Рома Воронежский - По дороге в булочную (Сборник рассказов) Страница 15

контролеры и качки.

И тогда выходишь в тамбур.

На душе твоей погано.

И выводишь пальцем надпись на дверном стекле: "Монтана".

Нет, уж лучше в электричке ты глядишь на юбку слева. В юбке ноги словно спички. Якорь, крест и слово "Сева". Ты выходишь быстро в тамбур. Ты достанешь там табак и свернешь там самокрутку. Если еще помнишь, как.

(Нет, не помню.)

Ну тогда садись в корабль, рвать к далеким берегам. Там, вдали, за горизонтом, ждет тебя полсотни дам. У одной протез красивый. У другой стеклянный глаз. А от третьей пахнет пивом, и она пускает газ. У четвертой рост сто восемь. А у пятой нет ушей. А шестая денег просит. У седьмой рассадник вшей. У восьмой шизофрения. У девятой бычий сап. У десятой длинный хобот. У двадцатой восемь лап. У тридцатой на макушке плешь огромная видна. А у дамы номер сорок во всю голову она. И разводит поросят дама номер пятьдесят.

И тогда ты выйдешь в тамбур, сняв усталые очки. И пошлешь ты на хер Гамбург и вернешься в Петушки. Там напротив, на скамейке, будет кто-нибудь сидеть. Нечто в грязной телогрейке. И тебя попросит спеть. И споешь ты песню эту, сняв устало свой кушак. И закуришь сигарету. Если еще помнишь, как:

Товарищ, верь: придет она,

Допустим, Лена. Или Настя.

Не в именах, товарищ, счастье.

Чихать на эти имена.

ФАВОРИТ

Среди придворных короля

Я был придворным королем

Я даже часто у руля

Стоял с моим царем вдвоем

- Дай порулить, - я говорил.

Король давал, а сам курил.

А всех придворных смуглый ряд

Готовил в это время яд.

И фаворита мой удел

Довел меня, и я погиб.

Какой облом! Зачем я съел

Тот поднесенный кем-то гриб?

МНЕ СЕГОДНЯ СЕМЬЮ ВОСЕМЬ

День рожденья у меня

Семью восемь мне сегодня

Я подарки жду в кроватке

И тотчас же мне их вносят

Боже! Что же это, люди?

Я просил шмеля в подарок

Но в коробочке завыло,

Появился Бустилат

Вот всегда так: ждешь макаку,

Ждешь шмеля или кукушку

А в подарок выйдет крокус

Или ваза под подушку

Я назвал свою собаку Бустилат

Пусть растет большим и крепким как часы

Пусть он много ест зефир и мармелад

И пусть каждый день три раза пьет компот

Не люблю я дни рожденья,

Свадьбы, праздники победы

И седьмое ноября, первомай и ишиасы

Я люблю лишь только Катю

Потому что только Катя

Может мне такое сделать,

Чтоб кричал я: "Ладно, хватит!"

И желал бы околеть.

ПОЛЕТ

Он пролетал над морем леса,

Держа в руках большой кинжал.

И с неподдельным интересом

За ним я снизу наблюдал.

Он пролетал огнями улиц,

Схватившись за широкий лоб.

Его движения, как пули,

Внушали ужас и озноб.

Он угрожающим полетом

Сметал барьеры на пути.

И лоб его, покрытый потом,

Блестел как орден на груди.

Дрожали земли и озера,

И дети прятались за мать.

А он пронзал немым укором

Всех, кто хотел его поймать

И засадить в тюрьму навечно,

Повесив куртку на крючок,

Идти, насвистывать беспечно

И попивать томатный сок,

Легко ногою двигать листья,

Что на дорожке по пути,

Ножом небрежно грушу чистить,

Гулять не торопясь по жизни

И в сон с достоинством уйти.

ВЫСОКАЯ МОДА ЕДЫ

Скрипел мой друг, мой шкаф стенной.

- Вперед, товарищи, за мной!

- кричали дверцы и крючок,

кричали шубы, пиджаки,

кричали молнии сапог,

кричали сумки, рюкзаки,

и мы вперед за ними шли,

и надевали на себя,

смотрели в зеркало вдали,

и, отражение любя,

мы примеряли на себя

зеленый ситцевый халат,

блестящий кожаный сапог,

вино лилось, хрустел салат,

шкворчало мясо между строк,

и есть хотелось как пиджак,

двубортный свежий бутерброд,

манжетом белый хлебный злак,

сверкал погоной антрекот,

скрипел прохожий за стеной

из кирпича, как суп-пюре,

и пахла курица весной,

как старый тополь на дворе

Мы примеряли бесконечно

филе из скумбрии и щи,

и шубы, сарафан на вечер,

кроссовки, джинсы и плащи.

И непонятен сердцу милый

загадочный зеркальный взгляд.

Прошу к столу, чтоб не остыло

все то, в чем ходят и едят.

ПЯТНИЦЫ

Винтики, винтики, винтики, винтики

Винтики, винтики, винтики, болт

Гаечки, гаечки, гаечки, гаечки

Гаечки, гаечки, гаечки, стоп

Что там вокруг рядышком в близости

Что вдалеке в горизонте видать

Дни или ночи месяцы часики

Тратить, терять, проводить, коротать

Стульчики, столики, шкафчики, креслица

Люстрочка, лампочка, свет ночника

На табуреточке сладкая лужица

Кофе, ликера, вина, коньяка

У подоконника плачет высочество

Где мой Гвидон, где мой орел

В ловушке у винного миленький корчится

Щепочки, досочки, гвоздики, кол

Мимо по Выхино поезд проносится

На всех на своих алкогольных парах

И исчезает сереньким осликом

В далеких, никем не открытых мирах

Звездочки, месяцы, домов силуэтики

Вывески, лестницы и фонари

Джинсики, маечки, куртки, вельветики

Справа, вверху, снаружи, внутри

Странные вещи лежат возле елочки:

Камушки с датами, плитки и снег

Кто тут разлегся в костюме маренговом?

Курица? Рыба? Москит? Человек?

Булькает баночка, звякает рюмочка

Пьет театральный герой Спортлото

Славная шапочка, мягкая пимпочка

Длинные лыжи, большое пальто

Временем, осенью поздней, оранжевой

Мокрой, противной, как дым тягача

За вкусной поганкой турист собирается

Молча, ругаясь, сопя и ворча

Недели веселые, субботы и вторники

пятницы, пятницы, пятницы, где?

Где же вы, пятницы, пятницы, пятницы

В каком четверге вы, в какой вы среде?

x x x

С небесей, ахти-ахтИ,

падал снег на наши хти.

Падал снег, а за прокатом,

где пушистый носорог,

извивался депутатом

и не мог связать двух строк

синий Петя. Отчего же

Петя синий с небесей?

Потому что он не может

на глазах у Маши всей

взять две строчки,

взять три цифры

и связать в большой пучок.

Тайны жизни, жизни шифры

не дают связать двух строк.

ДЕВУШКА И ДУРАК

Выходит девушка в цветах.

За нею - дедушка в летах.

За ним - участники жюри,

Друг другу шепчут: "покури",

И шаловливо водят ухом

Напротив глаза что растет.

И называют пиром духа

Усатый старый анекдот.

Споткнется дедушка в летах.

Подходит девушка в цветах,

Поможет встать, поможет сесть,

Поможет выпить или съесть,

Украсть и сразу убежать. Довольно деда ублажать. Ублажь меня в закате дня. В закате солнца и луня. Ты девушка из мечт моих. Но только поздно. Пять часов. И я уже вам не жених. Обвис конец моих усов. Обгрызли мыши мне часы. И загибаются трусы на межоконном сквозняке. А вы лежите в гамаке из дыма, солнца и огня. И вы не любите меня.

Какой кошмар.

Какая чушь.

Что завело вас в эту глушь?

А в эту что вас завело? А в эту? В эту?

Но весло плеснет в унылой тишине.

И дырки в вашем портмоне

В унылой тишине плеснут.

Достанешь трость, а это кнут.

Достанешь гвоздь, а это нож.

Заклеив злость, к себе пойдешь.

И на бумагу выльешь все:

и листья леса, и костер, и вечер, травка и грибы, и здания, прохожих лбы плеснут в унылой тишине.

И ты сидишь, ни бе ни ме.

Да ну и ладно.

Ну и пусть.

Пойдем к себе, заклеив грусть.

И на бумагу выльем все:

вчерашний борщ, вечерний чай, пельмень с утра и бутерброд. Изюмный свежий каравай. Вот хорошо.

В душе фокстрот.

В глазницах блеск.

И нездоровый интерес следит за дальним гамаком.

А в гамаке лежите вы.

И спите вы.

И вам во сне приснится день,

когда вы - девушка в цветах.

За вами - дедушка в летах.

За вами шумная толпа.

А перед вами я стою.

Я наклонил башку свою и вот стою в закате дня.

И ослепляет ваш гамак.

И пахнет кленом и рекой.

Какой я все-таки дурак.

Какой дурак.

Дурак какой.

С ДОБРЫМ УТРОМ

Свети, ячсмить, свети.

Лети фыва, лети.

Катись, пролджэ, катись.

Гори, йцукенг, гори.

Над синим огнем ресторана плавают красные лица.

Под быстрым наддувом зюйд-веста болит моя поясница.

Беги, мой йцукенг, беги.

Беги вдогонку словам.

Под быстрым наддувом норд-оста рушится мой вигвам.

Вращайся, мой пролджэ, сильней.

Вращайся вокруг себя.

Так, чтобы столбики быстро.

Так, чтобы зубы скрипя.

Летаем, летаем, вигвам.

Летаем вокруг себя.

Так, чтобы куст проносился.

Так, чтоб снежинки дождя.

Вот мой стоит дом.

Стоит он на трех штырьках.

Четвертый поставить влом.

Прожить бы на трех штырьках.

Вот мой висит портрет.

Висит на одном гвозде.

Сколько мне было лет,

сколько их было везде.

Колики мой живот. Склероз мои мозги. Ржавчина мой капот.