Дядя Фред весенней порой - Вудхаус Пэлем Грэнвил Страница 17

Положение спасла бы твердая духом хозяйка, но леди Энн писала письма у себя в спальне, препоручив дела домоправительнице. В те редкие часы, когда она писем не писала, у нее была мигрень. Есть хозяйки, от которых гости видят только шлейф, мелькнувший в дверях библиотеки.

Заглянув в бильярдную, гость мог встретить лорда Стокхеда, непрестанно сражающегося со своим кузеном Алджерноном Вустером. Выйдя из замка, тот же гость мог поиграть в клок-гольф или погулять по уступам сада с тем родственником, с которым еще не поссорился.

Последнее развлечение было самым популярным, и утром, через десять дней после того, как Джоан и Эш поступили на службу, сад просто кишел гостями. Полковник Хорес Мант гулял с епископом Годальминтским, облачая в солдатскую лексику те мысли, которые достойный священнослужитель выразить не смог бы. Леди Милдред Мант рассуждала о некоторых свойствах своего отца, приводя в восторг миссис Хейл, дальнюю родственницу. Там и сям, иногда останавливаясь, чтобы горестно взмахнуть руками, виднелись другие члены клана. Словом, перед нами – типичная сценка из тихой и мирной жизни английских семейств.

С верхней террасы на нее смотрели Эйлин Питерc и Джордж Эмерсон. Эйлин тихо вздохнула; Джордж ее услышал.

– Я все ждал, когда вы расколетесь, – сказал он.

– Простите?

– Ну, признаетесь.

– В чем?

– В том, что больше не можете. В том, что не хотите приклеиться к этой толпе, как муха к липучке. В том, что откажете Фредди и выйдете за меня.

– Джордж!

– Разве вы не поэтому вздохнули?

– Я не вздохнула. Я просто дышу.

– Вы еще можете здесь дышать? Удивительно. Взгляните на них! Посмотрите, как они ползают, словно пьяные жуки. Эйлин, не притворяйтесь, вам этого не выдержать. Вы похудели тут, побледнели. Господи, как мы будем радоваться в Гонконге, что выбрались отсюда! Гонконг вам понравится. Там очень красиво. И все время что-то происходит.

– Джордж, зачем вы так говорите?

– А что?

– Это дурно. Мы же у них в гостях.

Раздался дикий хохот, приближающийся к вою. Полковник Мант сердито взглянул на Джорджа.

– Хоть бы мне кто сказал, – заметил он, – с кем она обручена, с Фредериком или с этим субъектом! Если бы мой уважаемый тесть был поумнее, он бы давно топнул ногой. Да она влюблена как…

– Ну что вы! – сказал епископ. – Что вы, Хорес! Так на чем мы остановились?

– Я говорил, если хочешь, чтобы твои родственники перессорились, собери их в такой казарме, подальше от людей, а сам копайся в клумбах.

– Да-да. Продолжайте, Хорес, мне как-то легче становится.

Эйлин тем временем удивленно смотрела на Джорджа.

– Что с вами?!

– Простите. Но нельзя же так шутить. В гостях! То-то нас развлекают!

– Здесь очень красиво, – возразила Эйлин.

– Больше вам сказать нечего. Нельзя жить одной декорацией, нужны и актеры. Вы сами уже…

– Папа идет, – прервала она, – и как быстро! Он очень изменился, вы не заметили?

– Нет. Меня интересует другая часть семьи.

– Посвежел, почти не курит. Врачи давно запретили, но он их не слушался. И знаете, делает гимнастику, я слышу через стену – скачет, дышит. Как-то утром я видела, что его лакей несет гантели и боксерские перчатки. Кажется, папа наконец занялся собой.

Джордж не выдержал:

– Да он ничем другим не занимается! Вы себя голодом уморите ради его диеты! Похудели, побледнели. Так дальше нельзя.

– Иногда мне трудновато, – призналась Эйлин. – Особенно по ночам.

– Нужно, чтобы кто-нибудь занялся вами. Прошу, я – к вашим услугам. Меня не обманете. Скоро сами придете ко мне и скажете: «Вы были правы, бежим в Лондон!» Да вы совсем слабенькая, уж я-то знаю!

Сверхчеловеки плохи тем, что им не хватает такта. Они ничем не поступятся. Раздуют грудь, распушатся – но не знают, что самых тихих, самых кротких девушек как-то отталкивает победный вид. Казалось бы, удержись; но это сверхчеловеку недоступно. Тем он и отличается от человека.

– Ничуть я не ослабела, – суховато сказала Эйлин. – Вы… вы слишком много на себя берете.

Джордж окинул пейзаж победительным взглядом:

– Вы уже поняли, что Фредди, с его глупостями…

– Это не глупости! И он вам не Фредди!

– Он просил, чтобы я его так называл.

Эйлин топнула ножкой.

– Все равно! Он вам не Фредди!

– Хорошо, хорошо, – мягко вымолвил Джордж. – Как хотите, не буду вас обижать.

Он не замечал, что обижает ее своим снисходительным тоном, и это показывает нам, из какого упорного материала сделаны сверхчеловеки.

2

Бакстер задумчиво ехал в Маркет-Бландинг за табаком. Думал он по разным причинам. Только что он видел, как этот Эмерсон беседует с мисс Питерc, и был недоволен, Эмерсон внушал подозрения. Ему казалось, что тот, словно змий в траве, угрожает налаженному порядку, в который входит и брак Фредерика Трипвуда. Нет, он не думал, что змий действует преднамеренно; если бы он услышал недавнюю беседу, его бы разбил удар. Обвинял он хозяйского сына – нельзя же так пренебрегать невестой. Побудь с ней, прояви пыл, и гость займет свое место в глубине сцены. А то обручился – и все, будто этого достаточно. Словом, катя на велосипеде в Маркет-Бландинг, незаменимый секретарь думал о Фредди, Эйлин и Джордже. Кроме того, он думал о мистере Питерсе и об Эше Марсоне. Думал он и вообще, поскольку последнее время плохо спал.

Молодой человек, выполняющий свой долг, чего бы это ни стоило, внушает нам жалость, но являет такое душеполезное зрелище, что я расскажу, как провел он девять ночей, прошедших с той поры, когда он под утро встретился с Эшем.

Над холлом, на галерее, неподалеку от лестницы стояло большое кресло. В нем каждую ночь, с часу до утра, сидел Бакстер – и ждал, ждал, ждал. Ему было нелегко, природа не создала его ночной птицей. Он знал, что недостаток сна вреден для здоровья – ты бледнеешь, слабеешь; то ли дело цветущий вид хорошо выспавшегося человека! Один из Георгов (не помню какой) заметил, что столько-то часов в постели (а сколько? Нет, забыл) что-то такое с тобой делают (не припомню, что именно). Бакстер с ним соглашался. Ему претили ночные бдения, но он выполнял свой долг.

Беспокоило его то, что чем дольше Эш не идет в заботливо расставленную ловушку, тем труднее бороться со сном. Первые две-три ночи прошли безупречно; опершись подбородком о перила, навострив слух, он зорко глядел во тьму. Но удержаться на этом уровне не удалось. Он все чаще клевал носом, а вчера очнулся, когда уже рассвело, и так испугался, что побежал к экспонатам. Скарабей был на месте, но облегчение заметно уменьшала мысль о том, что могло случиться. Словом, когда он катил в Маркет-Бландинг, ему было о чем подумать.

Купив табак и понаблюдав с полчаса местные нравы (день был базарный, обычная скука сменилась на время такими зрелищами, как сбежавшие свиньи или бычок, подобравшийся к фермеру сзади, когда тот завязывал шнурок), он зашел в «Герб Эмсвортов» – самый достойный из одиннадцати здешних кабачков. Если в английском местечке кабачков не больше, чем посетителей, торговля идет споро. Только в том случае, когда соотношение их – два к одному, наступает заминка и кабатчик бранит правительство.

В «Гербе» было тихо, чинно, хотя в нем сидели честные британские йомены, которые уже добились того, к чему стремился Бакстер. Сам он направился на второй этаж, где лысый лакей, кузен черепахи, кормил тех, кто этого хочет. От недосыпа Бакстер не мог и подумать о шумной трапезе в замке и решил перекусить здесь, а потом вздремнуть в кресле.

Обычно в столовой народу не бывало; но, к своему огорчению, он обнаружил, что там расположился человек в буром костюме. Именно «расположился»; так и казалось, что он занимает всю комнату – стол был только один, и получалось, что вы – одна компания. Уйти в себя и забыться Бакстер не мог.

Вообще-то, если бы их разделяла вся комната, все равно забыться не удалось бы – человек был на редкость словоохотлив и явно соскучился по слушателю.