Джон Шемякин - Дикий барин в домашних условиях (сборник) Страница 6

Снова бабка с ножом, но куртка другая и на башке пакет ашановский от сырости.

В городе если и глазеют, то чтобы рассказать. А кому рассказывать? А некому. Поэтому хэштеги и лекарство горстями.

В глухомани глазеют, чтобы самим не участвовать. Это тонкость важная.

Опустошенцы

У нас в компании закадычной двое есть моральных опустошенцев. И-н и я.

Мы с И-ным постоянно находимся в женатом состоянии. Кажется, что как только принесли нас из роддома, так сразу подложили нам в кроватки каких-то сморщенных новорождённых баб, проштамповали нам пелёнки, внесли посильные записи в тяжеленные книги, а потом сели вкусно и весело выпивать за счастье недовольных молодых.

Не буду утверждать, что не бросал из люльки соблазнительных взглядов на сторону.

Может быть, «честным пирком да за свадебку» произошло с нами чуть позже. Я не помню! Может, ехал я к себе в апартаменты на дутых шинах с собрания октябрятской звёздочки, и тут меня, молодого лорда Фаунтлероя, подманили к какой-нибудь злобной от девичьей тоски ровеснице раскрошенной печенькой и оженили.

Что там говорить? Неженатым я себя не помню. Причина проста: без штемпселя в паспорте мне решительно не давали. А я азартен. Поэтому не успевал я развестись с какой-то очередной женой, а уже новая жена, маша зонтом, въезжала в имение, тяжело прыгая с рессорной брички на тучные покосы. Не успевал я проводить лакированными сапогами предыдущую принцессу Грёзу, а новая царица Ночи тут как тут – в фате крепко сидит на лавке и смотрит на меня с некоторым вызывом, который я долгое время принимал не за спорт, а за чувство.

Ладно ещё, что награбил я по персиянским брегам столько, что пока хватает на многое и многих. Рукой махнул, давай, ору в припадке, всех из города сюда привозите, раз такое дело! На всех, тать, женюсь по разумной очередности!

Иной раз выскочу в исподнем на крыльцо и, поклонившись перед зрителями на три стороны, начну неистовствовать и кукишем тыкать, при этом приговаривая такие выговорки, что самому бывает даже совестно потом.

И если я являюсь продуктом развращённости, то И-н – романтик чистейшей воды. Оттого страдает, в отличие от меня, безвинно. Всё ищет созвучную душу.

Последняя его находка – девушка, укравшая у него почерк. Честное слово! Украла роспись и столько всего надписала, что даже смотреть теперь на И-на как-то неохота.

Охота

Вечером уезжаю на охоту.

Буду с грустным лицом ловить доверчивых девиц и с весёлым лицом буду ловить недоверчивых животных. Потом, ближе к ночи, обниму свою плеть, свитую из кож поэтов и прозаиков нашего пограничного с южными варварами уезда, и буду смотреть в квадратный пруд, усеянный круглыми черепаховыми островками.

Вновь буду переживать чувство государственной нежности и собственного бессилия.

Снова и снова подают вокруг меня челобитные об упадке народной нравственности и школьного образования. Сорок тысяч учителей вышли на площадь перед уездным судом и, плача слезами, встали на колени. Стали крутить над своими головами зонтики с вышитыми на них правилами и лозунгами и бить поклоны перед мозаичным черепом Народного Просвещения. Наемные арбалетчики, опасаясь бунта мудрецов, рассредоточились на полусогнутых по крышам соседних с управой зданий. Я в это время пил полуденный чай в своём выгнутом углами золотом присутствии и обратился к своим друзьям, подозреваемым в богатстве, облокотясь о лаковый столбик цвета киновари:

– Велите их топтать конями, господа!

Потому как в последнее время томим ощущением собственного невежества.

Вот выезжаю я в свое имение и ничего о нём не знаю. Самый распоследний дядя Толя, неволей удерживаемый в разуме, на грани похмелья и белого водочного безумия, знает о лесе больше, чем я. Знает названия деревьев хотя бы, которые жарко обнимает по дороге к дому. Я же, выходя из загородного дома, крепко стоящего на спинах трёх земных и семи водных драконов, чувствую себя бессильным, словно очутился в каком-нибудь трансваале. Иду в лес – не знаю названий деревьев, иду в сад – кроме яблонь опознать могу разве что пихту. Чем удобрять, когда обрезать? Каково направление спила? Чем замазывать?..

Подхожу к своим фашистским собакам в вольере и тут понимаю, что если бы не специальная девушка-собачатница, то мои немецко-фашистки померли бы или с голодухи, или от обжорства. Не говоря уже про чистку ушей и всяких там желез под хвостом. А девушка-собачатница всё это знает и умеет ещё глистов выводить, ей легко будет семью свою построить.

В доме котлы какие-то, манометры, тумблеры, трубы… Обхожу всю эту «Аврору» стороной.

Завёлся где-то жучок в стенах. С умным видом ходил за спецами, тоже стучал по стенам и кивал со значением. Стыдно же.

Тот же дядя Толя. Ведь если с ним не говорить о политике, то ответы его внятны, точны и корректны, а суждения здравы. Он как зеркальное отображение моих кафедральных знакомых, которые здравы только в политике, а в остальном как-то так.

А всё это проистекает от имитации сельской жизни. Когда зарабатываешь в городе и зависишь от городских упырей, времени и желаний на поклонение богам сельской округи уже нет. А все эти сельские божества мстят нам, городским. Насылают на нас сон выходного дня, например. Это типичное аграрное проклятие. Когда только приехал в имение и рот раскрыл с желанием, наблюдая разгрузку женского хора, только чихнул от их перьев, а глаза раскрываешь – уже утро понедельника, идёт дождь и ты в одном носке стоишь на чужом огороде, поджимая дарованное природой под спокойным взглядом внимательного соседского козла.

На меня сельские хтонии насылают ещё природную тупость. А другие жрут.

Недоразумение

Был сегодня в центре города на заседании совета директоров. Решил пройтись пешком и, кутаясь в пальто, ловил языком снежинки.

Не догадался, что в сквере у оперного театра это смотрелось неким знаком для балетоманов.

Произнёс фразу «Нет-нет, спасибо, я к невесте!» пять раз за пять секунд с разными интонациями.

К балету у меня отношение сложное.

Я часто ною. Щедрые люди не ноют, кстати. Ноют исключительно жадные люди. Они с котомкой своего закрысенного сала сидят и ноют. Нытьё – это страх потерять.

Ной заразителен. Человек ноет, чтобы все вокруг ныли. Ему и помощь не нужна, кстати. Ему надо, чтобы ныли все рядом. Когда все ноют, то не до сала в котомке. Трудно отбирать сало и ныть одновременно.

Поэтому все должны ныть.

Камчадалы во время сезонных кочёвок считают нытьё заразной болезнью. Лечат подручными средствами. Заставляют плясать.

Городские думают, что танец для камчадала – это состояние естественное. Это не так. Во время трансового танца (а танец у камчадала всегда трансовый) подошва традиционной обуви стирается за три часа. Дальше человек танцует в своей крови на острых камешках. Потом такому танцору ноги присыпают золой и уезжают. Нагоняет танцор товарищей уже немного другим человеком.

Балетоманы слушали мой рассказ с прелестным изумлением.

Больничка

Вернулся из больницы.

Чуть не отодрал к чёрту входную дверь. А потом чуть не обрушил балкон, захлопывая многострадальную дверь. А потом, шумно водя боками, пил холодную воду и велел ещё из кадки липовой мне на голову её лить.

Потому как немного расстроен посещением клиники «Медгард». Название которой, как и полагается, удачно рифмуется с «ад» и «исподлобья взгляд».

У меня заболело плечо. Причём заболело так, что спать я стал в перерывах между поворотами в кровати. А так как из-за нечистой совести и богатой фантазии сплю я беспокойно, ворочаюсь, всхлипываю и причитаю, то и плечо по ночам не скучает. Только повернусь – и уже резкая боль, вот я и просыпаюсь. И не могу сказать, что, проснувшись, я радуюсь и улыбаюсь. Нет, скорее, я шиплю сквозь зубы и негромко, с чувством употребляю разнообразные слова и их причудливые сочетания, не ожидаемые многими от меня в три часа пополуночи.

Многие утром смотрят на меня с лёгким недоумением и даже испугом. Как же так, как бы спрашивают меня недоуменные бездонные глаза, ведь позиционировался ты совсем недавно как немолодой, но бравый ещё интеллектуал, как интеллигент с выправкой и возможностями, которые трудно скрыть. Предъявлял собой на ярмарке провинциальных женихов фигуру пусть не вполне желанную, но отличную от того стада, что бесновалось в пивном загоне…

А тут что же выходит?! На что ж мне теперь рассчитывать, девушке из столицы, если, мол, мат твой по ночам стоит такой, что в кубрике на барже матросик с верхней коеечки на боцмана упал, и живут с той поры два котиколова всем на зависть! Я к такому не привыкла, я из семьи профессорской с немецкими корнями! И прочее…

Истошная женская красота делает меня беспомощным. Так бы я терпеть мог ещё долго. Тем более что обезболивающие лекарства щедро дарят мне и свежесть восприятия мира, и лёгкость общения. И неуловимое обаяние порока. Взойдёшь к себе в кабинет, горсть опрокинешь в пасть и с хаусовской лёгкостью начинаешь работу с персоналом.