Роберт Ладлэм - Дорога в Гандольфо Страница 45

Помощник папы и все прочие из его окружения направились к выходу из зала. Франциск I поднялся с расположенного на возвышении обитого белым бархатом кресла с высокой спинкой — предмета древней старины, пугавшего еще Святого Себастьяна, — и сел на узкий диванчик рядом с журналисткой из «Да здравствует гурман!». Его сразу же очаровала красота ее голоса — теплого и очень живого. Именно такой голос подходил женщине, выглядевшей здоровой и жизнерадостной.

Помощник папы считал, что интервью займет минут двадцать, сам же папа решил закончить его, когда для этого придет время. Журналистка краснела от смущения, и Джиованни, чтобы облегчить ее положение, заговорил с ней по-английски. Он шутливо спросил, не кажется ли ей, что эта комната смахивает на лавку, где продают распятия, — они в изобилии красовались на всех четырех стенках. Она рассмеялась. Помощник, не знавший английского, на секунду замер, бросил на нее осуждающий взгляд и вышел, бесшумно притворив за собой дверь.

«А он бы не прочь меня заменить!» — подумал папа. Его помощник стал еще одним молодым прелатом, совращенным Игнацио Кварце. Кардинал был слишком откровенен в своем стремлении продвинуть своих людей в апартаменты папы до того, как состоятся его похороны. Но Франциск был уверен, что церковь никогда не пойдет на то, чтобы оказаться в грязных руках Игнацио Кварце. Подумать только, как они держат ритуальную чашу во время мессы — будто свертывают шею цыпленку!

Интервью с журналисткой Лилиан фон Шнабе оказалось продуктивным и приятным. Джиованни особо заострил ее внимание на двух своих излюбленных темах: на том, что доброкачественная и питательная пища должна приправляться пряными соусами или подливами и что в наше трудное время высоких цен особенно ценится, — не говоря уже о самой идее христианского братства, — способность разделить стол с соседом.

Госпожа фон Шнабе тут же с ним согласилась:

— Является ли это своего рода «раздели хлеб и рыбу с ближним», ваше высокопреосвященство?

— Скажем, что так оно и есть: ведь наш Господь проповедовал не богачам Назарета. Некоторые из его чудес основывались целиком на психологии людей, моя дорогая. К примеру: я открываю корзину с фруктами, а вы — свою, с хлебом. Следовательно, у нас теперь есть и фрукты и хлеб. Выходит, даже простое сложение уже само по себе привносит в нашу диету разнообразие. А разнообразие мы, естественно, связываем с достатком, а не нищетой.

— Вывод один: улучшается питание людей, — согласно кивнула Лилиан.

— Несомненно. Понимаете, важно соблюдать два принципа: сокращение издержек производства и распределение продовольствия.

— Но эти принципы звучат почти по-социалистически, не правда ли?

— Когда желудок пуст, а цены слишком высоки, любые словесные ярлыки звучат кощунственно. Обратитесь к кому-либо в борса валори, или на бирже, с просьбой открыть корзину просто так, бесплатно. Никто и не подумает сделать этого. Дельцы ее распродадут. И понятно, что они поступают именно так, а не иначе, ибо это сообразуется с характером их труда. Однако я не стану обращаться к подобным людям. Они ведь и в «Гранд-отеле» едят каждый за свой счет. Мне думается, что это и есть производная от принципа «раздели хлеб и рыбу».

Затем они обсудили некоторые кулинарные рецепты деревенских блюд из далекого прошлого папы. Джиованни видел, что красивая леди с таким приятным голосом поражена. Он рассказал ей и о своей ежедневной диете: углеводах, белках, крахмале, калориях и витаминах.

Лилиан заполнила половину своего блокнота. Она записывала быстро, поспевая за речью папы, но иногда вежливо останавливала его, чтобы уточнить то или иное слово или фразу. После почти часа работы журналистка сделала паузу и задала папе вопрос, который он не понял:

— А как у вас обстоит дело с личными пристрастиями, ваше святейшество? Есть ли у вас особые потребности?

— Потребности? — недоумевающе поглядел на нее папа и переспросил: — Что вы подразумеваете под «особыми потребностями»?

— Знаете, мы часто зависим от того, что едим.

— Глубоко убежден, что это не так. Я уже на седьмом десятке, моя дорогая. Ну, немного лишнего в виде лука, маслин или стручкового перца... Однако, по-моему, нет никакой необходимости давать подобные сведения в вашей статье. Человек моих лет, естественно, старается ограничить свои вожделения и потребности в этой области.

Лилиан отложила карандаш.

— Я спрашиваю не из личного любопытства. Вы такой обворожительный человек, а я считаюсь одним из лучших в Америке специалистов по вопросам питания. Мне очень хотелось бы побывать с вами на вашей кухне. Не откажите мне в этой любезности.

«Боже, как же давно никто из представительниц прекрасного пола не проявлял интереса к моей особе!» — подумал Джиованни Бомбалини. Он уже и не помнил, сколько воды утекло с той поры, когда о нем заботилась хоть какая-то женщина. Вокруг были только монашки с постными физиономиями да больничные сиделки. Она же так очаровательна, эта женщина со столь приятным голосом!..

— Хорошо, моя дорогая, — согласился он. Поразмыслив немного, добавил: — Вы должны понять, все эти доктора упорно настаивают на соблюдении предписанной ими диеты...

Лилиан снова взялась за карандаш. Так они проговорили еще четверть часа. Затем раздался настойчивый стук в дверь. Папа Франциск поднялся с дивана и пересел в свое стоявшее на возвышенности кресло с высокой спинкой, являвшееся одним из эффектных предметов библейского антуража.

В дверном проеме стоял взволнованный кардинал Игнацио Кварце.

Промокнув платком свой большой, орлиный нос, он шумно высморкался.

— Прошу извинить меня за вторжение, святой отец, — сказал он по-итальянски, при этом обращение «святой отец», хотя и произнесенное с долей почтительности, прозвучало весьма иронично, даже богохульственно. — Должен информировать вас, что вы, ваше святейшество, изволили выразить несогласие с моим указанием относительно созыва высшего совета «Банка Христа».

— «Несогласие» звучит слишком резко, — улыбнулся папа. — Я лишь предложил пересмотреть время созыва. Мне представляется непозволительным занимать Сикстинскую капеллу на целых два дня в разгар туристского сезона.

— Если вы соблаговолите выслушать мою точку зрения, то я скажу вам откровенно: Сикстинская капелла действительно самое лучшее и наиболее посещаемое место из всех, которыми мы обладаем, но, прошу учесть, все заслуживающие хоть какого-то внимания собрания всегда проводились именно в ней.

— Однако из-за этого мы каждый год отказываем многим тысячам людей насладиться красотой капеллы. Нет, кардинал, я совсем не уверен в том, что собрание, о котором вы так печетесь, нужно непременно проводить там и именно в назначенное вами время.

— Но мы не в парке развлечений, папа Франциск. — Странные звуки продолжали исторгаться из глотки кардинала, и он торопливо, хотя и не без аристократического изящества высморкался в белейший носовой платок.

— Иногда я просто поражаюсь, — молвил спокойно Джиованни, — сколько мы продаем повсюду разной ерунды. И знаете ли вы, что имеется даже стенд, на котором демонстрируются четки из фальшивых бриллиантов?

— Пожалуйста, ваше святейшество, поймите меня. Банкиры «Банка Христа» рассчитывают на Сикстинскую капеллу. Не забывайте, мы финансируем чрезвычайно важные дела.

— Да, дорогой мой кардинал, я получил ваш меморандум. Кажется, «Накопления во благо Христа» уже дают плоды, но я полагаю, тут играют свою роль и определенные налоговые льготы. — Внимание Джиованни неожиданно переключились на Лилиан. Она вежливо, но решительно закрыла свой блокнот и явно собралась уйти. «Ах, как приятен был разговор с ней! Даже приход Кварце не смог испортить мне настроения. Пусть он подождет!» — подумал папа Франциск и обратился к молодой привлекательной женщине с приятным голосом, — конечно, на английском языке, вряд ли понятном его оппоненту: — Как мы невоспитанны! Простите нас. Этот беспокойный кардинал, размахивающий руками, как пропеллером, опять счел мои доводы недостаточно убедительными.

— Мне же хотелось бы заметить, что его аргументы оставляют желать много лучшего, — произнесла Лилиан с мягкой улыбкой, поднимаясь с дивана и пряча блокнот в сумочку, а затем, глядя в глаза Джиованни, произнесла с чувством: — Возможно, мне не следовало бы говорить об этом, но, поскольку я не католичка, я все же скажу. Вы, ваше высокопреосвященство, один из самых милейших людей, с которыми я когда-либо встречалась в своей жизни. Надеюсь, вас не обидела моя дерзость.

В мозгу Джиованни Бомбалини, папы Франциска, наместника Христа на земле, всколыхнулись воспоминания пятидесятилетней давности. Они были прекрасны. В самом святом смысле, и он чувствовал себя бесконечно счастливым.

— А вы, моя дорогая, будьте искренни и честны, даже если ваше мнение ошибочно в данный момент: это путь к светлому учению Христа.