Кем не быть - Лев Александрович Корсунский

Кем не быть

Библиотека Крокодила № 20

Рисунки Л. Филипповой

Москва Издательство «Правда» 1983

ЛЕВ АЛЕКСАНДРОВИЧ КОРСУНСКИЙ

Дружеский шарж И. МАКАРОВА

НЕСПЕТАЯ ПЕСНЯ

(Из писем Л. Макеева)

Уважаемый журнал «Легкая музыка»!

Пишу вам, потому что все принимают меня за ненормального, а я просто музыкально малограмотный человек. Так уж сложилась моя жизнь.

Дело в том, что я придумал душевную песню, а записать ее не могу, поскольку не владею тайной музыкальной грамоты.

Песня родилась во мне, когда я мыл посуду, и я тут же замычал ее. Песня мне очень понравилась. Я мычал ее весь день, так как боялся забыть. Наутро я отправился в Союз композиторов и с удовольствием стал там мычать.

— У нас не мычат! — грубо оборвал меня сноб в роговых очках и, заботливо хлопоча, вытолкал за дверь.

Я хотел немного помычать певцу Кобзону, но не знаю, где он живет.

Я понимаю, что, если б у моей песни были слова, ей бы дали «зеленую улицу», но поэтом я, к сожалению, не являюсь. А какой-нибудь прекрасный поэт, может быть, мается, тоскуя по моей песне без слов. Как нам найти друг друга? Мне кажется, что моя песня о любви к родной природе.

Можно мне прийти к вам в редакцию и задушевно помычать?

Р. S. Сегодня я увидел, что моя жена Клавдия чистит картошку и мычит мою песню. Мне было очень приятно. Я пришел к ней, и мы долго мычали дуэтом.

Почему народ должен мучиться и петь всякие паскудные песни?

Я хочу пустить свою песню в народ.

Жду ответа!

Музыкант Макеев».

«Уважаемый тов. Макеев!

Мычать у нас в редакции не разрешается. Пришлите нам магнитофонную ленту с вашей песней.

Редакция».

«Уважаемая редакция!

Сегодня у меня произошла маленькая трагедия. Я придумал новую задушевную песню, но тут же забыл ее.

Посылаю вам свое мычание.

Продолжаю тосковать из-за того, что народ лишают моей песни. Может быть, вы придумаете к ней слова?

Музыкант Макеев».

«Уважаемый тов. Макеев!

Вы намычали нам хорошую песню. Должны вас обрадовать: народ ее давно поет. И слова у нее есть: «Летят перелетные птицы…»

Редакция».

УБОРЩИЦА

Работал я в то время простым научным сотрудником. Считал там чего-то целыми днями, вычислял, а зачем все это — непонятно. Да и зарплата не удовлетворяла мои возрастающие потребности: я ведь записался тогда на кооперативную квартиру, а никаких нетрудовых доходов у меня, естественно, не было.

Узнал я, что нашему институту нужна уборщица, и пошел в отдел кадров устраиваться по совместительству уборщицей. Удивились в отделе кадров, внимательно изучили мои документы, подумали и сказали, что моя кандидатура их устраивает.

Так и пошло с тех пор: еле досиживал я от нетерпения до конца рабочего дня, потом задерживался как бы по делам и, когда все расходились, снимал пиджак, галстук и начинал хлопотать: принимался мыть пол, скрести стены, пыль вытирать. С удовольствием занимался я этим нехитрым делом. Легко и радостно становилось на душе сразу, как только я брал тряпку в руки и отжимал ее. Обиды и неприятности, которые весь день выплывали откуда-то и мучили меня, казались несущественными и смешными. Дома-то жена не разрешала мне этим заниматься, все сама.

А утром снова, бывало, прибегу в институт раньше всех, приберусь, наведу чистоту и скрепя сердце принимаюсь за свою унылую научную работу. Сижу и все на часы посматриваю: когда же наконец рабочий день кончится и можно будет любимым делом заняться?

Вывесили у нас как-то новую Доску почета. Все сотрудники сбежались к ней, ну и я подошел. И увидел на Доске свою фотографию с надписью: «Уборщица В. И. Серегин». Все, конечно, развеселились. Ну а мне, с одной стороны, лестно, что оценили по достоинству мой нелегкий труд, а с другой — несколько обидно: я ведь еще и научный работник. У меня разносторонние интересы. Осудили меня товарищи по работе. «Не пристало, — сказали они, — ученому уборщицей работать». А уборщице — ученым? Забыли они, вероятно, что у нас любой труд почетен. Ну, я им напомнил об этом, они и притихли.

Вызвал меня через некоторое время директор и сказал:

— Мы тебя, Серегин, увольняем по сокращению штатов. Ты совершенно бесперспективный научный работник. Никакого от тебя толка нет.

— Да как же, Петр Петрович, — промямлил я, — у меня ведь и благодарности есть и на Доске почета висю.

— Ты висишь там как уборщица. Как уборщицу тебя все уважают, а как научного работника — никто. Как уборщице тебе давали путевку в дом отдыха, грамотой награждали. В уборщицах я тебя с удовольствием оставляю.

— Да как же, Петр Петрович, я ведь институт без троек закончил? Совестно только уборщицей работать, — взмолился я.

— Ну, устраивайся где-нибудь по совместительству научным работником. Разрешаю.

Скатилась у меня по щеке от обиды непрошеная слеза, размазал я ее рукавом и ушел.

На следующее утро пришел я, как обычно, в институт спозаранку, только закончил пол мыть, смотрю: чьи-то ноги по коридору идут, обутые в грязные, перепачканные в глине ботинки. Разогнулся я — директорские ноги. Не сдержался я и закричал на директора:

— Ты чего ж это тут натоптал, для тебя я, что ли, пол мыл?!

— Извините, пожалуйста, — смутился директор, — я забыл ноги вытереть.

— Дома-то, небось, не забываешь. А пришел на работу и забывать начал, — разволновался я, — дома-то жена заставила бы самого убирать.

— Я больше не буду, — пробормотал директор и скрылся в своем кабинете.

Зашел я в обеденный перерыв к нему в кабинет прибраться. И что же я увидел: на полу бумажки валяются, окурки из цветочных горшков торчат. Опять разнервничался я.

— Ты почему не уважаешь труд уборщицы? — закричал я. — Для тебя специально пепельницу поставили. Так чего же ты в горшок окурки суешь? Зачем бумажки на пол бросаешь, в корзину попасть не можешь?

Застыдился директор.

— У нас тут совещание было…

— Знаю я ваши совещания. Никакой управы на вас нет. В следующий раз самих заставлю убирать!

Промямлил что-то директор и выскочил в коридор.

На другой день снова мою полы и вижу: директорские ноги идут. Ну что ж, не такие грязные, как вчера, но все-таки и не