Александр Иванов - Плоды вдохновения Страница 5

Философия в штанах

(Константин Ваншенкин)

Уже знакомы с Гегелем и Кантом,

И сами не последние умы,

Но шаровары те с армейским кантом

В студенчестве еще таскали мы.

Уже влечет к изысканной культуре,Освоен Кант, уже прочел «Муму»,И сам работаю в литературе,Давая выход острому уму.

Пора уж вроде становиться в позу,Но не поставьте искренность в вину,Любую философскую СпинозуЯ променять готов на старшину.

Подобного афронта в том причина,Что к дисциплине тянет с давних лет.Хотя в штанах цивильных я – мужчина,Но без штанов армейских – не поэт!

Клопус вульгарис

(Евгений Винокуров)

Его приходПотряс меня, как электрический разряд!Он двигался, ритмично шевеляУсами.Он приоткрыл завесуНад глубочайшей тайной мирозданья.Его пути лекальная криваяДышала благородным донкихотством,АрхитектоникаНапоминала купол храма Ники.Безумец, современный Герострат,Он шел на смерть! Ему была чуждаСлепая иерархия природы.Молебствия, сказал бы я, достойнаПатетика героики его,А может быть, героика патетики,Что тожеКрасиво, хоть и не совсем понятно.И в тот же мигЯ левою рукой схватил перо, а правойНадавил!! И запах коньякаПотряс,Ожег меня,Как греческий огонь!Ну, отвечайте,Не профанация ли это –Назвать живое, мыслящее тело«Клопус вульгарис»?!Вот видите,Как много может датьПростое созерцаньеОбыкновенного клопа.

Глазковиада

(Николай Глазков)

Что вижу я во тьме веков?Кто мне под стать? Не вижу… Словом,Стоит Глазков, сидит ГлазковИ восторгается Глазковым.

Что ныне глаз Глазкова зрит?Кто смеет не учесть такого:Глазков Глазкову говоритО гениальности Глазкова!

Все – чушь, не будь моих стихов!И в будущем, поверьте слову,Опять Глазков! Один Глазков!!Дороги все ведут к Глазкову!!!

Короче, вывод мой таков,И больше нету никакого:Есть бог в поэзии – ГлазковИ я, Глазков, пророк Глазкова…

Медведь

(Анатолий Жигулин)

Как-то в чертовой глухомани,Где ходить-то надо уметь,Мне в густом, как кефир, туманеПовстречался шатун-медведь.

Был он страшно худой и нервныйИ давно, как и я, не сыт.Я подумал:«Убьет, наверно.Он голодный как сукин сын».

Что ж поделать, такая доля.Не такой уж я важный гусь…Вдруг сказал он:– Ну что ты, Толя,Ты не бойся, я сам боюсь.

Под холодным и хмурым небомТак и зажили мы рядком.Я его подкармливал хлебом,Он делился со мной медком.

Путь его мне теперь неведом,Но одно я запомнил впредь:Основное – быть человеком,Даже ежели ты медведь.

Для того ли?

(Василий Журавлев)

Для того ль

Мичурину

усталость

не давала роздыха в пути,

чтобы ныне

вдруг такое сталось:

яблока в Тамбове не найти?!

Нету яблок!Братцы, вот несчастье!Мочи нету взять такое в толк.Где-то слышал я,что в одночасьеяблоки пожрал тамбовский волк.

Для того льловили наши ушипесню молодых горячих душ«Расцветали яблони и груши»,если нетни яблоки ни груш?!

Для того льМичурин,сын России,скрещивал плоды в родном краю,чтобыиз Марокко апельсиныоскорбляливнутренность мою?!

Нету яблок!Я вконец запутан,разобраться не могу никак.Ведь за что-тогреб зарплатуНьютон,он же, извиняюсь, Исаак!

И от всей души землепроходца восклицаю:«Надо ж понимать, что-то нынчеяблочка мне хотца – очередьне хотцазанимать!»

Сердце, полное бумаг

(Алексей Заурих)

Работа на почте.Рассвет.Этажи.Я нес пробуждение в сонные души.И, словно цветные – в окне – витражи,Горели моивдохновенные уши.

Мне мало платили,но я не хотелРаботы другой,заявляю железно.Я так восхитительно-крупно потел,Себя ощутивмолодым и полезным.

В одном переулке,в заветном окне,Девчонка знакомая мне улыбалась,Мечтая всю ночь напролет обо мне…Недаром же мнепостоянноикалось!

Меня уважали,кормили треской,На кухню пускали,поили бульоном…А ныне сижу,напевая с тоской:«Когда я на почте служил… почтальоном!»

Кому нужна гитара

(Александр Кушнер)

Еще чего, гитара!

Засученный рукав.

Любезная отрава.

Засунь ее за шкаф.

Пускай на ней играет

Григорьев по ночам,

Как это подобает

Разгульным москвичам.

Спасибо, Кушнер Саша,Спасибо за совет.Тебе столица нашаПередает привет.

Хотел я ту гитаруПодруге подарить…Да ну ее, отраву!Еще начнет корить.

Нет, подарю другое…И, вмиг решив вопрос,Я трепетной рукоюТвой сборник преподнес.

Она вскричала: – Браво!Ты, безусловно, прав.Какая прелесть, право!Засунь его за шкаф!

Пушка

(Сергей Островой)

Вижу давних времен опушку.

Плачут кони. Горят дома.

Разрядите меня, как пушку,

А не то я сойду с ума.

Слышу в дальнем лесу кукушку.Вижу пламя. Чего-то жгут.Заряжают меня, как пушку.Плачут кони. И люди ржут.

Я немного того… от счастья,Но при деле зато всегда.Заряжаюсь с казенной частиИ стреляю туда-сюда.

Предо мной лежит панорама.Я готов начинать обстрел.Отойдите. Осечка. Мама!Неужели я отсырел?!

Я стрелять хочу. Я упрямый.Жаль, увозит жена домой.(Я жену называю мамой,А она меня – мальчик мой.)

Скоро выстрелю в вас поэму.Привкус пороха на губах.Я устал. Закрываю тему.Разрядите меня. Ба-бах!

Заколдованный круг

(Юрий Ряшенцев)

Площадь круга… Площадь круга… Два пи эр.

– Где вы служите, подруга?

– В АПН.

Говорит моя подруга, чуть дыша:– Где учился ты, голуба, в ЦПШ[1]?

Чашу знаний осушил ты не до дна,Два пи эр – не площадь круга, а длина,

И не круга, а окружности притом;Учат в классе это, кажется, в шестом.

Ну поэты! Удивительный народ!И наука их, как видно, не берет.

Их в банальности никак не упрекнешь,Никаким ключом их тайн не отомкнешь.

Все б резвиться им, голубчикам, дерзать.Образованность все хочут показать…

Орех

(Вадим Сикорский)

Мне больше прочих интересен – я.

Не надо иронических усмешек.

Объект для изученья бытия

я сам себе. Я крепенький орешек.

Не смейтесь! Не впадайте в этот грех.Не кролик я, не мышь, не кот ангорский.Я убедился в том, что я – орех.Не грецкий, не кокосовый – Сикорский!

Приятно говорить с самим собой,Впитать себя в себя подобно губке.Вселенная открыта пред тобой,Когда пофилософствуешь в скорлупке,

Когда порассуждаешь о мирахБез видимых физических усилий…Но временами наползает страх –Боюсь, как бы меня не раскусили.

Береза

(Ирина Снегова)

Березы – это женщины земли…

Да, я береза. Ласковая сеньМоя –приют заманчивый до всхлипа.Мне безразлично, что какой-то пеньСказал, что не береза я, а липа.

И нипочем ни стужа мне, ни зной,Я все расту; пускай погода злится.Я наливаюсь каждою весной,Чтоб в «Августе»[2] талантливо излиться.

Пусть критикна плетень наводит тень,Пусть шевелит зловредными губами.Мы, женщины-березы,каждый деньОбщаемся с мужчинами-дубами.

Разговор с вороном

(Николай Тряпкин)

Говорят – промчатся годы,

и кругом померкнут воды,

И восходы и закаты

запакуются в багаж;

И фотонные ковчеги

прорыдают в мертвом снеге,

А потом за пылью Млечной

промерцают, как мираж.

Как-то в полночь за деревнейя сидел на лавке древней,И, чего-то вспоминая,кой о чем подумал я.

Вдруг летит из мрака птица,на плечо ко мне садится,И скажу я вам, ребята,обмерла душа моя.

Я сказал ей: «Птичка божья,ты на всех чертей похожа,На испуг берешь поэта,чтоб тебя, нечистый дух!

Отвечай-ка мне без спора,буду ль я прославлен скоро,И когда по всей Россииобо мне промчится слух?»

Погрустнела ворон-птица,головою вниз клонится,Жутко стало отчего-то;темнота вокруг и тишь…

Наконец, расправив перья,скрипнув клювом, точно дверью, –Nevermore! – прокаркал ворон,что по-русски значит «шиш».

Чудеса перевода