Андрей Шляхов - Доктор Данилов в реанимации, поликлинике и Склифе (сборник) Страница 46

Это была чистая правда.

– ...пожила с ним месяц, а потом поссорилась...

На самом деле дочкиного хахаля взашей выгнала мать, не одобрявшая мужчин, склонных заниматься поисками работы, лежа на диване.

– ...а он ее избил, несильно, в общем, но глаз подбил и нос расквасил, – Большова вздохнула и снова потерла глаза. – Ей же на работу, а как в таком виде?

Дочь Большовой преподавала в школе русский язык и литературу. Сегодня утром она спокойно ушла на работу без каких-либо следов физического воздействия на лице.

– Олег Петрович, не могли бы вы ее недельку на больничном подержать?! – взмолилась Большова. – В травмопункт она идти отказывается, боится, что оттуда могут в милицию сообщить, а с нашей участковой Головановой не договоришься...

Если сообщать из травмпункта обо всех фингалах и разбитых носах в милицию, то на работу не останется времени. Другое дело – огнестрельное или ножевое ранение. Но несведущие люди считают иначе.

– С Головановой не договоришься, – подтвердил Олег Петрович. – Она такая.

– А с вами можно договориться, Олег Петрович? Я не за так прошу, по пятьсот рублей за день готова заплатить...

В сумке у Большовой лежало шесть «заряженных» пятисотрублевок, врученных ей оперативниками с предупреждением ни в коем случае не спутать со своими деньгами.

– А с глазом и носом все в порядке? – спросил осторожный Олег Петрович. – Глаз видит? Перегородка не сломана?

– Все в порядке, не сомневайтесь, Олег Петрович, – зачастила Большова, чувствуя, что все складывается как надо; раз доктор начал задавать вопросы, значит – даст больничный. – Я ее паспорт принесла и полис. Вы бумажку на больничный дадите, а я его внизу выпишу. Если что спросят, скажу – дочка в аптеку пошла...

Это была обычная практика. В столе выписки больничных листов на личность стоящего у окошка много внимания не обращали. Смотрели на паспорт, чтобы не был просрочен, и на то, что написал на особом бланке врач.

– Нам бы на пять дней хотя бы, а потом она сама придет и закроет...

Две с половиной тысячи рублей на дороге не валяются. Олега Петровича не насторожила предложенная «цена дня», обычно ни при каких обстоятельствах не поднимавшаяся выше трехсот рублей за день.

Дело казалось верным и безопасным, но Олег Петрович тем не менее сказал:

– Посидите минуточку, Екатерина Владимировна, я сейчас.

Он вышел в коридор и с деловитым видом прошелся по нему, оценивая обстановку. Сотрудники милиции представлялись ему мужчинами с суровыми, настороженными, не располагающими к общению лицами, одетыми в оттопыривающиеся под левой рукой костюмы. В редкие минуты досуга Олег Петрович любил смотреть криминальные сериалы.

В коридоре, среди больных, сидевших на прием ко врачам, мужчин было всего трое и ни один из них не вызывал подозрений. Ни ветеран с орденами на поношенном пиджаке, сидевший в очереди к окулисту, ни простоватого вида мужичок у кабинета эндокринолога, ни молодой человек, увлеченно болтавший с девушкой в самом конце коридора.

Стоило успокоившемуся Олегу Петровичу вернуться к себе, как простоватый мужичок переглянулся с молодой парой и все трое переместились поближе к двери кабинета невропатолога. Девушка была близкой подругой младшего из оперативников. Время от времени она оказывала своему возлюбленному услуги «гражданского характера», выступая в роли понятой. Вторая понятая, женщина средних лет, как и Большова «отбывавшая повинность», сидевшая в очереди к окулисту, осталась на своем месте.

– Так уж и быть, Екатерина Владимировна, пойду вам навстречу, выдам больничный с радикулитом на пять дней, – объявил Олег Петрович. – Давайте паспорт дочери и ее полис.

– Спасибо, Олег Петрович! – совершенно искренне обрадовалась Большова, сильно переживавшая по поводу успеха задуманного предприятия. – Век помнить буду!

«Да и ты меня надолго запомнишь», – с некоторым злорадством подумала она, выкладывая на стол пять пятисотенных купюр.

Олег Петрович сразу же взял деньги и, привстав, убрал их в карман брюк.

Рассыпаясь в благодарностях и благословениях, Большова вышла из кабинета, чтобы тотчас же вернуться в компании с незнакомыми Олегу Петровичу людьми.

«Спалился!» – мгновенно понял Олег Петрович...

Когда все предписанные законом действия были выполнены, один из оперативников (званий и фамилий Олег Петрович не запомнил) сказал:

– Собирайтесь, проедемте с нами.

– Я арестован? – обреченно уточнил Олег Петрович, павший духом так, что ниже просто некуда было падать.

– Зачем так сразу? – удивился оперативник. – С вас достаточно подписки о невыезде. Поедем в контору, доведем дело до конца и можете ехать домой, поправлять нервную систему. Вы же должны уметь лечить нервы, не так ли?..

По поликлинике скорбную весть разнесла медсестра Околычева, вернувшаяся в кабинет с длительного перекура как раз к моменту изъятия у Олега Петровича неправедных денег.

– Можете сообщить руководству, что ваш доктор взят с поличным на выдаче больничного листа за деньги, – сказали Оленьке.

– А пригласить кого-нибудь из начальства? – пропищала Оленька.

– Незачем. Мы сами справимся.

Оленька отправилась к главной медсестре – сообщить новость, а заодно и узнать, нельзя ли ей по такому случаю сегодня уйти домой пораньше.

Светлана Георгиевна выслушала новость с огромным интересом и тут же понеслась докладывать о происшествии главному врачу. Насчет раннего ухода домой Оленька обломалась – ей было велено спуститься в регистратуру.

– Надежда Борисовна там одна колупается, поработаешь с ней!

«Лучше я бы тихо в кабинете порядок наводила до конца дня», – подумала Оленька.

Антон Владимирович не выказал ни удивления, ни расстройства.

– Мудак! – коротко резюмировал он. – Сообщи Литвиновой и Пахомцевой.

Литвинова, радуясь в душе очередному пятну на репутации поликлиники, а значит, и ее главного врача, притворно поохала, якобы сочувствуя «несчастному Олегу Петровичу». Сразу же после ухода Бариновой она позвонила в окружное управление. Трубку, как и ожидалось, взяла секретарь Алечка. Впрочем, кому Алечка, а кому и Алина Романовна.

– У Эллы Эдуардовны посетители, – тоном, исключающим дальнейшие вопросы, произнесла она.

– Алина Романовна, когда Элла Эдуардовна освободится, передайте ей, пожалуйста, что у нас только что поймали на выдаче левого больничного невропатолога Маняку.

– Кто поймал? – уточнила секретарь.

– Сотрудники ОБЭПа.

– Хорошо, я передам.

«А то кто его знает, нашего Антона Владимировича, – подумала Надежда Семеновна, закончив разговор, – вдруг он «забудет» доложить Медынской...»

Пахомцева же, напротив, взволновалась и, бросив прием «страждущих и алчущих», как выражалась ее медсестра, спустилась на второй этаж. Наградила уничтожающе-испепеляющим взглядом («подвел всю поликлинику, подлец!») несчастного Олега Петровича, переписала себе в блокнотик фамилии и должности оперативников, вкратце удовлетворила любопытство скучавших в коридоре пациентов, объявив, что доктора арестовывают за мошенничество, и вернулась к себе в кабинет с чувством выполненного долга.

В кабинете долго не усидела – побежала к главному врачу с предложением посвятить очередное собрание обсуждению случившегося с Манякой.

– Не вижу смысла, Татьяна Ивановна, – охладил ее пыл главный врач. – Зачем в тысяча первый раз говорить о том, что торговля больничными листами – уголовно наказуемое преступление? Это знают все. Заработал – получи! Вы лучше поговорите с врачами насчет диспансеризации инвалидов и участников ВОВ. Эпидемия закончилась, пусть раскачиваются, чтобы к девятому мая все было сделано! И напомните, что диспансеризацию проводят только живым!

– А вы разве не будете на собрании, Антон Владимирович?

– В среду к десяти утра меня вызвали в управление. Неизвестно, когда я освобожусь, поэтому меня не ждите.

Антон Владимирович не любил, когда начальство вызывало его без объяснения причин. Было это как-то волнительно, даже тревожно. То ли с места в карьер разносить начнут, то ли еще чего... Гораздо приятнее ехать к руководству «во всеоружии», зная, о чем пойдет речь и подготовившись должным образом.

В регистратуре негодовала и жаловалась на жизнь несчастная Оленька.

– Представляете, Надежда Борисовна, мое положение? – вздыхала она. – Я у него была вроде девочки на побегушках. Чуть что – «Оля, иди отдохни», а сам больничными листами торговал! А меня хоть бы раз шоколадкой порадовал!

– Так уж и не радовал? – не поверила Надежда Борисовна.

– Никогда! – тряхнула красивой головкой Оленька. – Жадный был до невозможности – все, что ему ни приносили, тащил домой, не угощал и не делился...

Оленька говорила об Олеге Петровиче в прошедшем времени, не сомневаясь, что больше его не увидит и работать с ним ей конечно же не придется. Каково же было ее удивление, когда на следующее утро она услышала от гардеробщицы: