Виктор Ардов - Так оно бывает (Юмористические рассказы и сценки) Страница 3

Она исчезла в дверях, а я дал волю смеху.

Но вот что меня тревожит: эта Брызжейкина — дура. И склока у нее пустяковая. А ведь водятся кое-где склочники матерые. Их на такой примитивный способ не купить… А как бы хотелось, чтобы все склочники испугались и раскаялись в этом поганом своем ремесле. Очень хочется!

ЕДИНОМЫШЛЕННИКИ

Крякин, директор довольно значительного завода, занимающего видное место не только в городе, но и в областном и даже республиканском масштабе, сидел за столиком вокзального ресторана и не спеша уничтожал заказанный им антрекот. А за соседним столиком опустился на стул очень бедно одетый гражданин, давно не стриженный и давно не бритый, с тревожным взглядом бегающих глаз. Спросив себе винегрет и порцию вареной вермишели, гражданин принялся осматривать зал, украшенный пальмами в деревянных гробах, поставленных, как говорится, «на попа»; ядовитыми по краскам натюрмортами в рамках с узорным рельефом; стойку с засохшими образцами закусок… По пути от натюрморта к пальме глаз гражданина скользнул и по солидной физиономии товарища Крякина.

— Никак — Крякин?

Поколебавшись немного (стоит ли поддерживать разговор с такой личностью и в таком тоне?), директор ответил:

— Допустим — товарищ Крякин… (Интонацией он подчеркнул, что без добавления слова «товарищ» называть его неучтиво: не такого масштаба он человек, чтобы для кого-то быть просто Крякиным.)

Но гражданин не обратил внимания на эту поправку. Он подался поближе к Крякину и с нескрываемым интересом спросил:

— Выпустили?!

— Что — выпустили? — величественно уронил Крякин.

— Да не «что», а — кого… Тебя вот… вас! Вас уже выпустили?

— Откуда меня должны были выпустить? — с недоумением произнес директор.

— Известно — откуда. Из тюряги ты сам — давно? (Гражданин так и произнес это слово: тю-ря-га — что, как известно, означает тюрьму на языке уголовников.)

Крякин покраснел и отвернулся от гражданина всем корпусом. Только минуты через три он выдавил из себя:

— Вы, гражданин, думаете, что вы говорите? А то ведь и милиционера кликнуть недолго!

— Нашел чем меня пугать!.. Я — уже в порядке. У меня ксива есть и с печатью: отсидел, что мне положено по приговору, полностью!.. Видал? — И гражданин вытащил шершавой рукою из недр подкладки своего одеяния (в котором можно было при известном напряжении узнать нечто, бывшее когда-то пиджаком) затрепанный клочок грязной бумаги…

Крякин демонстративно отвернулся, показывая тем, что беседу продолжать он не намерен. Но гражданин не успокаивался. Засунув обратно свою «ксиву», спросил:

— Ну, ты — Крякин или не Крякин?!

— Попрошу, во-первых, на «вы»… Да, я — товарищ Крякин.

— Так ты… вы ж со мной почти по одному делу проходили! Об уничтожении рыбы в нашей речке — в Суслянке… Аккурат я попался тогда в третий раз, что рыбу глушу взрывами. И только меня арестовали на берегу, шашки толовые у меня все забрали тогда, лодку опять же… А тут и ты влип…

— Как это «влип»?! Попрошу выбирать выражения!

— Ну, засыпался… Засекли тебя… Помню еще, с меня снимали допрос, а к следователю вошел прокурор и говорит: «Что мы будем делать с этим Крякиным? Ведь он всю речку отравил!» Во как! Не то что я там каких-нибудь полторы тонны рыбешки оглушил, а тут — сразу: рыба в реке сдохла полностью! Это ты отходы с твоего производства приказал спустить в реку. Размах-то какой! Сколько дали?

— Чего дали? — Крякину очень не хотелось разговаривать с этим типом, но не задать этого вопроса он уже не мог…

— «Чего-чего»… Ну, судили же тебя небось?

— Нннет…

Гражданин присвистнул.

— Вот это — да… Как же ты так устроился? Я ведь помню: меня уводили из прокуратуры, а тебя туда привезли… или ты без конвоя, сам пришел?..

— Сам… я это… штраф заплатил, — смущенно сказал директор. — Пять тысяч рублей…

— Новыми деньгами? (Крякин кивнул головою; браконьер присвистнул еще раз.) Вот это — да!.. Откуда ж у тебя такие деньги?

— При чем тут я? Завод заплатил…

— Еще хлеще! За казенный счет, значит… Здорово!

Трудно поверить, но Крякину совестно было теперь смотреть в глаза этому проходимцу. И почтенный директор отвернулся, сделав вид, будто интересуется тем, что происходит за пыль-ным окном, выходящим на перрон… А браконьер тоже о чем-то, видать, задумался, насупив брови и почесывая грязными пальцами в не менее грязной своей шевелюре. Затем он сказал:

— Слушай, директор, давай так сыграем: возьми меня к себе на завод ну, в штат, как у вас говорят… Хоть вахтером или разнорабочим… А я тебе буду ловить рыбку… Безусловно, сам попользуюсь малость… И тебя не обижу. Могу даже продавать на базаре, что мы с тобой наловим. Деньги — тоже пополам. А от тебя требуется только прикрывать меня от этих всех рыбнадзоров, милиции, прокуратуры и так далее… Раз у тебя такие связи и все сходит с рук, так какого ж черта мы это будем упускать? По рукам? А? А?..

Крякин испуганно озирался: не слышит ли кто-нибудь этой странной беседы?.. Затем директор оставил на столе деньги, сумма которых значительно превышала цену выпитого и съеденного им, и потрусил к дверям… Браконьер, однако, не отставал. Пытаясь догнать Крякина, он повторял все громче и громче:

— Нет, ты обдумай, что я сказал!.. Слышишь, директор? Мы за счет этой рыбы во какую житуху организуем! Раз тебе позволяют губить цельную реку, так в чем же дело? А? А?..

Но директор поднажал и вырвался на перрон. Бывший арестант сильно отстал теперь. Он еще вопил что-то вдогонку. Однако ему скоро стало ясно, что сделка не состоится…

Крякин с облегчением вскочил на подножку вагона: через три минуты поезд должен был увезти директора отсюда. Неожиданное испытание осталось позади… Вот только мысли о гибели всего рыбного населения в чистой речке тревожили теперь Крякина. Но это ненадолго: наш директор привык уже к таким думам и соображениям. Не впервой!

МЫЛЬНЫЙ ПУЗЫРЬ

— Привет, Василий Павлович! Слыхали, какая сейчас — хе-хе-хе! история вышла?

— Нет, а что?

— Хе-хе-хе… умора, ей-богу… Значит, вышел наш управляющий сей минут на улицу. Хорошо. А сами знаете — гололедица нынче — будь здоров… Вот управляющий сделал шаг и поскользнулся… Да… Поскользнулся, инстинктивно, знаете ли, взмахнул рукой для равновесия… хе-хе-хе…

— Не вижу ничего смешного.

— Обождите, хе-хе-хе! Еще увидите! Да… Взмахнул, значит, он рукою и ка-ак нашего Карпентьева — ну, из строительного отдела — ка-ак ударит по шее… наотмашь этак… умора, хе-хе-хе!..

— Вот это — да! Ну, а Карпентьев — что?

— Карпентьев — что? Он себе стоит разговаривает там с кем-то, вдруг бац! — получает по шее! Карпентьев поворачивается и видит: это его ударил сам управляющий!.. Хо-хо-хо! Умора ведь — правда?

— Да-да-да… А управляющий — что?

— Управляющий — известно что: «Извините, говорит, товарищ Карпентьев, что я вас нечаянно задел»… Куда же вы, Василий Павлович?!

— Я извиняюсь: тороплюсь… Очень тороплюсь… Другой раз договорим…

— Вот чудак, ей-богу… Побежал, словно ненормальный…

— Анне Никаноровне — наше уважение.

— Привет, Василий Павлович…

— Слыхали, Анна Никаноровна, что у нас в конторе делается? Управляющий наш — хорош, голубчик: только что вот собственноручно избил на улице Карпентьева из строительного отдела!

— Позвольте, как это «избил»?

— А так. Подошел и — по шее его, по шее, по шее!..

— Ай-ай-ай! За что же?

— Думаю, за выступление на активе. Карпентьев, помните, позволил себе критиковать наш баланс. А управляющий не такой человек, чтобы примириться с критикой… Ну, выбрал, значит, момент, подошел и… в общем, рассчитался!

— Какое безобразие! Вот вам — демократия! И куда только местком смотрит?!

— Местко-ом?.. Ну, знаете ли, наш местком вообще всегда будет поддерживать руку управляющего, даже когда она наносит удары в буквальном смысле… Пока мы с вами не перевыберем этого подхалима Ступицына, так оно и пойдет дальше.

— Местком, говорите, будет поддерживать?

— Безусловно. Ну, я пошел, мне некогда… Пока.

— Елизавета Корнеевна, вы слышали, как они с ним расправились?

— Кто с кем?

— Ах, вы ничего не знаете?! Мне сейчас рассказал Василий Павлович Трухин: оказывается, наш управляющий накинулся на Карпентьева из строительного отдела и нанес ему побои. А председатель месткома — этот ваш любимец Ступицын — стоял тут же и еще, знаете ли, от себя наподдал. «Это, говорит, тебе за критику управляющего, это — за нападки на местком!» Так они вдвоем разделали Карпентьева, что у него на шее, на спине, на боках живого места не осталось!

— Какой кошмар! И неужели Карпентьев ничего не мог сделать?

— Я думаю, что он пытался сопротивляться. Тем более вы же знаете: Карпентьев всегда ходит с палкой… Но тут, можно сказать, двое против одного… Он замахнулся палкой раз, замахнулся — другой, а потом все-таки они с ним совладали.