Игорь Губерман - Гарики на каждый день Страница 14

XV. Причудливее нет на свете повести, чем повесть о причудах русской совести

Имея, что друзьям сказать,мы мыслим – значит существуем;а кто зовет меня дерзать,пускай кирпич расколет хуем.

Питая к простоте вражду,подвергнув каждый шаг учету,мы даже малую нуждусправляем по большому счету.

Без отчетливых ран и контузийныне всюду страдают без мерыинвалиды высоких иллюзий,погорельцы надежды и веры.

Мы жили по веку соседи,уже потому не напрасно,что к черному цвету трагедиивпервые прибавили красный.

Протест вербует недовольных,не разбирая их мотивов,и потому в кружках подпольныхполно подонков и кретинов.

Сперва полыхаем, как спичка,а после жуем, что дают;безвыходность, лень и привычкаприносят покой и уют.

Везде так подло и кроваво,что нет сомненья ни на грош:святой в наш век имеет правои на молчанье, и на ложь.

Руководясь одним рассудком,заметишь вряд ли, как не вдругдуша срастается с желудкоми жопе делается друг.

Сломав березу иль осину,подумай – что оставишь сыну?Что будет сын тогда ломать?Остановись, ебена мать!

От желчи мир изнемогает,планета печенью больна,гавно гавном гавно ругает,не вылезая из гавна.

Что тому, кого убили вчера,от утехи, что его палачамкофе кажется невкусным с утраи не спится иногда по ночам?

Огромен долг наш разным людям,а близким – более других:должны мы тем, кого мы любим,уже за то, что любим их.

Мы пустоту в себе однаждывдруг странной чувствуем пропажей;тоска по Богу – злая жажда,творец кошмаров и миражей.

Решив служить – дверьми не хлопай,бранишь запой – тони в трудах;нельзя одной и той же жопойсидеть на встречных поездах.

Засрав дворцы до вида хижини жизнь ценя как чью-то милость,палач гуляет с тем, кто выжил,и оба пьют за справедливость.

Мы сладко и гнусно живемсреди бардака и парада,нас греет холодным огнемтрагический юмор распада.

Прекрасна чистая наивностьв том, кто еще не искушен,но раз утративший невинностьуже наивностью смешон.

Прельщаясь возникшей химерой,мы пламенем жарко горим,и вновь ослепляемся верой,что ведаем то, что творим.

Пока на свете нету средствадобро просеять, как зерно,зло анонимно, безответственно,повсюдно и растворено.

Века несутся колесницей,дымятся кровью рвы кювета,вся тьма истории творитсяруками, чающими света.

Когда мила родная сторона,которой возлелеян и воспитан,то к ложке ежедневного гавнаотносишься почти что с аппетитом.

Раньше каждый бежал на подмогу,если колокол звал вечевой;отзовется сейчас на тревогутолько каждый пузырь мочевой.

Скатав освободительное знамя,тираноборцы пьянствуют уныло;из искры возгореться может пламя,но скучно высекать ее из мыла.

Добро – это талант и ремеслостерпеть и пораженья и потери;добро, одолевающее зло, –как Моцарт, отравляющий Сальери.

Зло умело взвинчивает цену,чтобы соблазнить нас первый раз,а потом карает за изменукруче и страшней, чем за отказ.

По обе стороны моралидобра и зла жрецы и жрицытак безобразно много срали,что скрыли контуры границы.

Во мгле просветы светят куцые,но небо в грязных тучах тонет;как орган, требующий функции,немая совесть наша стонет.

Мне здесь любая боль знакома.Близка любовь. Понятна злость.Да, здесь я раб. Но здесь я дома.А на свободе – чуждый гость.

Мне, Господь, неудобно просить,но, коль ясен Тебе человек,помоги мне понять и проститьмоих близких, друзей и коллег.

Когда тонет родина в крови,когда стынут стоны на устах,те, кто распинался ей в любви,не спешат повиснуть на крестах.

Мораль – это не цепи, а игра,где выбор – обязательней всего;основа полноценности добра –в свободе совершения его.

Мне жалко тех, кто кровью обливаясь,провел весь век в тоске чистосердечной,звезду шестиконечную пытаясьхоть как-то совместить с пятиконечной.

Даже пьесы на краю,даже несколько за краеммы играем роль своюдаже тем, что не играем.

Диспуты, дискуссии, дебатызря об этом длятся сотни лет,ибо виноватых в мире нет,потому что все мы виноваты.

Безгрешность в чистом виде – шелуха,от жизненного смысла холостая,ведь нравственность, не знавшая греха –всего лишь неудачливость простая.

Нет! Совесть никогда и никомусмертельной не была, кто угрызался;Иуда удавился потому,что сребреник фальшивым оказался.

Свобода – это право выбирать,с душою лишь советуясь о плате,что нам любить, за что нам умирать,на что свою свечу нещадно тратить.

Если не во всем, то уж во многом(не были, не знали, не видали)мы бы оправдались перед Богом;жалко, что Он спросит нас едва ли.

Сколько эмигрантов ночью синейспорят, и до света свет не тухнет;как они тоскуют по России,сидя на своих московских кухнях!

Сижу в гостях. Играю в этикет.И думаю: забавная пора,дворянской чести – выветрился след,а барынь объявилось – до хера.

Возможность лестью в душу влезтьникак нельзя назвать растлением,мы бескорыстно ценим лестьза совпаденье с нашим мнением.

Хотя мы живем разнолико,но все одинаково, то естьсторонимся шума и крика,боясь разбудить свою совесть.

О тех, кто принял муки на кресте,эпоха мемуарами богата,и книга о любом таком Христеимеет предисловие Пилата.

В силу Божьего повеления,чтобы мир изменялся в муках,совесть каждого поколенияпробуждается лишь во внуках.

В воздухе житейского пространства –света непрерывная игра:мир темней от каждого засранстваи светлей от каждого добра.

Остыв от жара собственных страстей,ослепнув от нагара низкой копоти,преступно мы стремимся влить в детейнаш холод, настоявшийся на опыте.

Рождаясь только в юных, он меж нимискитается, скрываем и любим;в России дух свободы анонимени только потому неистребим.

Те, кто на жизнь в своей страневзглянул со стороны,живут отныне в сторонеот жизни их страны.

О мужестве и мудрости молчаниячитаю я всегда с душевной дрожью,сполна деля и горечь и отчаяньевсех тех, кто утешался этой ложью.

Пылко имитируя наивность,но не ослабляя хватки прыткой,ты похож на девичью невинность,наскоро прихваченную ниткой.

Свихнулась природа у нас в зоосадеот липкого глаза лихих сторожей,и стали расти безопасности радиколючки вовнутрь у наших ежей.

У зрелых развалин и дряхлых юнцов –такое к покою стремление,как будто свалилась усталость отцовна рыхлых детей поколение.

Душа российская немаявсемирным брезгует общением,чужой язык воспринимаясо словарем и отвращением.

Забавен русской жизни колорит,сложившийся за несколько веков:с Россией ее совесть говоритпосредством иностранных языков.

Блажен тот муж, кто не случайно,а в долгой умственной тщетепроникнет в душ российских тайнуи ахнет в этой пустоте.

И спросит Бог: никем не ставший,зачем ты жил? Что смех твой значит?– Я утешал рабов уставших, –отвечу я. И Бог заплачет.

XVI. Господь лихую шутку учинил, когда сюжет еврея сочинил

Везде, где не зная смущения,историю шьют и кроят,евреи – козлы отпущения,которых к тому же доят.

И сер наш русский Цицерон,и вездесущ, как мышь,мыслит ясно: «Цыц, Арон!Рабинович, кыш!»

По ночам начальство чахнет и звереет,дикий сон морозит царственные яйца:что китайцы вдруг воюют, как евреи,а евреи расплодились, как китайцы.

Евреи собирают документы,чтоб лакомиться южным пирогом;одни только теперь интеллигентыостанутся нам внутренним врагом.

Везде, где есть цивилизацияи свет звезды планету греет,есть обязательная нациядля роли тамошних евреев.

Туманно глядя вслед спешащимосенним клиньям журавлей,себя заблудшим и пропащимсегодня чувствует еврей.

Льется листва, подбивая на пьянство;скоро снегами задуют метели;смутные слухи слоятся в пространство;поздняя осень; жиды улетели.

В любом вертепе, где злодейзлоумышляет зло злодейства,есть непременно иудейили финансы иудейства.

Евреи клевещут и хают,разводят дурманы и блажь,евреи наш воздух вдыхают,а вон выдыхают – не наш.

Во тьме зловонной, но тепличной,мы спим и слюним удила,и лишь жидам небезразличныглухие русские дела.

В года, когда юмор хиреет,скисая под гласным надзором,застольные шутки евреевстановятся местным фольклором.

Везде, где слышен хруст рублейи тонко звякает копейка,невдалеке сидит еврейили по крайности еврейка.

Нет ни в чем России проку,странный рок на ней лежит:Петр пробил окно в Европу,а в него сигает жид.

Царь-колокол безгласный, поломатый,Царь-пушка не стреляет, мать ети;и ясно, что евреи виноваты,осталось только летопись найти.

Любой большой писатель русскийжалел сирот, больных и вдов,слегка стыдясь, что это чувствоне исключает и жидов.

Евреи продолжают разъезжатьсяпод свист и улюлюканье народа,и скоро вся семья цветущих нацийостанется семьею без урода.

Сегодня евреи греховнысовсем не своей бухгалтерией,а тем, что растленно духовныв эпоху обжорства матерей.

Кто шахматистом будет первым,вопросом стало знаменитым;еврей еврею портит нервы,волнуя кровь антисемитам.

Верю я: Христос придет!Вижу в этот миг Россию;слышу, как шумит народ:Бей жидов, спасай Мессию!

Перспективная идея!Свежий образ иудея:поголовного агрессораот портного до профессора.Им не золото кумир,а борьба с борьбой за мир;как один – головорезы,а в штанах у них обрезы.

Везде, где есть галантереяили технический прогресс,легко сей миг найти евреяс образованием и без.А слух – отрадный, но пустой,что ихний фарт покрылся пылью,навеян сладкою мечтойоднажды сказку сделать былью.

Свет партии согрел нам батареитеплом обогревательной воды;а многие отдельные евреивсе время недовольны, как жиды.

У власти в лоне что-то зреет,и, зная творчество ее,уже бывалые евреиготовят теплое белье.

В российской нежной колыбели,где каждый счастлив, если пьян,евреи так ожидовели,что пьют обильнее славян.

В метро билеты лотереи.Там, как осенние грачи,седые грустные евреикуют нам счастия ключи.

Раскрылась правда в ходе дней,туман легенд развеяв:евреям жить всего труднейсреди других евреев.

Случайно ли во множестве столетийпри зареве бесчисленных костровеврей – участник всех на белом светечужих национальных катастроф?

Не в том беда, что ест еврей наш хлеб,а в том, что проживая в нашем доме,он так теперь бездушен и свиреп,что стал сопротивляться при погроме.

Как все, произойдя от обезьяны,зажегшей человечества свечу,еврей имеет общие изъяны,но пользуется ими чересчур.

Любая философия согласна,что в мире от евреев нет спасения.Науке только все еще не ясно,как делают они землетрясения.

Изверившись в блаженном общем рае,но прежние мечтания любя,евреи эмигрируют в Израиль,чтоб русскими почувствовать себя.

Новые затеявши затеии со страха нервно балагуря,едут приобщаться иудеик наконец-то собственной культуре.

Евреев не любит никто, кроме тех,кто их вообще не выносит;отсюда, должно быть, родился наш смехи пляски на скользком откосе.

Об утечке умов с эмиграциеймы в России нисколько не тужим,потому что весь ум ихней нацииникому здесь и на хер не нужен.

Вечно и нисколько не старея,всюду и в любое время годадлится, где сойдутся два еврея,спор о судьбах русского народа.

Есть тайного созвучия приветв рифмованности вечности и мига.Духовность и свобода. Свет и цвет.Россия и тюрьма. Еврей и книга.

Когда российский дух поправится,вернув здоровье с ходом времени,ему, боюсь я, не понравится,что часть врачей была евреями.

Христос и Маркс, Эйнштейн и Фрейд –взрывных учений основатели,придет и в будущем еврейпослать покой к ебене матери.

Что ели предки? Мясо и бананы.Еда была сыра и несогрета.Еврей произошел от обезьяны,которая огонь добыла где-то.

Евреи, чужую культуру впитави творческим занявшись действом,вливают в ее плодоносный составрастворы с отравным еврейством.

Евреи размножаются в неволе,да так охотно, Господи прости,что кажется – не знают лучшей доли,чем семенем сквозь рабство прорасти.

По всем приметам Галилей,(каким в умах он сохранился)был чистой выделки еврей:отрекся, но не изменился.

Еще он проснется, народ-исполин,и дух его мыслей свободныхвзовьется, как пух из еврейских перинво дни пробуждений народных.

Усердные брови насупив,еврей, озаряемый улицей,извечно хлопочет о супе,в котором становится курицей.

Евреи лезут на рожонпод ругань будущих веков:они увозят русских жен,а там – родят большевиков.

Евреи топчут наши тротуары,плетя о нас такие тары-бары,как если сочиняли бы татарыо битве Куликовской мемуары.

Вождям ночные мысли сон развеяли,течет холодный пот по неглиже;америки, открытые евреями,никак не закрываются уже.

Сибирских лагерей оранжерея,где пляшет у костра лесное эхо –вот лучшая теплица для еврея,который не созрел и не уехал.

Во всех углах и метрополияхзатворник судеб мировых,еврей, живя в чужих историях,невольно вляпывался в них.

В любых краях, где тенью бледнойживет еврей, терпя обиды,еврейской мудрости зловреднойв эфир сочатся флюаиды.

Всегда еврей легко везде заметен,еврея слышно сразу от порога,евреев очень мало на планете,но каждого еврея – очень много.

Наскучив жить под русским кровом,евреи, древние проныры,сумели сделать голым словомв железном занавесе дыры.

Сквозь бытия необратимостьевреев движет вдоль столетийих кроткая неукротимостьупрямства выжить на планете.

Евреи даже в светопреставление,сдержав поползновение рыдать,в последнее повисшее мгновениеуспеют еще что-нибудь продать.

XVII. Во тьме домой летят автомобили и все, кого уже употребили