Михаил Башкиров - Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям Страница 7

— Думаешь, в этом сундуке — тайна мироздания?

— Нет, в нем нечто другое, способное прокормить даже такого проглота, как я.

— Скатерть-самобранка!

— Почти угадал… Ключ от квартиры, где деньги лежат.

— Без шуток.

— Инструменты классической экспроприации.

— Покажи.

— Этот чемодан послан небом. С волками жить — по-волчьи выть. Трепещи, греховный, развратный, пресытившийся Рим. Юный варвар готов завоевать тебя с потрохами.

И Остап, хищно скалясь, продемонстрировал содержимое анархистского чемодана.

Походный несессер с набором отмычек.

Легендарный ломик — фомка.

Ручная дрель.

Разнокалиберные сверла.

Молоток.

И прочая слесарная мелочь, используемая не по прямому назначению.

— Богато?

— Хочешь заделаться медвежатником?

— Для дебюта освою карьеру домушника, а там поглядим.

— Тюрьма, каторга, ссылка — полный ассортимент?

— Ну, во-первых, каждый мало-мальский порядочный человек должен попробовать кандального звона, а во-вторых, ты же прекрасно знаешь, я не создан для изнурительного ежедневного труда… Часок риска и полгода упоительного прозябания. Игра стоит свеч.

— Могу постоять на стреме.

— Остен-Бакен ты мой, Остен-Бакен… Маман и папан будут весьма недовольны в случае провала дерзкой операции по выемке излишних ценностей у буржуазии.

— Чтобы иметь гарантию успеха, надо правильно выбрать объект.

— Входишь во вкус уголовщины… Я тоже предпочитаю отсутствие злых собак, индивидуумов мужского полу и огнестрельного оружия.

— Есть весьма соблазнительный вариант. Мой родитель недавно обзавелся золотой коронкой высокой пробы…

— Милый, добрый Остен-Бакен, — Остап, нагнувшись через чемодан, обнял меня за плечи. — Я отказываюсь принять твою жертву.

— Не об том речь.

— Ах, извините, милорд, — Остап выпустил меня из крепких объятий и вынул из чемодана молоток. — Я думал, здесь намечается предательская комбинация — мне зуб, тебе наследство, достаточное для скромного безбедного сущестования.

— Чем обвинять меня в изуверстве, лучше послушай, где обзавелся коронкой родитель.

— В белом особняке с готической крышей.

— Значит, и ты подумывал о вдове Гольцевича?

— Зубной техник — женщина. Романтично и волнительно. А как вспомнишь, что кроме практики своего знаменитого мужа, ей досталось немало золота для клиентов и камешков для себя, так хочется сразу проникнуть в ее альковы.

— Зловредная скелетоообразная мымра. Полгорода ее ненавидит, полгорода ей завидует. Безжалостно и принципиально одинока. Такую и ограбить не грешно.

— Федор Михайлович Достоевский, — Остап взмахнул молотком. — Собрание сочинений, том третий, страница сто сорок пятая.

— Но ты же не собираешься разможить ей голову?

— Да я еще недостаточно нахлебался морцовки… А вот, скажи мне, Коля Остен-Бакен, почему ее, такую одинокую и такую богатую, до сих пор никто не прищучил?

— Наверное, откупается от кого положено?

— Или у нее мощные тайные покровители, которых опасаются даже заядлые профессионалы ночных дел… В любом случае это дает нам большие шансы… Не ждет она дерзкого предутреннего визита без приглашения.

— А вдруг ее ангелы-хранители отоспятся на нас?

— Я не намерен оставлять даже словесный портрет и приблизительный адрес. Сработаем под гастролеров. Темная ночь, плащ, маска… Эх, не мог студент оставить в чемодане пару револьверов… Впрочем, сгодится и чугунный утюг… Да, Коля Остен-Бакен, я не буду потеть и дрожать от страха, вскрывая сейф, я не буду вслепую шарить в поисках драгоценностей… Войду в спальню, взмахну для острастки утюгом — и получу…

— На блюдечке с голубой каемочкой!

— Знатная фраза.

— Да, тут на днях родственничек по материнской линии к нам нагрянул. Стюардом работает на пароходе. Манеры — тихий ужас…

— Не судите и судимы не будете… Утюг — оружие павших и обездоленных… На блюдечке, говоришь?

— С голубой каемочкой…

Наша подготовка к дебютному грабежу прошла успешно.

Я старательно, на два слоя, выкрасил в ужасающий черный цвет утюг, а на гладящей поверхности вдобавок изобразил белый отвратный череп и вывел под ним славянской вязью алый девиз: «Анархия — мать порядка!»

Бендер усиленно питался, доводя нашу смирную кухарку до кипения.

— Что я, готовлю почтенному семейству али солдатской роте?

— Сирота переживает кризис, — успокаивал ее мой психоаналитический родитель, зачитывающийся Фрейдом. — С помощью пищи он компенсирует потерю отца и преодолевает комплекс отверженного.

Бендер усиленно тренировался в беге, лазанью по заборам и прыжкам с крыши на дрова, будоража соседей.

Особо нервные грозились сжечь флигель.

Мой родитель не пытался их урезонить, а запасся противопожарным инвентарем.

Я же не мог до самого выхода на дело налюбоваться шедевром рук своих — анархо-синдикалистским утюгом.

Стояла тихая безлунная ночь.

Вручив Остапу «фигуру устрашения», я перекрестил сначала утюг, потом дерзкого отважного юношу и засел в одуряюще пахнущих кустах, покрытых свежей листвой.

Во мраке у крыльца слабо прозвенели четки отмычек, скрипнула податливо дверь.

А минут через пять, прорвавшись сквозь кусты, я удирал, как обезумевший заяц, — от крика, света и провала самонадеянного Бендера, возомнившего себя Робин Гудом, Стенькой Разиным и Емельяном Пугачевым в одном лице.

Глава 7. В ПЛЕНУ ВДОВЫ

«Ближе к телу, как говорит Мопассан».

Эта сука вся в розовом.

Давай-давай!

А перед — обедом обязательная порция Мопассана а ля франсе.

Клянется, что любит.

Тварь ненасытная.

Утю-тю-тю.

Мой маленький.

Еще, еще!

А после — холодная телятина, красное вино и Мопассан.

Корова худосочная.

Так! Так!

Мопассан.

Шлюха оручая.

А-А-А-А!!!

О-О-О-О!!!

Ты не будешь, котик, скучать без своей киски?

Брысь!

А теперь- сюда, сюда!

И Мопассан.

Надо же было этому сифилитику Ги Де столько томов напакостить.

Библия дебелых самок.

Ну! Ну! Ну!

Гнида неуемная.

Так — или примерно так(за лексический подбор не ручаюсь, но правильность эмоции гарантирую) отзывался о достойной мадам Гольцевич (как-никак — зубной техник высшей квалификации с работой по золоту и платине), Остап Бендер появившийся у нас через месяц после того — излишне самонадеянного акта грабежа, одетый с иголочки, по последнему крику местной бульварной моды, с золотыми рифлеными запонками на безжалостно накрахмаленных манжетах и с рубиновой заколкой на контрабандном парижском галстуке. Выглядел он на три, с натяжкой на четыре года старше своих безусых лет и уже по-мужски басил и держался вальяжно и раскованно, как преуспевающий маклер или фортунистый бильярдист.

Я встретил его опережающе виноватой фразой:

— А ты разве не в тюряге паришься на нижних нарах у параши?

Меня подучил наш дальний родственник этими словами встречать нежданных гостей.

Была заготовлена еще одна многоэтажная отшивающая тирада, но я не рискнул воспользоваться ею против ухоженного красавца, правда, с несколько усталым лицом, на котором выделялись припухшие искусанные губы и невыспанные глаза.

— Не бойся, бить не буду.

— За что?

— За утюг проклятый, с анархистской символикой. Я из-за него влип, как муха в мед. Нажрался до приторности.

— Она же закричала диким голосом.

— В первое мгновение, пока не зажгла свет… А потом разглядела утюг и размякла. Ой, говорит ласково, вы на нужды партии собираете?.. Разумеется, — отвечаю суровым голосом профессионального революционера-боевика — На партию кровососов-вампиров проживающих в катакомбах… Я вам дам, дам — запричитала жертва ночного налета… Ну я и развесил уши… Принесу…

— На блюдечке с голубой каемочкой.

— А на розовом не хочешь? Розовый халатик и все прочее тоже розовое, и простыня, и поддодеяльник, и наволочки, и даже чехол на пуфике.

— Она тебя соблазнила? — прошептал я завистливо.

— Ох, Остен-Бакен, помнишь ту веселую проституточку, крашеную, которая уездила и тебя и меня?

— Спрашиваешь!

— Так вот, моя ля фам терибль обойдет ее на две головы и глазом не моргнет.

— А по виду не скажешь.

— Заманила в спальню, завалила, овладела.

— И ты не сопротивлялся?

— Утюг по глупости оставил на ночном столике.

— Теперь понятно, почему к ней никто не совался.

— Фантазия у нее, Коля Остен-Бакен, как у Гофмана Амадея забыл отчество, свирепо готическая с дантистским уклоном… Я себе в этом идиотском крутящемся зубоврачебном кресле все коленки поотшибал… Она, падла, в восторге, а я без содрогания смотреть не могу на ее садистские инструменты для выдирания и выковыривания корней — шкафик-то стеклянный под самым носом… В общем, Фрейду такое и не снилось… Рассказать бы твоему родителю в подробностях…