купидона. Между двумя рюмками Гамилькар рассказал о своей второй встрече с Врангелем. На этот раз Петр Николаич не заставил шкипера долго ждать. На его рабочем столе между штабными военными картами, гражданскими прошениями и доносами стояла тарелка с зелеными яблочками. Увидев Гамилькара, Петр Николаич развел руками так, что бурка упала с узких плеч на пол, и сказал: