Валерий Рогожин - Филфак. Записки скверного мальчишки Страница 11

Вообще первый иностранец, с которым я познакомился близко, на уровне «Как тебя зовут» и «Пойдем пить пиво», был вьетнамец. Маленький, щуплый, изящный, стройный, он казался мальчиком рядом со мной. Но, когда он сказал, что ему уже 28 лет, что он уже немного повоевал, а сейчас приехал немного поучиться, а на приглашение пойти попить пива, заметил, что пиво и учеба совмещаются недостаточно хорошо, мне он показался занудой, который берется за наставления, когда его не просят, и знакомство наше очень быстро распалось.

Затем был араб. Это был первый иностранец, с которым я более-менее близко познакомился. Это было еще в Стали и Сплавов. Его звали, кажется, Бумизрак. Мы убегали с ним с лекций по матанализу от Гольдберга и с аналитической химии от профессора Жванко. Мы шли в столовую, садились за столик, скрытый от дверей колоннадой и предавались разврату на полную катушку. Мы пили пиво в два бездонных горла и травили анекдоты. Анекдоты были самые разные и про евреев, и про арабов, и про русских, и про американцев, про Брежнева с Кеннеди, и про мужа из командировки. Это раздолье длилось бесконечно долго, пока лекция не заканчивалась и подошедшие студенты не уводили меня на семинары. Бумизрак обычно после возлияний шел к себе домой.

У него вечно при себе в комнате был дипломат битком набитый, кажется, шведскими журналами с порнухой и кассетами с новейшими записями. И далеко не все записи были с арабскими мелодиями. Но я как-то обычно не увлекался ни порнографической макулатурой, ни западными ритмами, поэтому ничего у него не брал.

Вечером на Пасху мы здоровенной подвыпившей компанией отправились в Донской Монастырь. Бумизрак шел посреди группы, возвышаясь на голову и выглядел весьма импозантно. На груди у него висел здоровенный крест. Был ли он христианином или правоверным, я так никогда и не понял из его бестолковых путанных объяснений. На лице у него всегда красовалась приятная восточная бородка. Мы остановились, собираясь в этом месте дожидаться крестного хода. Но вдруг богобоязненные старушки, долго переговаривавшиеся между собой, начали торопливо креститься на Бумизрака. Уж не знаю, что там им привиделось, но мы не дожидаясь прихода каких-нибудь распорядителей или вообще представителей милиции, ретировались в общагу.

Бумизрак смеялся и говорил, что бабушки его за самого Христа приняли! Не иначе, как был он неверующим. Потому так и смеялся. Но в целом был мужик добрый и не жадный. Когда я на воскреснике поранил топором руку, так, что кровища хлестала на метр с лишним, он лично остановил кровь какими-то тряпками, а потом увез меня со стройки в Дом Коммуны, так называлась общага Стали и Сплавов, намазал всю рану какими-то импортными мазями и у меня дней через десять даже шрамов не осталось. Когда уже после армии, я наводил справки о старых знакомых и узнал, что его выслали из Союза за антисоветскую деятельность, которая выразилась в распространении порнухи и чуждых нам идеологических мелодий (меня убила эта формулировка!), я очень долго огорчался.

Мысли крутятся вокруг иностранцев и память подбрасывает все новые и новые истории сходные с анекдотами про студентов из других стран. Как, например, где-то в Бауманском училище два наши балбеса начали поднимать китайских студентов в шесть утра слушать, как по радио играют гимн СССР. И все шло нормально, для студентов из КНР это было в порядке вещей, пока наши не решили, что хватит вставать ни свет, ни заря и собрались какой-то день манкировать прослушиванием, тем паче, что накануне они засиделись с друзьями за рюмкой чая и легли спать даже не поздно, а скорей слишком рано. Тогда уже китайцы разбудили наших неудавшихся идеологов и предложили прослушать главную мелодию страны.

Но все-таки мы говорим о пище. И тогда всплывает такой казус. Один хороший знакомый какой-то год въехал в общежитие раньше всех. Комнаты стояли пустые, люди еще только собирались ехать в Альма-матер, а он уже занял выделенное ему койко-место.

Накануне день был хлопотный, да и в это утро пришлось вставать пораньше, чтобы успеть получить у комендантши чайник, утюг и еще кой-какие части домашнего уюта. Днем же все успокоилось и устаканилось, хлопоты ушли в небытие и он решил устроить себе тихий час, вздремнув в пустой комнате часок-другой.

Проснулся он от какого-то бульканья и непонятной чужой гортанной речи. Он приподнял голову, озираясь, где, мол, это он и что он здесь делает. Комната стояла пустая, на одной кровати был матрас, а две оставшиеся светились непристойной наготой панцирных сеток. Пол комнаты был залит солнечным светом, но до него солнце не доставало. И это хорошо, а то могла бы разболеться голова. У окна в самом углу за столом сидели три негра. Перед ними стояла литровая бутылка подсолнечного масла. Перед каждым на тарелочке лежал кусочек черного хлеба и стояли три граненые стакана. Один из негров, видимо старший, разливал из бутылки по стаканам, как обычно у нас мужики разливают водку. Он закончил, взял стакан, что-то коротко произнес на своем гортанном наречии и они все втроем выпили. Была полная иллюзия, что три наши пьянчуги лупят водку где-то в подворотне.

Приятель поворочался помотал головой, может исчезнет наваждение, но ничего не исчезало, не пропадало. Он прикрыл глаза, пытаясь обдумать, что это такое происходит, но сон опять навалился на него как мягкая теплая добрая медведица и он провалился обратно в темную яму.

Когда он окончательно проснулся в комнате никого не было. Не было и намеков на недавнее присутствие негров, стаканов и бутылки подсолнечного масла.

Не иначе, как сон такой. Еще и солнце яркое светило, а ведь даже покойная бабушка говорила, что, если спишь днем на солнце, то всегда голова болит и кошмары всякие видятся.

Только дня через два он встретил негра, поселившегося в соседней комнате. Когда он поздоровался и хотел спросить про подсолнечное масло, негр неожиданно начал извиняться, что они сели перекусить без спроса в его комнате. Вот такие дела.

Арабы опять заглянули на кухню. Я как раз уже поглощал, не уходя с места производства, шикарные свиные шкварки с капающим шкварчащим салом. Шкварок получилось много. И я угостил любопытствующего. Он собрался было взять кусочек, но когда услышал, что это жареная свинина, кухня наполнилась такими ужасающими воплями! И на кухне отвратительно пахло, и эту вонь теперь никак отсюда не убрать, и нормальный человек не может терпеть такие ужасы, и даже в неубранной конюшне запах стоит лучше!

Я, не обращая внимания, доел буквально разговаривающие со мной шкварки, забрал сковородку и ушел в свою комнату. Когда минут через десять я вернулся в кухню за кипяточком, вся арабская братия, демонстративно открыв окно, кипятила на плите чайник.

Я начал наводить в банке смородину. Один из арабов ехидно поинтересовался:

– Что теперь с кипятком будешь свою нечисть есть?

– Вот какую я глупость сделал, – начал я сожалеть. – Если бы я не сказал тебе, что жарю свинину, ты бы тот кусок проглотил, и еще за добавкой полез бы.

– Что ты, что ты! Нам нельзя свинину, свинья – нечистое животное! – стал очень серьезным Оскар.

– Ну вот сам не ешь, а другим не мешай! Можно подумать, что верблюд намного чище! – Верблюд очень чистое и очень вкусное животное. Вы в России ничего не понимаете, потому и верблюжатину не кушаете.

– Понимальщики нашлись. Ты, понимальщик, сам-то хоть что-нибудь сготовить можешь?

– Я? Да очень даже могу. Я плов могу!

– Ну вот сготовь на обед плов!

– Как сготовь? Баран надо, рис надо, горох надо, чернослив надо…

Он бы еще долго перечислял, исходя слюной, что ему надо, чтобы сготовить миску плова.

– Ха! А я за час, ну за два полный обед сделаю не хуже, чем в столовой.

– Да ты выдумываешь!

– Ничего не выдумываю. Вот давай с вас троих пять рублей и в два часа, ладно в три будет горячий обед.

Оскар побежал советоваться.

Получил я пятерку, прошел по магазинам вокруг студгородка. Приобрел набор для борща, в котором было все уже почищенное: свеколка, несколько картошин, кусок морковки и капусты и даже небольшая корявая косточка. Затем взял несколько помидорин и пару огурцов, пару луковиц, полбулки черняшки, двести грамм развесной сметаны и двести грамм подсолнечного масла. На оставшиеся деньги приобрел полкило пельменей, причем очень насмешил продавщицу вытребовав с нее справку, что в состав пельменей входит только куриное мясо и говядина. Она почему-то сначала очень разозлилась, а потом неимоверно обрадовалась и все время повторяла: «Страусятины вам в пельмени не требуется?»

В те дни купить в магазине мясо страуса казалось запредельной фантастикой, а для нас это становится повседневной реальностью. Уже появляется на прилавках страусятина, мясо ламы или вместо говядины продают аргентинских буйволов.