Вероника Киреева - Чуточка Страница 3

Спустился я вниз по лестнице, вышел во двор. Как же так? Мне придется к Михе идти, а что делать? Пришел я к Михе, а у него уже Гена сидит, сало режет.

– Я же, – говорит, – домой пришел, а Галя скучная сидит, на меня даже не смотрит. Я говорю, давай я в магазин схожу, шампанского куплю, а она очень удивилась, не может поверить. А что тут такого? – он посмотрел на нас. – Я что, уже шампанского своей жене не могу купить? Так она такой скандал закатила, ты говорит, не в магазин пойдешь, а к товарищам.… Выгнала меня из дома и где мне теперь жить?

– Меня Зина тоже выгнала, – говорю я. – А что мы сделали? Ну что?

– Да поживите вы у меня, – успокаивает нас Миха. – А жены никуда не денутся, наливай.

Выпили мы, закусили, и так обидно мне стало. Мы ведь ничего не сделали!

Я так вообще хотел пожарником стать…

И желтый тот листок

Как же жить и ничего не придумывать? А я не могу! Каждый день приходится сочинять какие-то истории, а чтобы никого не расстраивать, не подводить. Да мне людей жалко! Ведь не каждый может выдержать правду. Не каждый!

А женщины так тем более! Если они будут знать обо всем, то разве смогут быть красивыми и уж тем более здоровыми? Да, конечно же, нет! Будут злиться, ругаться, кидаться кастрюлями, плохо спать, много есть. И кому от этого хорошо?

Уж не лучше ли придумать историю? Прекрасную, трогательную историю, полную каких-то иносказаний, чтобы женщина всплакнула, обняла обеими руками, налила тарелку борща и весь вечер смотрела удивленными глазами.

И я такой тихий и робкой лежал себе на диване, и никто меня не преследовал, не уничижал, не высмеивал. Не осквернял словами. Да ради этого я готов и дальше рассказывать истории и преуспевать в этом деле благом!

Поэтому и на работу я прихожу в хорошем настроении, смеюсь и танцую. А что унывать, когда жена моя ничего не знает. Спит хорошо, в меру ест. Спокойная, стройная, штаны вон постирала, рубашку погладила. У других-то от рук уж давно отбились, делать ничего не хотят, а у меня все хочет!

Пришел я на работу, ну как же думаю прекрасно быть среди товарищей, в своем родном творческом коллективе! Хоть тут думаю можно не притворяться, можно ничего не выдумывать, быть собой!

А к нам как раз комиссия приехала. Давай вопросы разные задавать, на плакаты смотреть, на планы эвакуации со второго этажа. Зашли ко мне в кабинет безопасности, а я сижу и таблицу черчу. Хочу расчертить и вписать каждого работника, который хоть раз побывал в моем кабине.

А комиссия противогазы давай считать, проверять все ли на месте? Говорят, где еще четырнадцать штук? Потом огнетушители стали считать, и снова не хватает, а я не растерялся и тут же рассказал им историю о том, что у нас был пожар.

– Загорелись склады с гипсокартоном, – трагически сказал я. – Четырнадцать человек надели на себя противогазы, взяли в руки огнетушители и отправились тушить пламя огня!

Комиссии понравился мой ответ, они сразу же захотели пойти и пожать руки этим смельчакам, но я тут же сказал, что они не на работе.

– У них сейчас сложный период в жизни, – сказал я. – Идет переоценка ценностей…

Комиссия одобрительно покачала головой и похвалила этих людей за героизм и отвагу.

– Мы бы поступили точно также, – сказал человек в очках, и посмотрел на своих товарищей влажными от слез глазами.

– Да-да, – тихо вторили ему остальные.

Но тут вдруг зазвонил телефон.

– Это кто-то из ребят, – сказал я и поднял трубку.

– Валера! – это был голос Федора Афанасьича. – Задержи комиссию, я тебя прошу, покажи им фотографии…

– Геннадий! – радостно воскликнул я. – Как же хорошо, что ты позвонил! Как ты себя чувствуешь?

– Своди их в красный уголок, – взволнованно говорил Федор Афанасьич, – я не знаю, у нас там конечно такой бардак…

– Ожоги пройдут, – сказал я Федору Афанасьичу. – Главное, что ты живой и тебе делают перевязки, а мы приедем к тебе завтра, привезем твой любимый яблочный пирог…

– Передайте от нас привет, – шепотом сказал человек в очках, – пусть поправляется…

– Да-да, – тут же прошелестели остальные.

– Тебе тут комиссия привет передает, – говорю я Федору Афанасьичу, – поправляйся и скажи всем ребятам, что мы их очень любим…

– Валера, – зычно зазывал Федор Афанасьич, – отведи их в библиотеку, пусть они посмотрят на портреты русских писателей. Я щас Тамаре позвоню, скажу, чтобы она пыль протерла…

– Держитесь, мужики, – сказал я с надрывом, – жизнь для того и дана, чтобы ею рисковать…

– Это верно, – закачал головой человек в очках

– Да-да, – тут же подрежали остальные.

– Минут двадцать еще, – говорит Федор Афанасьич, – и можешь в столовую их вести, там как раз столы накроют и плиты вымоют…

– Хорошо, Гена, – сказал я Федору Афанасьичу, – конечно, и колбасы докторской, я щас запишу, – я стал писать на бумажке слово колбаса. – Давай, брат, у нас тут комиссия…

– Ничего, ничего, – тихонько сказал человек в очках, – мы всё понимаем…

– Да-да, – тут же подхватили остальные.

– Пройдемте в красный уголок, – пригласил я комиссию и положил, наконец, трубку. – Надо взять книги в библиотеке и отвезти завтра товарищам, – я тяжело вздохнул и с задумчивостью посмотрел в окно.

– Так пойдемте в библиотеку! – тут же предложил человек в очках. – Посмотрим, что у вас есть, я знаю несколько прекрасных писателей, которые пишут о природе…

– Это должно помочь, – сказал я и с надеждой посмотрел на комиссию.

Не мешкая ни секунды, мы отправились в библиотеку, и нашли там сборники русских поэтов, чему человек в очках был несказанно рад. Он открыл страницу и стоя перед нами начал читать.

– Как ни гнетет рука судьбины, – торжественно начал он, – как ни томит людей обман, как ни браздят чело морщины, и сердце, как ни полно ран, – тут он подумал о наших ребятах, лежащих в данный момент в больнице. – Каким бы строгим испытаньям, вы ни были подчинены, что устоит перед дыханьем и первой встречею весны? Прекрасные строки, это как раз то, что надо!

– Да-да! – тут же согласились остальные.

– Какое счастие: и ночь и мы одни! – снова начал читать человек в очках. – Нет, нет, это не подходит.… Устало всё кругом: устал и цвет небес, и ветер, и река, и месяц, что родился.…И ночь, и в зелени потусклой спящий лес, и желтый тот листок, что, наконец, свалился, – он на мгновение задумался и продолжил. – Всё товарищи устает, и мы с вами и природа…

– Пройдемте в столовую, – сказал я, – пора присесть и немного передохнуть.

– Это прекрасно предложение! – обрадовались все и мы без промедления покинули библиотеку.

А в столовой нас ожидал Федор Афанасьич с передовиками производства. Они радостно хлопали в ладоши и смотрели на меня с большой благодарностью. Мы тут же сели за накрытые столы, стали обедать и говорить о производственных задачах. На плиты даже никто и не взглянул, потому что комиссия проголодалась и была под впечатлением услышанных триад.

А вечером мы выпили с товарищами, потому что невозможно было не выпить, и домой я пришел выпимший и уставший. Галя презрительно смерила меня взглядом и хотела, было плюнуть в лицо, но я посмотрел на нее сквозь слезы и печально сказал, что у нас на заводе был пожар.

– Горели склады с гипсокартоном, – с трудом сказал я, – и теперь мужики лежат в больнице.

Галя тут же пришла в себя, помогла мне раздеться и лечь на диван. И я лежал на нем весь вечер и был задумчивым и строгим. Я как будто бы всматривался в самого себя и пытался понять, как переплетаются человеческие судьбы, а Галя была тиха. Она смотрела на меня так преданно, так нежно.…

А скажи я, что мы выпили, потому что у нас комиссия была, то она бы не поняла ничего! Кидалась бы посудой, оскверняла меня разными словами, а потом бы рыдала и жаловалась своей мамаше…

Пусть уж лучше будет пожар. Будут герои. Будут прекрасные книги, которые я принес из библиотеки.

И желтый тот листок, что, наконец, свалился…..

Наивысшая цель

У всего товарищи есть цель, и она прекрасна! Взгляните хотя бы на луну. Даже она существует для того, чтобы светить по ночам в глаза, чтобы мы не спали, а думали о смысле жизни. О высоком предназначении быть людьми.

Ведь только ночью, лежа в кровати начинаешь понемногу задумываться, как-то вникать в существующий порядок вещей и понимать, что он все-таки существует по субботам, когда вымыта вся посуда и полы в коридоре.

Или взять, к примеру, очереди. В нашей стране их создают специально, чтобы научить наших женщин ждать и надеяться, на то, что хватит. Ну а если не хватило, то нужно разделить радость с теми, кому хватило. А тем, кому хватило нужно разделить всю горечь и досаду с теми, кому не хватило.

Поэтому, только в очередях наши женщины помогают друг другу развивать в себе эти качества, столь необходимые для семейной и общественной жизни. Ведь способность стоять на одном месте и надеяться украшает любую более или менее порядочную женщину.