Страдания Адриана Моула - Таунсенд Сьюзан Сью Страница 11

Миссис Сингх прибыла с толпой маленьких Сингхов и удивилась:

– А это зачем, миссис Моул? Пусть муж решит.

– В нашем доме, – гордо ответила мама, – у мистера Моула привилегий нет!

Миссис Сингх аж глаза от удивления выпучила, но бумажку вытащила. Там было написано “Скегнесс”. Везет как утопленнику!

Потом миссис Сингх извинилась, что не может остаться. Сказала, нужно мужу ужин готовить. Я заметил, что отец с завистью посмотрел на ее сари и шлепанцы, утыканные драгоценными камушками.

А еще я заметил, что на мамин комбинезон и ботинки на шнурках он посмотрел совсем по-другому. Тоскливо так посмотрел. Мама пожалела:

– Несчастная затурканная баба.

Папа вздохнул и согласился.

30 июня, среда

Мама помешалась на переезде. Хочет продать дом, в котором я прожил всю свою жизнь! Говорит, что теперь нам нужно больше места “для ребенка”. Ну и дураки эти взрослые. Дети вообще места не занимают. Они же длиной всего двадцать один дюйм.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1 июля, четверг

День Британского Содружества в Канаде.

У меня свидание вслепую! С Шарон Боттс! Найджел устроил. Встречаемся на площадке роллеров. Трясусь жуть как. Кататься на роликах не умею, а заниматься любовью и подавно.

2 июля, пятница

Выпросил у Найджела его ролики и тренировался на тротуаре у нас в переулке. Там, где живая изгородь и есть за что хвататься, – еще жить можно, а дальше как?

Хотел продолжить тренировку дома, чтобы на улице чувствовать себя поуверенней, так мама разбухтелась, что я “своими чертовыми колесами ей все полы на кухне испоганю”.

3 июля, суббота

10.00. Поднялся в шесть утра, еще чуть-чуть потренировался. Сначала на тротуаре, но недолго. Мистер О'Лири высунулся из окна и пошел крыть по-всякому, мол, спать ему не даю. Думал, хоть на детской площадке смогу отточить свои навыки. Черта с два. Там сплошное стекло битое и дерьмо собачье. Решил не рисковать подшипниками; дождался, когда овощную лавку откроют, купил фунт винограда, вернулся домой, принял душ, вымыл голову, ногти на ногах подстриг и т. д. После ванны вывалил на кровать всю одежду, прикинул, в чем пойду.

Было б из чего выбирать. Когда отложил школьную форму, на кровати осталось всего ничего: три пары джинсов клеш (клеши!!! Фуфло. Фуфло! Клеши одни только ослы недоделанные носят), две рубашки с воротничками, у которых углы торчат (длинные-предлинные! И в стороны торчат! Фуфло!), четыре джемпера, которые бабушка связала (вязаные! Фуфло!). Надеть, словом, нечего. Разве что вельветовые штаны бутылочного цвета и свитер хаки. Ну ладно. А что с обувью? Кроссовки в школе забыл. Есть еще выходные туфли, но не попрусь же я в них на роликах кататься?

* * *

10.30. Звякнул Найджелу, спросил, что носят роллеры.

– Красные атласные спортивные трусы, – отвечает, – с разрезами по бокам, шелковые безрукавки, белые носки до колен, наушники “Сони” и золотую серьгу в ухе.

Поблагодарил я, повесил трубку, вернулся к себе и опять уставился на свои шмотки.

Трусы у меня черные, жилетка есть, только она белая и с завязками, а носки, хоть и до колен, но серые. Вот черт! Кто теперь без плейера ходит? Да никто! И ухо у меня не проколото, так что последние два пункта вылетают. Может, с Шарон Боттс и так сойдет?

Вопрос: на чертову эту площадку прямо в шортах топать или взять их с собой, а там переодеться? Еще вопрос: как узнать Шарон Боттс? Я ж ее только в школьной форме видел, а девчонки в цивильной одежде жуть как меняются, по своему опыту знаю.

Все, пора двигать.

* * *

18.00. Чтоб я еще когда-нибудь на ролики встал? Ни в жизнь. Сегодня в первый и в последний раз. Шарон Боттс в этом спец. Так и свистела по площадке со скоростью сорок миль в час, да еще в воздухе всякие фортели выделывала.

А иногда около меня тормознет, крикнет: “Да отлепись ты от забора, балда” – и вперед. Хоть бы раз остановилась поговорить по-человечески. Потом наше время вышло, малолетки на площадку высыпали, Шарон ко мне подкатила и помогла добраться до кафе. Взяли по бутылке колы, и я потащился в раздевалку за виноградом. Когда ей отдал, она говорит:

– Это еще с какой стати? Что я, по-твоему, нищая?

Хотел намекнуть, взглянуть этак выразительно на ее фигуру в тугой майке и мини-юбке, но тут диско как грохнет! Шарон поскакала на площадку, завертелась там как ненормальная; потом ее вообще от меня загородили здоровенные роллеры в атласных трусах, ну я и вернулся в раздевалку.

Когда домой пришел, сразу Найджелу звякнул. Пожаловался, что с его Шарон Боттс осечка вышла. А ему, оказывается, сама Шарон уже успела поплакаться. Будто бы я ее опозорил, потому что в школьной форме для физры приперся.

Найджел теперь зарекся сватать.

4 июля, воскресенье

Четвертое после Троицы. День независимости в Америке.

Только сел за воскресный ужин, как позвонил Берт Бакстер и приказал срочно двигать к нему. Я проглотил спагетти, чуть не подавился и рванул к Берту.

Его злющая овчарка по кличке Штык скулила под дверью. На всякий пожарный сначала скормил ей собачью шоколадку, а потом рысью махнул к Берту. Нашел его в гостиной, в инвалидном кресле. Ящик не работал, так что я сразу понял – дело нешуточное. Берт сказал, что Квини совсем хреново. Я прошел в спальню глянуть. Квини скрючилась на продавленной кровати; у меня внутри все так и похолодело, когда я ее увидел. (Наверное, ей и вправду паршиво было, если она ни щеки не раскрасила, ни губы.)

– Вот хороший мальчик, – простонала Квини. – Молодец, что пришел.

Я спросил, что с ней такое. Отвечает, что у нее “раскаленные иголки в груди”.

Тут Берт встрял:

– Минуту назад не иголки, а ножи раскаленные были!

– Ой, Берт, – сипит Квини, – тебе не все равно, ножи или иголки?

Я спросил у Берта, вызывали врача или нет. Оказалось, не вызывали, потому что Квини как врача увидит, от страха трясется. Я с мамой по телефону посоветовался, она обещала прийти.

Пока маму ждали, я чаю приготовил, Штыка накормил и Берту бутерброд со свеклой сделал.

Потом мои родители пришли и взялись за дело. Мама позвонила в больницу. И правильно сделала, потому что “скорая” еще не приехала, а Квини совсем чудная стала: про карточки какие-то продуктовые бубнила и всякое такое.

А Берт держал ее за руку и называл “своей чокнутой мегерой”.

Санитары уже дверцы “скорой” закрывали, как вдруг слышим – Квини хрипит:

– Без румян не поеду!

Неси ей румяна, хоть тресни. Я пулей в спальню, а там на комоде чертова куча баночек, сеток для волос, шпилек, тарелок всяких, кружевных салфеток и фотографий с детьми и невестами. Румяна нашлись в ящике.

Мама тоже поехала в больницу, а мы с папой остались утешать Берта. Через два часа мама позвонила:

– У Квини удар случился. Торчать ей тут до скончания века.

Берт и говорит:

– Это как же мне теперь быть? Что ж мне делать-то без моей крошки?

Крошки!!! Квини семьдесят восемь стукнуло.

К нам Берт пойти не захотел. Боится, что городской совет его берлогу отберет.

5 июля, понедельник

Выходной в честь Дня независимости (в США).

Квини теперь не может говорить. Вроде бы соображает, но губы у нее не шевелятся. Мама целый день готовила и прибиралась у Берта. Отец собирается звонить ему каждый день. Я обещал взять на себя Штыка, выгуливать эту зверюгу утром и вечером.