Виктор Ардов - Так оно бывает (Юмористические рассказы и сценки) Страница 2

— Слушайте, Зудяков, я это… я тогда начну вам выносить выговоры и взыскания… Вы согласны? А?

Зудяков остановился, обернулся лицом к начальнику и, кивая головою, заявил:

— Ну, что же… давайте пока так… Пока! Если ничего другого мы не удумаем… Главное, берегите здоровье, Николай Семенович! А остальное всё да пёс с ним!..

…Говорят, плановик Зудяков и по сей день работает в этой конторе…

ОЛОВЯННЫЕ ГЛАЗА

Она вошла в редакцию осторожной походкой, стала в дверях и оглядела присутствующих медленно и настороженно. Сразу удивили ее глаза: светло-серые, с точечками зрачков, словно бы выпуклые пуговицы вместо радужной оболочки. Про такие глаза хочется сказать: оловянные. И несмотря на то что обладательница глаз улыбалась, желая показаться обаятельной особой, смотрели эти очи строго и въедливо…

Приблизившись к моему столу, посетительница пояснила:

— Брызжейкина я. Мария Кондратьевна. Очень приятно. Наверное, получали мои сигналы?

Я их действительно получал. Много писем оловянноглазой гражданки, в которых она «сигнализировала» о проступках и преступлениях своих сослуживцев.

— Как же, как же! — отозвался я. — Знаю ваши письма…

— Ну вот. А теперь я сама приехала. За свой счет, между прочим… Никто не оплатит биле-тов там и вообще… за поездку. Стратилась я, сами понимаете… Но мне правда дороже. Вот так.

Она уже вынимала из сумки многочисленные бумаги, раскладывала на столе, изучала, поднося поближе к глазам. Но при том говорила не переставая:

— Вы из моих сигналов знаете: коллектив у нас маленький, но — насквозь гнилой. Насквозь!

— Что это означает «гнилой»? — спросил я.

— А то и означает. Ни одного порядочного человека нет. Кроме, конечно, меня. Вот они меня и травят…

— Как травят?

— Известно — как… Не признают моих заявлений. Шипят. Разные надсмешки дозволяют — и на собраниях и — так, то есть походя на работе. Но не на таковскую напали! Я их всех на чистую воду вывела. И еще буду выводить! Вы бы лучше записывали, чего я вам скажу. Так. Значит, наш музей есть областное учреждение… Ну, по народному творчеству мы собираем… Список сотрудников — вот он. Но только — что толку в списке, если не дать характеристики на каждого?.. Ведь так? Вот я и даю.

— Какие характеристики? — спросил я.

— А вот. Вы только пишите, чтобы не забыть. Заведующий наш Васягин Александр Панкратьевич. Он это… не реагирует. И за то надо его, безусловно, снять!

— Как это — «снять»?

— А вы что — не знаете, как снимают? Освободить, одним словом, от работы. Уволить. Тем более он, кажется, живет с этой, с Милкой… Ну, с Людмилой Севастьяновной. Которая работает инспектором в отделе культуры. А если его отчислить, он — что? — он дома будет сидеть. И жена за ним, безусловно, будет иметь надзор. Ведь так?

— Та-ак… — произнес я растерянно.

Но Брызжейкина, не спуская с меня взгляда оловянных глаз, бубнила уже дальше:

— Теперь… Заместитель Васягина. Он — это: хранитель фондов… ученый, так сказать. Пишите: Чухин Леонид Спиридонович. Написали? Теперь добавьте: вор.

— Как это — «вор»?!

— Вы что — не знаете, как воруют? Этот Чухин, он разбазаривает наши фонды. Экспонаты, одним словом, рукописи, картины…

— Да почему вы думаете, что он их разбазаривает?

— Что ж я, не вижу, что ли? Он домой ни разу не уходил еще, чтобы с собой чего-нибудь из музея не захватить… «Я, говорит, дома поработаю»… Знаем мы эти «работы»!..

— Но ведь он, наверное, приносит обратно!

— Да что он — дурак — обратно носить? Чтой-то я не слыхала, чтобы кто таскал обратно на работу, что с работы взятое… Так. Теперь пишите: завхоз Кобеляко Афанасий Ларионыч. Ко-бе-ля-ко… Вот уж подходящая кличка для такого пса! Старый человек, ему на пенсию пора, а он обогащается на работе!

— Как «обогащается»?

— Ну, тоже ворует… что вы, не знаете «как»?! Он одной мастики банок восемь за год унесет.

— Какой мастики?!

— «Какой, какой»!.. Известно какой: которой паркет натирают. Спросите у него мастики, он вам скажет: «Нету, дескать, извели мастику!»… А куда ее извели? Потом, бланки продает. Знаете, которые на отчетность бланки. Он их все — фьюить! — налево!

— Кому же могут понадобиться бланки отчетности музея?

— Не скажите. Для фальшивых сведений. Очень даже понадобятся. А ему прибыль… Потом, швейцар у нас есть — ну, гардеробщик. Тоже обогащается.

— А этот — как обогащается?

— А чаевые. Думаете, пустяки? Ему кто — двугривенный тык! Кто гривенничек; кто — четвертачок… Шебуршенко ему фамилия. Запишите тоже! А если его попросишь пальто принять или там дверь открыть, он бурчит: «Швейцаров на вас нет!»… Как же — нет, если он сам и есть швейцар?! Вы посмотрите штатное расписание: швейцар Шебуршенко — прямо так и значится… Дальше идем: уборщица тетя Нюша Харина. Грубит тоже почем зря. Ты ей: «Здравствуй, Нюша!» А она: «Ну, здравствуй, склочница!»… Какая я ей склочница?! Или: «Опять наследила ножищами!» У меня, если хотите знать, ноги — тридцать шестой размер… даже — тридцать пять с половиной, а она… Нет, вы про нее тоже запишите! Та-ак… Кого же еще? Ах, вот: эти экскурсоводки. Противные девки, если хотите знать. Сейчас это себе нагородят на башке по вавилонской башне, глазищи намажут, губищи намажут, ногти заляпают — и ну трещать: «Тут вы видите домотканое полотно семнадцатого века, которое ткали дома…» Да нешто без них не видать — что полотно, а что — прялка или там корыто?!

— Позвольте, но это их обязанность: пояснять посетителям…

— И при обязанностях можно себя вести приличнее! А то — юбки у них живота и то не прикрывают, сапожищи — по самые коленки… топ-топ-топ по залам… Глаза бы мои не смотрели!

— Вы знаете, это как-то мало конкретно…

— А может, вам такие вертихвостки нравятся? — Брызжейкина посмотрела на меня испытующим взглядом. Ее похожие на пуговицы глаза не двигались больше двух минут. Затем она вздохнула и сказала: — А теперь давайте дальше… Кто у нас остался еще? Ах, да — эти, ну, музейные служители. Между прочим, я сама тоже числюсь музейной. Но до меня еще надо обговорить Фисакову Ирину Амосовну: спит на работе. Так вот приладится на своем кресле в уголке и — дрыхнет. Многие посетители даже пугаются, какой она храп выдает… Ей-богу! Хрррр-хрррр-брбрбр… Вы съездите, послушайте.

— Стоит ли ехать из за одного храпа?

— Не-ет, у нас не только храп… у нас чего только нет! Например, в соседнем зале от Фисаковой дежурит Лапченко Вера Герасимовна. Она, знаете, не только не спит, а наоборот: во все свой нос норовит сунуть! Которые до нее не касаются дела, и те обсуждает!

— Получается у вас: кто спит — нехорошо, а кто не спит — тоже нехорошо…

— Не придирайтесь, товарищ! Вы отлично понимаете, что я хочу сказать!.. Теперь: служи-тельницы Бубукина, Ихтышева, Чечевицына — ну, эти, видите ли, не желают поддерживать мое заявление…

— Какое заявление?

— Да о безобразиях же! У нас в музее безобразий — полно, я же вам битый час открываю глаза, а вы не хотите понять!

И тут меня осенило. Я закивал головою и заявил:

— Вполне с вами согласен. Ваш музей лучше всего закрыть! Да-да!

Брызжейкина выпучила глаза. Нижняя челюсть у нее отвалилась.

— Как, то есть, «закрыть»?.. — произнесла она с испугом. — А я куда же денусь? Мне еще до пенсии знаете сколько лет?..

— А вы перейдете в другую организацию.

— Да что вы!.. Кто же меня возьмет при такой характеристике?!

— А вы думаете, у вас характеристика будет… тово… не слишком хорошая?

— Ужас! Ужас, что они мне понапишут!

— Но согласитесь, если весь коллектив у вас такой нездоровый, какой же смысл оставлять всех на месте? Мы добьемся, чтобы разогнали…

— Кто вам позволит?! — завизжала вдруг ретивая воительница за правду. — Да я на вас, вы знаете, чего и куда настрочу… вы у меня… я вас…

Брызжейкина, сгребая свои бумаги, совала их поспешно в сумку. Теперь она просто рычала:

— Придумал тоже! «Закрыть»! Да я тебе так закрою, что ты своих не узна…

Я нашел в себе силы скрыть улыбку и строгим голосом заметил:

— Нет, нет! И не просите! Раз у вас подобрались такие плохие люди, всех уволим и закроем ваш музей обязательно! Материалу у нас достаточно: вы же на всех написали. Значит, теперь это дело повернуть совсем нетрудно!

Брызжейкина завыла и кинулась было на меня. Но потом опомнилась и, отступая к двери, проголосила:

— Забудьте все, что я вам тут наговорила! Забудьте! И что я писала, тоже все позабудьте! Я погорячи… пошутила я! Вот именно: то была веселая шутка… Музей у нас — просто замечатель-ный… А коллектив… Боже мой! Да где вы еще встретите такой прекрасный коллектив? Ну, где??!! Нету такого коллектива во всем мире!

Она исчезла в дверях, а я дал волю смеху.