Марина Леванте - Политиканиада, по линии ада Страница 4

Тем не менее, упёртостью осла обладал не начальник товарища пчелы, а сама пчела, которая всё неустанно повторяла, что всё равно голосовала бы за того, кто этот рай демократический пообещал ей уже 25 назад, и плевать ей, пчеле полосатой, что не выполнил своего обещания кумир многих, похожих на Осипа, ну, или, во всяком случае, не до конца, а правильнее, ни для всех. Ибо райская жизнь всё же состоялась, но только у кучки тех, кто её и обещал всем остальным. А тем остальным только и осталось, что продолжить восторженно жужжать дальше, про то, что такое, хоть и не полученная, но обещанная демократия, которой не наблюдалось даже на пасеке, где исключительно жужжал давно подросший мальчик Ося.

***

А пока мальчик Ося не вырос и не стал той жужжащей, но больше брюзжащей пчелой, он воспитывался за кулисами Большого театра, где его отец не совсем понятно, какую роль исполнял, потому что в списках солистов оперных певцов и ведущих танцоров не значился, да, так и путал всю свою жизнь, по словам сына, Равеля с Гершвиным, что не помешало, однако полностью впитать маленькому Осипу ту атмосферу театральных клановых конфронтаций в борьбе за выезд за рубеж.

Тяжёлым грузом легла эта несправедливость из жизни советских людей на сердце ребёнка, невозможность поехать туда, куда хочется, эдакое, отсутствие свободы в своём выборе, которое он пронёс через всё, ставшее бременем для него, время социалистического строя, уже позже всё повторяя как мантру, одно и то же четверостишие:

«Свобода, свобода, так много, так мало,

Ты нам рассказала, какого мы рода,

Ни жизни, ни смерти, ни лжи не сдаешься,

Как небо под сердцем в тоске моей бьешься…»

Но это было потом, чтение стихов и тоска о несостоявшемся, или всё же произошедшем, а пока мальчик наслаждался иной славой, он был приближен к самой приме-балерине Майе Плисецкой, вернее, к её коленям…

В 1972-м году на сцене Большого театра вышла постановка балета «Анна Каренина», в которой Осипу посчастливилось сыграть и ни один раз, роль Серёжи, сына Анны, главной героини романа великого писателя Льва Толстого. И вот раз за разом он выбегал навстречу своей названной матери, утыкался плачущим личиком ей в колени, прощаясь с той навсегда, а потом точно так же раз за разом, рассказывал этот незабываемый эпизод из своей жизни.

Правда, был у Оси ещё и младший брат, который тоже претендовал на роль сына Анны-Плисецкой, и слово в слово повторял рассказы брата о цветах и шоколадке, которую каждый раз клала великая балерина в корзину, выносимую на сцену после окончания спектакля, а он всё думал, что это зрители так его любят. Но вот незадача, не смотря на некоторые расхождения и большие сходства в повествованиях братьев, всё же младший ну, никак не мог быть Серёжей на премьере балета, ибо только-только появился на свет в тот год, а сыну Карениной по содержанию было уже шесть лет. Но, тем не менее, всю свою сознательную жизнь так и соревновались братья друг с другом за место у колен великой балерины, за право обладания фотографией с её изображением и её автографом, с надписью «Моему сыну в жизни и на сцене» или «Моему любимому сыну от Майи Плисецкой», рассказывая одну и ту же историю, уже больше походящую на небылицу.

Но и это осталось давно в прошлом, в том прошлом, когда получивший по возрасту право голосовать, выросший Осип отдал свой голос за того кумира, который пообещал ему и всем гражданам советской страны демократические свободы, которые светили запрещёнными раньше поездками за бугор, прилавками, полными продуктов питания и теми товарами, которые до сей поры из советских граждан, мало кто, видел, ну, только если в кино, сидя на заднем ряду и жадно впитывая каждый вдох той свободы, которой, на их взгляд, не было в Советском Союзе.

Ведь хотелось говорить, что думаешь, петь те песни, которые нравятся, писать и читать те стихи, которые отвечали твоим запросам, а тут… Запреты, запреты, кругом одни запреты… Нет джинсов, нет магнитофонов, нет бумажной колбасы с чизбургерами и гамбургерами, нет молока с антибиотиками и консервантами, нет жевательной резинки и смешных презервативов с усами или со вкусом клубники, и просто нет секса, правда, есть дети, и есть демография, но всё равно нет доступа к порно журналам, и такой же литературе, и просто – просто нет того счастья, что есть у них… Зато было кое-что другое, что оказалось совсем не нужным многим, и таким, как Осип, в первую очередь…

И вот, всё же успев прихватить из ненавистного советского строя, ни только бесплатное среднее образование, сдав полноценные выпускные экзамены, а не теперешнее ЕГЭ, поучившись ещё и в музыкальной школе, куда ж без этого, ведь отец 35 лет жизни отдал Большому Театру, да и сам Осип был непосредственным участником театральных спектаклей, успев получить и бесплатный диплом об окончании вуза, правда, в родной в столице юноша с печально поднятыми бровями, как на маске Арлекино, и тёмными вьющимися волосами не учился, а поехал в Калининград, где был на тот момент меньше конкурс на вступительных экзаменах, и уже позже вернулся обратно, для того, чтобы окончательно покончить со всем тем, что досталось ему за просто так. Правда, успел ещё не долгое время поработать в газете «Комсомольская правда» в отделе писем, ну, а, пото – оо – ом…

Потом Осип с гордостью рассказывал, как был на баррикадах, борясь за свободу, за новую западную демократию в своей стране, которой ему так до этого не хватало.

«Ну, 90-е, ну лихие, роковые. Что помнится? В нас стреляли, мы отвечали…» – важно докладывал уже пополневший и поседевший мужчина, хотя, глядя на его второй безвольный круглый подбородок, который являлся венцом всей его теперешней солидности, видя знакомые брови, что больше походили на сложенные в молитве руки Марии Магдалены, слабо верилось во все его истории с выстрелами и обороной, вообще, с трудом можно было представить себе этого трусоватого человека, который сходу менял своё мнение, словно флюгер на ветру, готовый в любой момент развернуть свои оглобли в выгодную для себя сторону, бьющегося где-то там, ещё и с оружием в руках, тем не менее, он продолжал: «В 90-м родился Илюха…»

Это его первенец, фотографию которого он потом с гордостью демонстрировал своим друзьям, но по причине, что шестилетний мальчуган был заснят рядом с известным всему миру Бабой, покойным олигархом Борисом Березовским, являвшимся, в общем-то непосредственным виновником того торжества, на котором присутствовал не только старший наследник Оси.

«В 91-м мы провели Конгресс за Европейское ядерное разоружение, а на следующий день начался ГКЧП. Потом было голодно и местами холодно…»

Но ему было нипочём. Уже ведь вовсю дул ветер желанной свободы, а на самом деле, свирепствовал сильнейший ураган, уносящий с собой не только счастье уже бывших советских людей, а и всё, что было создано их руками, построенные фабрики и заводы, ещё в послевоенные годы, и те, что создавались позже, потому что все производства, а с ними и природные богатства не существующей уже страны, уезжали за границу, словно вольноотпущенники, чтобы приносить пользу другим людям, чтобы они могли пользоваться тем, что стало вдруг не нужным здешнему люду.

И наконец-то, ура, они путешествовали! Стояли всю ночь и утро за билетами в железнодорожную кассу, потом покупали международные в СФРЮ, затоваривались электробритвами, соковыжималками и прочей дребеденью, собирались ехать до Суботицы (это городок в нынешней Сербии), и вдруг там война.

Но не беда, ибо весну 98-го новые свежеиспечённые русские, отдавшие за свою свободу практически всю страну на откуп своих мечтаний, встречали уже в Амстердаме. 30—го апреля того же года – день рождения какой-то королевы из чужого королевства, будто из сказки, но не из русской, а может быть братьев Гримм или Андерсена… Но всё равно, было шумно, пьяно, весело.

А летом уже дальше, словно в старой песне – «по секрету всему свету…» покатились на юга, в жаркий Израиль. Там же, став на минуту праведными христианскими паломниками, будучи, в основном, евреями по национальности, не забыли искупаться в священной реке Иордан, в той, в которой по преданию, крестили Христа, обеспечив себе, таким образом, не только святость Иисуса, но и беспрепятственное прохождение через врата в светлое Царство Божие… И, как полагалось, совершив обряд омовения, очищения, преодолели земные грехи и искушения, что позволило с чистым сердцем и такими же помыслами двинуться дальше, уже обратно, к себе, в обновлённую родину, где в воздухе теперь реяло не Красное знамя великой страны, украшенное золотым серпом и молотом, а веяло воздухом полученной свободы, от которой миллионы людей этой страны задыхались, почти, как от того бедственного положения, в котором почему-то оказались…