Борис Егоров - Сюрприз в рыжем портфеле (сборник) Страница 49

Дрожащей рукой излил я на бумаге свою просьбу и протянул секретарю.

— Оставьте, — кивнула она. — Впрочем, вы написали не по форме. Перепишите. Вот так… И в двух экземплярах…

Прошло несколько дней — ничего не изменилось. Когда я снова пришёл на телефонный узел, строгая девушка сказала мне:

— Ваше заявление не рассмотрено. Начальник был занят.

Отстранив девушку, я ворвался в кабинет Жежеренко.

— Так дальше жить невозможно! Я не сплю, моя жена заболела… Она…

— Так мы же не поликлиника, — перебил он меня с бесцеремонностью телефонистки междугородной станции. — И вообще меня не интересуют подробности вашего быта. Переменить номер — это в общем порядке, — заметил он. — Выключить — хоть сейчас…

Он сидел строгий, монументальный, сознавая свою силу, а я был перед ним всего лишь жалким просителем.

На выключение я не согласился и стал ждать «общего порядка».

За прошедшую неделю моя жена похудела так, что мы отказались идти на день рождения Алексея Николаевича: Лене нечего было надеть, все платья висели на ней, как на деревянных плечиках.

Наконец Лена сказала мне (учтите, она преподаватель истории):

— Васко да Гама умер от карбункулов, Александр Македонский — от малярии, а я умру от телефона.

— Нет, пусть он умрёт! — возразил я, и тут меня осенила мысль, которая почему-то не приходила в голову раньше: я буду давать всем, кому необходимы средства транспортировки шкафов и роялей, номер домашнего телефона начальника узла. Страдать — так вместе!

В телефонном справочнике этого номера не было. Жежеренко, считавший себя деятелем крупного масштаба, держал его в тайне. Отказались сообщить мне секретные цифры и его сотрудники. Но я всё же нашёл этот номер — нашёл в книге стола заказов гастронома, где он значился на первой же странице.

Не успел я, вернувшись домой, снять калоши, как до моего слуха донёсся звонок.

Жажда мщения была так велика, что я не хотел упускать ни одного случая. Оставляя на паркете мокрые следы и куски снега, я побежал через всю комнату к аппарату.

— Вам грузовое такси? — радостно спросил я.

— Первый раз слышу такое любезное обхождение, — ответил из трубки густой бас.

— Так вот, гражданин, наберите, пожалуйста, 35–45. Будьте здоровы!

Телефон трезвонил непрестанно. Так и просидел я несколько часов, не снимая калош, с которых на пол натекла лужа талой воды.

Только собрался я прервать свой эксперимент, как позвонил Жежеренко:

— Гражданин Костиков, перестаньте давать другим мой номер, или я выключу ваш телефон…

— Нет, не выключите! — ответил я, уже чувствуя силу. — Тогда хуже будет, напишу про всё в газету: и как номер не тот дали, и как ходил я к вам, и как вы так же, как и я, не спали всю ночь — вот смеху будет!..

Жежеренко растерялся, понял, что с «позиции силы» со мной говорить теперь трудно. И тут же переменил тон:

— Товарищ Костиков… поймите моё положение. Нет свободных номеров, ни одного, вчера отдали последний…

— Да, но я хожу к вам уже целую неделю…

— Товарищ Костиков… Э-э… Извините, как вас по отчеству?

— Савелий Петрович.

— Савелий Петрович, мы, конечно, виноваты, не сразу разобрались. Но я вам обещаю переменить номер. Тут парикмахерская переезжает…

— Что?! — закричал я. — И мне её телефон? Сейчас о грузовом такси звонит. А дальше в очередь на перманент записываться будут?

Оставшийся отрезок ночи я продолжал давать всем жежеренковский телефон, а утром, уходя на завод, завещал то же самое делать жене.

Когда я пришёл на работу, то увидел в приёмной мужчину в ратиновом полупальто и надвинутой на лоб меховой фуражке. Это был Жежеренко.

— Вот что, — сказал я своему секретарю, пригласив его в кабинет. — Совещание которое я назначил на четыре часа, будем проводить сейчас. Вызывайте всех технологов! У меня настроение заседать!

Мы заседали долго и обстоятельно. Отпустив всех, я увидел в дверях Жежеренко.

— Можно? — робко спросил посетитель. У него было бледное, осунувшееся лицо и затуманенный взгляд.

— Чем могу служить? — сухо полюбопытствовал я и откинулся на спинку кресла, дабы приобрести монументальный вид.

Вероятно, я достиг цели, потому что Жежеренко сразу съёжился.

— Видите ли, надо с этим покончить, — произнёс посетитель.

— С чем это? — небрежно спросил я. — Знаете, у меня столько дел… Так что попрошу покороче… Ах, простите, забыл, тут один звонок срочный…

Сказав это, я снял трубку телефона. Мысль моя судорожно работала: кому бы позвонить насчёт рыбалки? Ах да, Алексею Николаевичу! Он мастак по этой части…

— Алексей Николаевич? Привет! Слушай, старик, как насчёт рыбалки? С субботы на воскресенье?

Мой старый приятель был, видимо, крепко ошарашен таким разговором, потому что я никогда не увлекался рыбной ловлей.

Не веря ушам своим, он пытался выяснить, что со мной произошло, но выяснить ничего не мог, потому что я его не слушал, а говорил сам. Говорил всё, что знал про рыб:

— Знаешь, старик, говорят, на Чёрном озере меченосцы клюют со страшной силой… Вуалехвостки ещё… И судаки. Эти больше на лимонную корочку берут… А щука, она сардинкой любит пробавляться…

Под конец я назначил Алексею Николаевичу встречу на льду Чёрного озера в субботу, в шесть вечера…

Конечно, Алексей Николаевич сделал из моего монолога вполне определённый вывод, так как вскоре мне позвонила жена и сказала:

— Савва, ходит слух, что ты сошёл с ума. Я этому верю. Я видела, какие у тебя сегодня утром были глаза. Это всё телефон. Сегодня же я оборву провода! А ты бери бюллетень и приходи домой.

Сделал выводы из моей телефонной беседы и бедный Жежеренко. Кажется, его начинала бить лёгкая дрожь.

— Так вот, — предложил он. — Скажите, когда всё это кончится? Это же тиранство, моя жена заболела…

— Заболела? — переспросил я равнодушно. — Так мы же не поликлиника. И вообще меня мало волнуют подробности вашего быта.

— Вы понимаете, я бы выключил свой телефон. Но я ответственное лицо…

— Это меня не касается. Напишите заявление…

— Как? Какое?

— … что вы просите меня не давать больше номера вашего телефона заказчикам грузового такси, так как не позже, чем завтра, перемените номер моего…

— Но не могу же я отдать вам свой! — беспомощно воскликнул Жежеренко.

— Ничего не знаю! Кроме того, товарищ Жежеренко, я очень тороплюсь. В моём распоряжении две минуты.

Посетитель нервно вырвал листок из блокнота и написал заявление. Я прочитал. Всё было верно, но строчки «кому» и «от кого» из-за тесноты формата стояли одна под другой. А надо, чтобы рядом. Я вернул заявление автору:

— Не по форме, перепишите. И в двух экземплярах.

— Это же издевательство! — закричал посетитель и в изнеможении откинулся на спинку кресла.

Тогда заявление не будет принято, и я продолжу…

— Нет, нет, давайте!

Вот так! Сейчас я дам команду жене кончать осаду вашей квартиры, хотя, если отвечать взаимностью, я мог бы сделать это и через неделю.

… Своё обещание Жежеренко выполнил. Утром мой телефон имел уже другой номер.

А откуда же достал его начальник узла? Свой отдал? Нет. Просто отобрал у одного своего знакомого, которому установил телефон вне очереди два дня назад…

1959

КАПЛЯ ВНИМАНИЯ

— Вася, я до замужества тебя таким не знала…

— Зиночка, согласись, ты тоже не такой была…

Этими словами обычно начиналась очередная семейная дискуссия между молодыми супругами Коржиковыми. Зина чаще всего нападала. Василий чаще всего защищался. Спор, разумеется, шёл не о возможности существования снежного человека и не о том, что такое Антарктида материк или группа островов. Нет, на снежного человека и на Антарктиду супруги Коржиковы придерживались единых взглядов. Точки зрения их не совладали лишь тогда, когда дело касалось чисто местных вопросов, масштаб которых не распространялся дальше пределов комнаты.

— Вася, до замужества ты был другим… — обиженно сказала жена, ставя на стол после вечернего чая пустую цветочную вазу.

— А что случилось? — насторожился супруг.

— Ничего особенного. Но раньше, когда ты приходил ко мне на свидания, ты приносил цветы. Соседской Манечке муж до сих пор часто цветы дарит, а они женаты уже, слава богу, три года… А у меня вот ваза опять пустая… Прямо не знаю, какой ты стал!

— Зиночка, согласись, ты тоже такой не была, как сейчас… — традиционно отвечал Василий. — Не на каждое свидание я являлся с букетом. Ты, однако, этого не замечала. Женщины до того, как они выйдут замуж, почему— то более снисходительны к недостаткам мужчин.

— О, а мужчины! — воскликнула Зина. — Я видела, как ты сейчас морщился, попробовав моего пирога. Просто трудно на твой вкус угодить. А раньше, когда мы начали встречаться, то целыми вечерами ходили по городу и ели пирожки с ливером. Они тебе казались такими вкусными, эти пирожки трёхдневной давности, которые печёт железнодорожная столовая.