Елизавета Михайличенко - Гармония по Дерибасову Страница 8

— Дура и есть, — соглашалась Дуня, оценивающе глядя на мужа.

И Дерибасов замолкал и сдавал назад, ибо кроткая фраза прикрывала невыносимый для самолюбия подтекст. И услышать его открытым текстом Дерибасов не хотел.

Чего греха таить — в браке Дерибасов получал больше, чем давал. Но из полученного более всего ценил освобожденную от рабства нужды инициативу.

Теперь, когда можно было не думать о куске хлеба, Дерибасов начал думать о том, что не хлебом единым жив человек.

Министерство здравоохранения допускает, что мозг совершенствуется до 20–25 лет. Михаил Венедиктович составил исключение из этого правила. Стимулирующее воздействие женитьбы на Дуне преодолело возрастной барьер! В обретенных условиях мозг его стал совершенствоваться как никогда.

Беззастенчиво не заботясь о хлебе насущном, Дерибасов родил массу идей относительно продуктов с большей пищевой ценностью. И сейчас он завернул на улицу Г. Острополера, реализовывать одну из них.

Семидесятилетний Елисеич озорничал — отложив недопочиненный сапог, доругивался с группкой приехавших за штанами горожан по переговорному устройству. Горожане бестолково толпились у причудливого забора, затейливых ворот и калитки из дверцы от «КамАЗа».

— Уважаемые граждане Ташлореченска! — воззвал Дерибасов. — В связи с улучшением снабжения населения брючными изделиями из джинсовых и других тканей, пользующихся повышенным спросом, Матвей Елисеич Дерибасов прекратил свою общественно полезную, индивидуальную трудовую деятельность.

— Мишка, — жалобно сказал динамик, — ну скажи им, чтоб они убирались. А то я поливальный агрегат включу, а там вода с удобрениями. И удобрений жалко, и людей.

— Ну, товарищи, — сказал Дерибасов, — оглянитесь вокруг — джинсы — это уже пройденный этап. А приезжайте-ка вы лучше через месяц к нам за шампиньонами. Спросите Михаила Венедиктовича Дерибасова…

Тут в огороде ожило чучело-манекен. Оно помахало руками, распугивая птиц, а потом повернулось и повиляло «фирменным» задом с большой кожаной наклейкой «Назарьино». Подключенное к ходикам с кукушкой, чучело-манекен совершало ритуальные телодвижения каждые полчаса.

Подростки присвистнули.

— Дед! — крикнул один. — Продай штаны с чучела!

— Не, — засомневался динамик. — Хотя оно и чучело, а срам у него есть.

— Правильно, Елисеич, — оживился Дерибасов. — А то, глядишь, за порнографию привлекут.

— А если я с ним махнусь? — сообразил подросток.

— Ишь ты, — одобрил Елисеич, — предприимчивый… Ну, валяй.

Ворота разъехались.

— Балбес ты все-таки, Мишка, — подытожил Елисеич, пролистав рукопись, и демонстративно свернул из титульного листа цигарку.

— Дать прикурить ассигнацией?! — обозлился Дерибасов. — Раз уж ты цигарки из рублевых страничек крутишь! Это же научно-техническая информация!

— А на кой нам эта информация? Я и так с квадратного метра втрое больше этого француза беру.

Дерибасов окаменел от восторга, боясь поверить.

— И потом, прикинь, — Елисеич поводил толстым корявым пальцем, — сколько денег француз на свой бункер убухал. А у меня, считай, никаких затрат… Окромя, правда, полусотенной, что ты с меня за эти листки слупил… Хорошо, хоть самодельную тебе дал… Ночью не спалось, вот и изготовил.

Дерибасов метнулся к окну и долго молча рассматривал пятидесятирублевку на свет, пока не сообразил, что мятая и засаленная, она никак не может быть «новорожденной». Елисеич хохотал. Любые намеки или прямые обвинения в противозаконности очередного увлечения Елисеич отвергал всем своим существом. Он лез в лицо оппонента огромными шершавыми ладонями и возмущался:

— Ими сделал!

А вообще-то Елисеич был человеком совестливым и щепетильным. Но более всего застенчивым. В отличие от большинства стеснительных людей, застенчивость сковывала его буквально. То есть, вся верхняя половина могучего даже для Назарьино тела каменела, и, переминаясь на дрожащих ногах, Елисеич крушил саженными плечами все подряд.

Когда двадцатилетний Мотя сватался к своей единственной любви Марфе Скуратовой, в плотно заставленной горнице он застеснялся и снес стенд семейных фотографий, зеркало, икону, настенный шкафчик с посудой, И. В. Сталина. Когда пал последний из семи фарфоровых слоников — аристократов среди прочих гипсовых и каменных назарьинских сородичей, Марфа сжала кофту у горла и сказала:

— Лучше помру в девках.

Репродуктор ликовал — страна приветствовала своих героев. Ни один мускул не дрогнул на каменном лице Моти. Ткнувшись во все четыре стены, он развернулся, наступил нетвердой ногой на поверженный репродуктор и, выломав дверной косяк, ушел.

В девках Марфа не померла. Бобылем остался Елисеич. После смерти Марфы он, незаметно для себя, стал звать Дуню внучкой, что, скорее всего, и довело его до компаньонства с Михаилом Дерибасовым.

Много чего наломал Елисеич за свою долгую жизнь. Совестливый и щепетильный, Елисеич все, что ломал, ремонтировал. Кроме, правда, скуратовских: фотостенда, зеркала, иконы, шкафчика с посудой, И. В. Сталина, слоников-аристократов и репродуктора. Человек малых знаний, но буйной творческой фантазии, Елисеич не воссоздавал, а созидал. Из-под ремонта Елисеича выходили: швейная машинка, набивающая охотничьи патроны, утюг-самоглад, велосипед-миникомбайн, телега-амфибия и так далее.

Порадовавшись удачной шутке, деликатный Елисеич тут же начал сомневаться, не обидел ли он Дерибасова. Но Дерибасову было не до мелочного самолюбия — неожиданно вознесшись втрое выше мечтаемого, он судорожно пытался обозреть новые горизонты:

— Эх… — задохнулся счастьем Дерибасов. — Да что же это делается… Родной мой Елисеич! Это ж угловой столик!.. Француз, он страшно быстро разбогател! Так мы ж тогда вообще!.. Машина — «Волга», «Мерседес»… нет, сначала дом. С колоннами и фонтаном. А из Дунькиной хаты — образцовый свинарник. Х-ха!.. Елисеич, — Дерибасов блаженно хихикнул, — да мы на международную арену выйдем! Подорвем экономику Общего рынка! Завалим Францию шампиньонами по демпинговым ценам! Дунька мне: «Шут!» А я ей: «Да, я шут, я циркач, так что же? Зато на международной арене…» И по всем областным центрам, от Владивостока до Парижа — постоянные угловые столики в ресторанах! — Дерибасов неожиданно замолчал, покрутил головой, вышел в сени и долго пил большими глотками холодную колодезную воду…

События этого дня насторожили краеведа-любителя и подпольного летописца Осипа Осинова. В тридцатом томе «Уединенных наблюдений и размышлений над людьми, природой и временем» появилась следующая запись:

«Горько видеть идущие из города тенденции — молодые люди вместо того, чтобы обмениваться кольцами с молодыми девами, обмениваются штанами с чучелом. Символическое значение этого акта явно омерзительно, хотя до конца постигнуть его трудно.

Удручает и происходящее в недрах Назарьина в самом буквальном смысле. Мишка Дерибасов использует Елисеича для выращивания в подвале подземных грибов.

Какой может быть душа такого гриба?!

Умозаключаю: душу его составит вытяжка из могильного ада. Но мертвые души не имут…

Вывожу: есть эти грибы — все равно что носить штаны с чучела».

Глава 6

По демпинговым ценам — во Францию

Дерибасов обихаживал Елисеича, Елисеич обихаживал шампиньоны. Дуня большими сковородками жарила продукцию для дегустаций. После пятой сковородки природный артистизм Дерибасова начал перерастать в режиссерство. Вышитую Дуней косоворотку Елисеич принял охотно, даже растроганно. А за лапти обиделся:

— Может, мне ещё и суму в руки?

— Какую суму? — отмахнулся Дерибасов. — Где ты видел суму с шампиньонами? Партия лукошек поступит завтра к пятнадцати ноль-ноль.

— Мишка, — заворчал Елисеич, — ты этой торговлей сам занимайся. Не умею я торговать. Мы с тобой так и договаривались.

— Нельзя работать по-старому! — жарко заговорил Дерибасов. — Давай, Елисеич, осваивай смежную профессию. Я все организую, но за прилавком должен стоять ты.

— Ты чего придуриваешься! — встряла Дуня. — Совсем Елисеичу на голову сел. Свинину-то продаешь не хуже других, даже пошустрее…

Дерибасов высокомерно улыбнулся, выдержал паузу и заорал:

— Примитив! А городская специфика! Это свежая свинина требует подвижного и остроумного конферанса! А гриб, он же от земли! Он дремучего старика требует. Могучего, сказочного, неповоротливого. В лаптях и косоворотке. Старик от земли, и гриб от земли. Поняла?!

— Ага, — сказала Дуня. — Все поняла. Гриб от земли, свинина — от помоев. — Дуня повела крутым плечом и ушла на кухню.

С минуту Дерибасов ощупывал намек, потом выдавил:

— Гадом буду, свиней пущу! А из вот этого комода — корыто сделаю!