Енё Рэйтё - Тайна алмазного берега Страница 5

– Меня зовут Джон Фаулер, а друзья и почитатели кличут Оковалком.

– Что вам здесь нужно?

– Хотелось бы попросить у вас поддержки, милостивейшая леди!

– И между делом пристукнуть матросов?

– Ясно было, что с ними каши не сваришь. Можно ли в наше время рассчитывать на понимание ближних! – говорю ей я.

Дамочка окинула меня нерешительным взглядом. Видно было, что слова мои произвели на нее впечатление. Ничего не скажешь, язык у меня хорошо подвешен, не зря же я упоминал, что собирался податься в канторы… Вдобавок, рискуя показаться нескромным, уверяю вас, был я собой весьма недурен. В прежние времена при описании особых примет эксперты, которые в подобных вопросах собаку съели, так и указывали, что субъект, мол, исключительно интересной внешности. Дабы окончательно развеять беспокойство незнакомки, я одарил ее улыбкой и с теплотой в голосе добавил:

– Можете чувствовать себя в безопасности, прекрасная леди! В случае чего я за вас встану грудью.

По-моему, здорово сказано. А она в ответ:

– Нечего дураком прикидываться! Только вздумайте опустить руки – мигом продырявлю!

Скажите мне, где они, романтические натуры, способные оценить рыцарские достоинства мужчины и влюбиться без памяти в загадочного незнакомца вроде меня? Ишь как лихо эта красотка с пистолетом управляется! Такая ведь не станет засушивать на память цветочки меж страниц молитвенника.

– Вы один сюда заявились? Отвечайте же!

– Один как перст.

Знаю, что врать некрасиво, но дама, лишенная романтических устремлений, другого и не заслуживает.

– Отойдите в сторону!.. Перебирайтесь на мое место, но так, чтобы нас разделяло расстояние в два шага. Малейшее подозрительное движение, и я…

– Продырявите меня, это я усвоил. Что же касается меня, то я явился сюда потому, что дружок мой при смерти. Рана у него тяжелая, и требуются двести франков… для врача. Раненый находится на барже и…

Едва уловимый шорох заставил дамочку крутануться на каблуках. Но где ей с Альфонсом тягаться!.. Подкравшись сзади, он перехватил ее запястье, и пистолет упал на пол.

– Молчок! Иначе… – прошипел мой верный друг и стиснул ей горло.

Я тотчас оттолкнул его.

– Подобного обращения с дамами я не терплю! Заруби себе на носу!

На миг его блестящие глаза хищника сузились в щелочки. Альфонс Ничейный, он ведь никого не боится. Даже меня. Дамочка застыла, не осмеливаясь шелохнуться.

– Ладно! – махнул рукой Альфонс и рассмеялся. – К закидонам своих приятелей следует относиться снисходительно. – Затем отвесил красотке поклон. – Позвольте представиться: Альфонс Ничейный. И покорнейше прошу молчать! Пикните – убью на месте.

Блондинка в растерянности смотрела то на одного из нас, то на другого.

– Судя по всему, – продолжил Альфонс, – вы принимаете нас за чокнутых, что говорит о вашем умении разбираться в людях. – Он с улыбкой расположился в кресле и закурил.

Повторюсь: в ту пору мне не доводилось встречать человека с такой же располагающей к себе внешностью, как моя. Однако Альфонс Ничейный даже меня переплюнул. Голова на испанский манер повязана пестрым платком, яркая шелковая рубашка переливается всеми цветами радуги, улыбка не сходит с лица, позволяя любоваться белоснежными зубами. Движения упругие, бесшумные, однако за ними угадывается игра безупречных мускулов.

– Вернемся к делу, – произнес он тоном светской беседы. – Как вам уже объяснил мой друг, нам нужны две сотни франков… Только и всего.

– И после этого вы меня отпустите?

– Отпустим ли мы ее?!

– Само собой! – ответил я. – Как только выполните нашу нижайшую просьбу, мы сей же миг улетучимся.

– Странные вы субъекты… – задумчиво протянула женщина. – Прокрасться на чужую яхту, перебить матросов…

– И кока, – справедливости ради добавил Альфонс. – Чудной малый, возьми да и сигани на меня сзади…

– Вы убили его?!

– Объясняю: он налетел на меня сзади, а я перебросил его через себя. Хряснулся он об пол здорово, но… Не беспокойтесь, останется жив…

– Вламываются с намерением ограбить… а…

– А ведут себя как джентльмены, – подсказал я, поскольку формулировка в точности отражала ситуацию.

– Ну что ж, будь по-вашему… – Она взяла со стола ридикюль. – Дам вам четыреста франков, а остальные хотела бы оставить себе…

– Помилуйте, мы и двумя сотнями обойдемся. Ровно столько требуется, чтобы вызволить из беды нашего раненого приятеля.

– Тогда… я пошла…

– Позвольте вас проводить. Время позднее, тьма кругом, шантрапа всякая ошивается…

И ведь не вру, так оно и есть!

– Я не против, проводите. Только следуйте за мной на расстоянии! И благодарю… Вы вели себя по-рыцарски!

– Не стоит благодарности.

Мы шли за ней метрах в двадцати, все честь по чести, как условились. И вдруг дамочка наша ускорила шаги, шмыгнула за угол, а когда мы подоспели, ее уже и след простыл. То ли убежала, то ли затаилась где в подворотне… Ладно, наше дело – предложить, клиент вправе отказаться. Пора было заняться главным: вызволить у Барышникова докторский чемоданчик, прихватить самого доктора и спешить на выручку Хопкинсу.

– Классная бабенка! – вырвалось у меня непроизвольно.

– И мы оказали ей большую услугу.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы убрали охранника, который стоял у дверей ее каюты. Дамочка-то содержалась под стражей.

И правда! Не сказать, чтобы я был последней бестолочью, но на сей раз Альфонс просек ситуацию куда лучше меня.

Занимался рассвет, когда мы наконец добрались до жилища барыги. Доктор Квасич спал на продавленном диване, Барышников с пушкой в руках стерег саквояж.

– Удалось раздобыть только полторы сотни, – сказал Альфонс. – Я думаю, не беда?

– Конечно, не беда, – откликнулся кровосос. – Полсотни наскребете запросто.

– Чтоб ты сдох! – Ничейный швырнул ему деньги, и мы подхватили саквояж. Окатили доктора холодной водой, взбодрили пинками и, когда тот очухался, поспешили к барже.

– Куда вы намерены его положить? – осведомился Квасич.

– Что значит – положить?

– Должен же он где-то отлежаться. Цистерна – неподходящее место для человека с тяжелым ранением в голову.

– Вы-то сами где живете?

– Ежедневно с четырех до шести на рояле. Ваш приятель мог бы там поместиться, но по вечерам рояль нужен для другого дела. Раненому место в больнице!

– Если понадобится, раздобудем деньжат и на больницу. Сначала надо проверить, жив ли он.

– Ранение в затылок – опасная штука. Там, у основания черепа, сосредоточены нервные узлы. Вполне возможно, что задет продолговатый мозг – medulla oblongata. Или шейный позвонок – epistropheus. В таком случае он вполне мог сыграть в ящик. Exitus lethalis.

А вот и баржа – тихая, словно вымершая. На палубе валялась скатерть. Мы бросились в трюм, первым Альфонс – у него фонарик. У подножья лестницы он включил свет и негромко вскрикнул.

Тут и мы с доктором подоспели, и у меня по спине побежали мурашки: раскрытый сундук, мешки, пустой чайник, – все на месте, только раненого нет, как не бывало. Чурбан Хопкинс исчез!

5

– Не может быть!

– Сегодня всю ночь дьявол с нами в прятки играет, – сказал Альфонс.

– А что стряслось-то? – полюбопытствовал Квасич.

– Раненый пропал.

– На своих двоих он не мог ушагать, поскольку ранения такого рода сопровождаются нарушением вестибулярного аппарата. Один казачий капитан, которого я два года пользовал после ранения в голову, мог ходить только по кругу. Пришлось его комиссовать.

Квасич сел на ступеньку и тотчас погрузился в сон.

– Выходит, Турецкий Султан… – пробормотал Альфонс.

– Ты о чем?

– Все-таки он застрелил Хопкинса. Боялся, что если тот выживет, правда выйдет наружу. Вот и прокрался сюда, сбросил Хопкинса в воду.

– Звучит правдоподобно, а все же не верится… Турецкий Султан – честный малый.

– Совсем сдурел? Даже таким честным парням, как я, и то нельзя слепо верить. Пораскинь мозгами: с чего бы он сбежал во второй раз, а?

На этот вопрос и впрямь было трудно ответить так, чтобы снять подозрение с Султана.

– Вот что я тебе скажу, Оковалок! Никакие объяснения меня больше не интересуют. Отныне Турецкий Султан – покойник. И этот мой приговор обжалованию уже не подлежит.

– Если мы повстречаемся, спасти от смерти его сможет только стопроцентное алиби.

Мы пожали друг другу руку. Чурбан Хопкинс может упокоиться с миром на дне морском. Гибель его будет отомщена.

Глава третья

1

Я вселился в цистерну на место, освободившееся после Хопкинса. Настали трудные времена. Работа не подворачивалась, а ведь я прежде всего матрос, и с превеликим удовольствием честно трудился бы, скажем, на каком-нибудь контрабандистском суденышке.

Но где там! Этой возможности меня лишил мой заядлый враг – бюрократия. И как назло, в ту пору у причалов Орана швартовались суда, где царил дурацкий, формальный подход и от матроса требовали кучу всяких бумаг. Им, видите ли, мало, что ты способен в одиночку за восемь минут поставить паруса, с закрытыми глазами провести корабль от Орана до Токио (мне это под силу!), – нет, изволь отвечать на идиотские вопросы: какими документами располагаешь, да занесен ли ты в реестр мореходов.