Артур Кангин - ОстанкиНО Страница 7

Разорившийся миллионер тут же позвонил в банк.

А там ему: «С вашей карточки уже снято всё без остатка!»

Абрамушка взвыл белугой.

Неужели пришел конец его медовой жизни?

Нет, конечно, голодная смерть ему не грозит. В квартире достаточно заначек в долларах, фунтах, в евро…

На пару лет точно хватит.

А дальше?

Потом можно внаем сдавать свои роскошные апартаменты, а самому перебраться куда-нибудь к чёрту на кулички, в Бибирево или Новокосино.

И все-таки, обидно до слез, до бешеной ломоты в пояснице.

Почему одним всё, а ему опять почти ничего?!

Руки затряслись от гнева.

Абраша с радостью ощутил прежнюю ненависть к богачам.

Жгучая ненависть просто кипела в крови!

Абрам Кузнецов накинул на плечи умопомрачительно дорогое пальто от Диора и размашистым шагом направился к гостинице «Mariotte».

– Я же просил о продюсере?

– Вы даже не представляете, кого он боднул плешью в гостинице «Mariotte».

– Кого же?

– Самого Константина Эрнста. Тот был в хорошем настроении. Тем более, присмотревшись друг к другу, они поняли, что учились в одной школе. Эрнст позвал его на ТВ. И теперь там господин Кузнецов ведущий продюсер. Карточек у него десятки. По гостиницам вышибать не надо…

– Тогда ничего… К богатеньким ненависть вызвали. Но надо теперь объяснить народу, что вообще-то деньги – пустота, тлен.

Компромат № 6

Миллиардер и бомж

И всё-то у него было хорошо. Да, что хорошо? Чудненько! Только вот мучили омерзительные, жуткие сны.

Ну, почему ему, именно ему, владельцу нескольких телевизионных каналов, газопроводов и пароходов, неутомимому трахальщику топ-моделей и просто образцовому человеку, грезится эдакое?!

Всё время одно и то же.

…Он уныло бредёт по вонючей городской свалке. На ноги без носок натянуты дырявые кеды. На плечах китайский пуховик с торчащими перьями. На всклокоченной башке кепка с оторванным козырьком.

Миллиардер Михаил Абрамов яростно голоден.

Но на помойке, на этом Клондайке просроченной жратвы, ничегошеньки нет.

Ах, если бы найти только три картошки! Он испек бы их в золе. Или нарыть заплесневелый батон докторской колбасы. Плесень можно соскрести перочинным ножом. Лопай в свое удовольствие!

Но нет ничего!

…Бежит тощая крыса. Собрат по голоду и напасти.

Он метко швыряет в нее кирпич.

Потом, взяв зловонную тушку за хвост, несет к костру.

Не ресторанное жаркое, конечно… Однако есть можно. Тем более, привык. Каждый день одно и тоже.

Проглотив пропеченную крысу, он чистит о штанину нож. К лезвию пристали крысиные шерстинки.

Миша Абрамов рассматривает свои вены, вспухшие после еды.

Полоснуть бы ним ржавым лезвием, и конец сволочной жизни.

Заревев белугой, он пробуждается в шикарной постели.

У Мони же Абрамовича все было с точностью наоборот.

Жизнь тошнотворна, сны же сказочно дивны.

После найденной на свалке картошки и забитого кирпичом голубя, он ложится в картонную коробку из-под холодильника «Витязь», прикрывается грязным, драным ватным одеялом.

Вперед к райским снам!

И сновидение прилетало к нему на радужных крыльях.

Всё одно и тоже.

Моня Абрамович обитает в шотландском замке на берегу бирюзового моря. Гладь воды разрезают яхты с алыми парусами. Вдали синеет густой еловый лес.

Моня просыпается в постели под плюшевым балдахином.

Мисс Гаити, топлес, приносит ему в серебряной чашке крепчайший арабский кофе.

Моня щиплет очаровашку за тугую ягодицу и гладит острую, как у козы, грудь.

Служанка радостно смеется.

Барин заметил!

Испив кофе, Моня встает с постельного лона. И вдруг замечает, что у него могучая эрекция. Изборожденный синими венами член бесхитростно рвётся под облака, в небо.

Моня звонит в золотой колокольчик.

На зов тут же являются мисс Беларуси, Мозамбика и Уругвая.

Объяснять милым девушкам ничего не надо.

Моня просто опять блаженно откидывается на кровати. Шустрые языки, жаркие вагины и весёлые ягодицы ловко делают свое дело.

Оргазм сотрясает его три раза кряду.

Моня царским жестом прогоняет невольниц, подходит к бассейну.

Он плещется, как ребёнок.

А подле бассейна, причудливо изогнувшегося меж туями, уже накрывают на стол.

На хрустальную столешницу опускаются фаянсовые блюда. А в них любимые яства: печеный в углях бок зебры, соус из авокадо, сибирские пельмешки.

И все это вновь под ароматный арабский кофе.

В своей картонной коробке, под одеялом с вылезшими клочьями ваты Моня Абрамович абсолютно счастлив.

Они должны были столкнуться.

И они столкнулись.

Миллиардер Миша Абрамов и бомж Моня Абрамович.

Моня заснул у олигарха под резными дубовыми дверями.

Устал от помойки, решил совершить променад по богатым поместьям.

Михаил Абрамов внимательно рассматривал спящего бомжа.

Грязный, вонючий, никому не нужный.

Не сам ли это он из собственных мучительных снов?

Так сказать, фигуральная материализация Морфея.

Михаил Иванович деликатно постучал Моню в бок изящной туфлей из крокодиловой кожи.

– А! Пшшла! – отмахнулся Моня Абрамович, не разлепляя глаз. Решил, что его будит бродячая собака.

– Э! Товарищ! Браток! – Михаил Абрамов слегка пошлёпал бомжа по щекам.

Моня разверз очи, пронзительно взглянул на миллиардера. И снова закрыл глаза. Решил, что надушенный, великолепный богач – лишь продолжение его райского сна.

Михаил достал мобильник:

– Тут у дверей бродяга лежит. Выгнать? О, нет! Выкупать, накормить, переодеть…

Моня блаженно потянулся.

Какой упоительный сон!

Вот уже неделя, как Моня живет у Абрамова. Он слегка округлился. На нём костюм от Гуччи. От него веет элитными французскими духами.

– Ну, Моня, расскажи, как ты докатился до жизни такой? – пытает его миллиардер.

– Среда заела! – Абрамович ковыряет в зубах.

– И ты смирился?

– Зато сны золотые.

– Неужели?

И Моня поведал о своих восхитительных снах.

Чем больше подробностей Моня пересказывал, тем пронзительнее бледнел господин Абрамов.

Золотым колокольчиком он вызвал служанку:

– Психоаналитика ко мне!

Тут же явился дворовый психоаналитик, Арсений Рубинович, маленький шустрый старикашка с алчным огоньком в зрачках.

– Всё ясно, – подвел он итог. – Сны – это воплощение наших самых интенсивных ожиданий. Вы, Михаил Иванович, уж простите меня старика грешного, боитесь разориться.

– Я? Ничуть! – вскинулся господин Абрамов.

– Боитесь, – опустил голову Рубинович. – Вот вам и снится, что вы бомж. А этот субъект мечтает разбогатеть. Отсюда его и райские сны.

– Так что же мне делать?! – возопил миллиардер. – Не может же это продолжаться вечно?!

– Вечно? – усмехнулся язвительный старичок. – Вам просто на день нужно поменяться местами. Пусть этот маргинал поживет, как вы. Пусть почувствует себя владельцем телеканалов, вилл, яхт, топ-моделей. А вы, только не гневайтесь, поваландайтесь в его шкуре.

– И что? – сглотнул слюну богач.

– Вас отпустит ваш сон.

– А мой райский сон?! – перестал ковырять в зубах Моня Абрамович.

– А вы, то есть, ты, тоже перестанешь его видеть.

– Я не согласен! – нахмурился Моня.

– После опыта я с тобой расплачусь, – усмехнулся магнат.

Моня наяву проснулся в пышной постели.

Позвонил в золотой колокольчик.

Потом ущипнул, не веря своему внезапному счастью, гаитянку за попу.

Испил арабский кофе из серебряной чашки.

Вдруг испытывает могучую эрекцию.

Член его, весь изборожденный синими венами, так и рвётся в поднебесье.

Еще раз, чувствуя сладостное томление внизу живота, звонит в колокольчик.

На зов тотчас являются мисс Гонконга, Бразилии и Парагвая.

Объяснять этим элитным развратницам ничего не надо.

Моня только откидывается на шелковой простыне.

Языки, вагины, анусы принимаются с веселой яростью делать свое привычное дело.

Моня стонет и мечется, рвет ногтями шелк простыни.

Сперма взлетает под лепной потолок с порхающими херувимами.

Затем он, как карапуз, плещется и резвится в бассейне. Вкушает жареных на углях полосатых королевских креветок. Пьет бургундское. Под хмельком целый день катается на яхте под алыми парусами.

Засыпает он на золотом песке пляжа, откуда бережно переносится в опочивальню заботливыми лакеями.

А сон ему снился просто омерзительный, жуткий.

Грезилось ему, что он – бомж, влачащий голодное существование.

Вот он обломком кирпича забивает крысу и несет ее за хвост к костру из картонной рванины. А вокруг холодная тьма, отчаянье, смерть.

Михаил же Абрамов провел целый день, исполненный ужаса и внезапных хлопот.