Михаил Жванецкий - Собрание произведений в пяти томах. Том 2. Семидесятые Страница 7

– Ты уже вернулся?..

– Сегодня у нас в редакции небольшое совещание ведущих друг друга редакторов. Мы договорились без жен. У одного она заболела, остальные не хотят его подводить. Срочный номер – требуют газету за 1 мая к 10 апреля. Новый почин, и мы все наперебой согласились, и может так случиться, и это совершенно точно, что я приду ночевать к утру. Ты уж не сердись.

– Что ты, что ты! Я думала, тебе нравится, когда я не сплю и жду тебя, но тебе нравится, когда я сплю и жду тебя. Я буду волноваться, но не скандалить, а поздравлю тебя с возвращением в родной дом, где мы ждем тебя и твоих приходов. Я и эти дети. Мы там, где ты нас оставил. Вернешься и найдешь нас. Я твое создание. Образец зависимой независимости, глуповатой мудрости, физической силы, сохраняющей женственность.

Я всю твою жизнь взяла на себя. Ты только пиши. Это все, что тебе осталось.

Доктор, умоляю...

Для Р. Карцева и В. Ильченко

Кабинет врача.

Врач (вслед кому-то). Согревающий компресс на это место и ванночки. Если не поможет, будем это место удалять. Марья Ивановна, поставьте ему компресс на это место.

В кабинет входит больной со свертком.

– Слушаю вас.

– Доктор, помогите мне. Я вас очень прошу. Я уже в этом не могу ходить.

– Что?

– Посмотрите, я уже три года его ношу.

– Ну?

– Сшейте мне костюм.

– Что-что?!

– Костюм для меня, я вас очень прошу.

– Что?!

– Сколько скажете, столько будет...

– Я хирург. Я даже не психиатр, я хирург!

– Я понимаю. Я с раннего утра вас ищу. Он мне записал адрес таким почерком, чтоб у него руки и ноги отсохли. Вы посмотрите, как написал, вы посмотрите на это «р». А это «м»?

– Это поликлиника.

– Я понимаю.

– Хурургическое отделение!

– Я знаю.

– Я врач.

– Очень хорошо. Я тоже охранник, я знаю, что такое ОБХСС. Материал у меня с собой. Сейчас покажу, очень оригинальный цвет. (Пытается развернуть пакет.)

– Слушайте, вы нормальный человек?!

– Допустим...

– Я хирург! Там все больные!

– Я вас понимаю. Я у вас много времени не отниму. Однобортный, с обшитыми пуговицами, с жилетом. Троечку такую.

– Как вас сюда пропустили? Вы сказали, что вы больной?!

– Конечно. Что, я не понимаю, что такое ОБХСС?

– Вон отсюда!

– Хорошо. Я подожду, доктор. Брюки двадцать четыре. Наискось.

– Закройте дверь. Я сейчас милицию позову.

– Обязательно, доктор, врезные карманы.

– Уйдите, меня ждут больные. У меня обход!

– Да, да. Обход, рентген, я не дурак. Я с утра вас искал... Он так записал адрес, чтоб у него руки и ноги отсохли. Посмотрите на это «р», это все что угодно, только не «р». Два часа я ждал приема. Материал свой. Подкладка своя. Вам только раскроить и застрочить, это для вас пустяк.

– У меня диплом врача. Вот он. (Показывает.)

– Я понимаю.

– (Плача.) Как я могу шить костюмы?!

– Теперь войдите в мое положение, я в этом уже не могу ходить.

– Я никогда не шил костюмы!

– А мне на улице стыдно показаться.

– Но я врач.

– Я знаю.

– Я всю жизнь лечил больных. Травмы, переломы... (Всхлипывая.) Стойте прямо. Не наклоняйтесь. Брюки двадцать четыре?

– Да. Наискось.

– Хорошо. Сейчас все хотят наискось. Жилетку из этого же материала?

– Да.

– Сколько у вас материала?

– Два девяносто.

– Где вы работаете?

– Охранник на строительстве.

– Плитка есть?

– Сделаем.

– Согните руку. Двадцать пятого придете на примерку. Только запишитесь на прием. Без этих штук.

– Обязательно.

– Скажете, что у вас грыжа, правосторонняя.

– Обязательно.

– Двадцать пятого, с утра. Идите.

Больной уходит. Доктор кричит вслед:

– Согревающий компресс на это место и ванночки. Если не поможет, будем это место удалять!

Ночью

Для С. Юрского

Стемнело. Опускается ночь. Я не могу уснуть. Я верчусь. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь... Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь... Вот я к вам пришел. Да. Сейчас. Именно. Я не ответил вам сегодня днем в вашем кабинете, когда вы на меня пошли, как танк. Я сообразил потом, на лестнице. Я могу так же пойти на вас. Мне есть что сказать. Я не сообразил сразу. Ха-ха! Отвечаю сейчас, ночью. Первое! Второе! Третье! Четко. Где вы слышали такие выражения? Раз! Два! Четко, сжато, лаконично – характерно для меня! Мною сделано это, это, это! Не сделано то-то, то-то, то-то. По таким причинам. Лаконично, скупо, сжато, телеграфно – рубленый стиль!

Ваши слова: «Дурака валяешь, детский сад развел», «...на горшке сидеть». Мой ответ: «Я здесь по распределению – раз! Сижу не на горшке, а в бедламе, которым вы жутко руководите, – два! И ничего вы мне не сделаете – три!» Отвечаю сжато, скупо, лаконично – характерно для меня! И болтаю столько, сколько нахожу нужным.

Пожилой человек, перестаньте говорить чушь. Я тоже с высшим, я тоже могу нахамить! Ха-ха! Продолжаю мысль, не давая опомниться: «Доверять надо всем. И мой детский лепет – это смелый ход вперед». Дайте ему воды. Он не выдержал. Он мне неинтересен. Иду дальше. Какая ясная голова, какая легкая походка.

Тетя Катя, это я. Так вот, тетя Катя. Вы вахтер, а я опоздал. Я пробегал. Вы крикнули. Я промолчал. И только на лестнице сообразил. Отвечаю сжато, скупо, лаконично, остроумно – характерно для меня! «Штаны потеряешь!» Глупо. Бежал достойно, хотя и тяжело дыша. «Все уже работают, а он лезет». Ну, не лезет, а идет к себе. А насчет «все работают», то ха-ха-ха! И я могу обернуться и прокричать назад большое оскорбление: «Не надо вязанье в кобуре держать!» ...Поднимите ее. Отстегните портупею и дайте ей воды. Она мне неинтересна.

Так... Кто еще? Ночь проходит, а народу много. Всем, кому не ответил днем, отвечаю сейчас. Каждый, кто хочет, найдет меня в любое время ночью в постели. Я его жду.

Иду дальше, сохраняя хладнокровие и выдержку.

Он! Вы! Я – к нему! Нет уж, пропустите. Отстраняю рукой, вхожу. Он! Вы! Слушайте! Вы собрали вокруг себя подхалимов и думаете, что правда к вам не просочится. Она просочилась. Она здесь. Ничего. Я в белье. Я в ночном. Никто ему не скажет, кроме меня. Ты стар! Твои традиции, которые ты так уважаешь, – гибель твоя! Твои друзья, к фальши которых ты так привык, – гибель твоя. Твое самолюбие – гибель твоя. Твоя принципиальность – гибель твоя. Не спрашивай мнения у тех, кто согласен, спрашивай у тех, кто возражает.

Все! Он побледнел! Он осекся. Он не знал этого! Он мне неинтересен!

Теперь вы, девушка. Я пробивался через весь вагон. Я стоял три пролета возле вас, собираясь пошутить. Но вы вышли вдруг. Видимо, вам было нужно. Я растерялся. И только когда вагон со мной отъехал, я сообразил... Отвечаю скупо, точно, сжато, остроумно – характерно для меня! Пошутить я собирался так: «Смотрите, как рвет водитель. Не мешки везешь».

Вы резко ушли, оставив себя без этой шутки. Кто больше потерял? Такими, как вы, полны вагоны. Таких, как я, мы там не видим. Только без рук... Не надо меня целовать... Ну не балуйтесь... Ну все, перестаньте! Я уже весь в помаде... Вы же видите – у меня опущены руки. Все! Ищите встреч.

Вот и он. Стой! Что ты мне крикнул вслед, а я не обернулся и только втянул голову в плечи?! Отвечаю тебе сейчас, ночью, резко, грубо, жутко, сильно – характерно для меня! Хам! Я таких, как ты... Ты у меня понял? Смотри, как я тебя беру за грудь, как у тебя болтается голова, как мои пальцы сжимают твой ворот. Они побелели. И это одна рука. Что будет, если я применю вторую? Не извиняйся, не дрожи. Умей отвечать сильному. Ты никогда не будешь кричать вслед. Или я тебя сейчас буду бить. Страшно, жутко, сильно и резко. Характерным, присущим мне боем.

Я еще сильнее сжимаю твой ворот. Мои зубы скрипят. Ты задыхаешься. Не кричи мне вслед больше. Не кричи! А теперь иди домой, шатаясь и схватившись за горло. Ты уже запомнил меня. Ступай вон! Не оборачивайся! Что?.. Ну, я же догоню... И бежать мне легко. Я лечу... лечу...

Оставьте меня... Кончается ночь... Мне еще нужно повидать его... моего единственного... Я же не успел сказать ему самого главного. Это все пустяки... Я сразу не нашелся... Это же все мелочи... Только тебе я могу сказать... Только от тебя я могу услышать... Мы просто были в запале... Я позвоню... Я позвоню...

Кончается ночь... Мне надо сказать маме, как я хочу сберечь ее. Я позвоню... Я позвоню...

Сказать моей первой, моей ранней, что я любил ее и не говорил из дурацкой сдержанности, которую называл мужской. И если бы я сказал второй, что люблю, я бы ничего не потерял, а только стал бы лучше... Я позвоню... Я позвоню...

Звонок... Я прощаюсь с вами... Одеваюсь. Ем. Бегу. Лечу. Сажусь и молчу. Скупо, сжато, остроумно – характерно для меня!

Портрет

О себе я могу сказать твердо.

Я никогда не буду высоким.

И красивым. И стройным.

Меня никогда не полюбит Мишель Мерсье.

И в молодые годы я не буду жить в Париже.

Я не буду говорить через переводчиков, сидеть за штурвалом и дышать кислородом.