Алексей Смирнов - ПРАВОЕ ПОЛУШАРИЕ Страница 7

– Новенький в углу, - глухо произнес Йохо.

В дальнем углу проступил молодой мужчина. В отличие от других ненастоящих, он не был безнадежно мертв: у него прыгали губы.

– Сосредоточьтесь на нем, - распорядился Йохо, и Зейда замолчала. - Просто смотрите на него. Говори! - обратился он к мужчине. - Теперь я вижу, тебя зовут Антонио.

Лицо незнакомца ожило, но сам он по-прежнему не шевелился.

– Убейте меня, - прошелестел он слабым голосом. - Я не хочу здесь быть. Пожалуйста.

– Где ты находишься? - спросил Йохо.

– Не знаю. Здесь очень плохо. Позвольте мне уйти навсегда.

– Что я должен сделать?

– Убить меня. В голову. Обязательно - в голову. Не должно остаться памяти. Память - проклятье. Память - червь.

– Будут к нему вопросы? - обратился Йохо к товарищам.

Яйтера осенило:

– Кто такой жаркий? Или огненный? Зачем мне его тянуть?

Антонио помолчал.

– Жаркий здесь, - выговорил он после раздумья. - Он хочет сюда. Ему трудно. Ему нужна помощь. Мне нужна помощь. Убейте меня в голову, только в голову. Пожалуйста. Жаркий хочет о чем-то рассказать. Мне не добраться до него, там горячо.

Зейда вдруг задрожала.

– Они слишком настоящие, - пожаловалась она. - Эти еще хуже прежних.

В ответ Йохо слегка пожал ей руку в ответ:

– Не бойся. Мы теперь соображаем на троих - а значит, нам многое по плечу. Как я и думал. Давайте поможем товарищу, а потом уберем остальных. На время. Мы их активируем на следующем сеансе.

То, как Йохо предложил помощь Антонио, не понравилось Яйтеру. В интонациях седого таилась трепетная сладость, жадноватое предвкушение.

– Как мы ему поможем? - спросил Яйтер.

– Мы попробуем его убить, - объяснил Йохо будничным голосом, однако в самом конце фразы сорвался на возбужденное придыхание. - Коли он просит. Мне попадались такие, хотя и нечасто. Я уже пытался на них воздействовать, когда был один. И с нею вместе, - он кивнул на Зейду. - Она трусливая, и я брал ее за руку, когда она спала. Всего этого было мало. Но сегодня дельце может и выгореть. Нам, правда, придется расцепить руки - еще неизвестно, чем это аукнется. Я боюсь, что связь ухудшится.

– Я не хочу никого убивать, - твердо заявил Яйтер.

– Дурак, - оскалился Йохо. И прикрикнул на Зейду: - Прекрати скулить! Дурак, - повторил он. - Они уже и так мертвые. Ты что, не знал? Это покойники. Мы умеем их вызывать - ты, я, она. Наши кураторы-благодетели знают об этом и хотят вывести новую породу таких… - Он запнулся, подбирая слова. - Операторов связи, - придумал он наконец и посмотрел на Антонио, у которого, пока длился совет, выступили слезы. - Допрашивать их, вербовать.

– Зачем вербовать? - Яйтер, наконец, осознал, что до сих пор мало задумывался о сущности ненастоящих, относясь к ним как к досадному феномену, природному выверту.

– Откуда я знаю? Может, они умеют чужие мысли читать. Ты представь: бродит такой невидимка и вынюхивает. Бесценные кадры!

Антонио, жаждавший скорейшего решения своей судьбы, упал на колени.

– В голову, говоришь? - прищурился Йохо. - Мы сейчас расцепим руки. Ты не убежишь?

– Не знаю, - простонал Антонио.

– Ну, мы тебя потом вернем, если что.

– А как же с жарким? - напомнил Яйтер.

– Доберемся и до твоего жаркого. Сейчас меня больше занимает эксперимент, - Йохо разжал пальцы и встал. Барельефы остались стоять, как стояли, а Антонио с надеждой поднял лицо. - Очень хорошо, - одобрительно молвил Йохо. - Я даже не ожидал.

Стоя во весь свой невысокий рост, он поискал глазами, пока не остановил взор на балалайке. Пройдя в угол, Йохо поднял ее и взвесил в руке.

– Это хрупкая вещь, инструмент, - всполошился Яйтер.

Он выпустил руку Зейды и приподнялся, намереваясь отобрать балалайку, но Йохо был проворнее. Он достиг Антонио прыжком, замахнулся и с силой ударил острым углом в темя, где только-только намечалась ранняя лысина. Раздался чавкающий хруст. По действием струнного дерева обломки костей провалились внутрь черепа, так что Антонио мгновенно залился розовой жидкостью, лишь отдаленно напоминавшей кровь. С пола, куда упали брызги, взвились струйки пара. Жидкость исчезала на глазах. Лицо Антонио исказилось в подобии благодарной улыбки. Правая рука подтянулась к сердцу, ловя его последние удары, а левая кисть судорожно сжималась и разжималась, как будто разминала воздух. Антонио начал бледнеть, уже падая. Он был бледен и без того - бледнел, теряя объемность, сам силуэт.

Потрясенный Яйтер стал бездумно напевать, как это с ним часто случалось в минуты душевного смятения. Он стоял, смотрел на Йохо, выжидающе нависшего над Антонио, и не двигался с места. Зейда уронила голову на клеенку и вновь замычала - на сей раз мучительно, тоскливо, безысходно.

11

Оффченко знакомился с результатами секретного прослушивания.

Огромные бобины бесшумно вращались. Рядом с Оффченко сидел Дитятковский: домашней, уютной наружности человечек лет сорока пяти, похожий на гоголевского Башмачкина. Он и одет был просто, по-домашнему: застиранные джинсы, клетчатая фланелевая рубаха, теплая безрукавка. Его очки заинтересованно сверкали. Он прибавил громкость, стараясь прислушаться к неразборчивой песне Яйтера и монотонному гудению Зейды.

– Пора вертеть дырочки, - Оффченко намекал на орден. Он потянулся. - Колоссально. Давно пора было их свести.

– Меня беспокоит жаркий, который к ним рвется, - Дитятковский, казалось, не разделял эйфории сослуживца. - Сдается мне, что от него будут одни неприятности.

– Никаких неприятностей не будет, - уверенно возразил Оффченко. - Они ничего не знают.

– Пока не знают, - уточнил Дитятковский, заведовавший службой технического обеспечения. - Меня настораживают эти рассуждения об операторах связи. Того и гляди, выйдут на маму.

– Мама явится? - насмешливо спросил тот.

– Мама пусть явится, - спокойно сказал техник. - Мама будет молчать. Если только не произойдет мысленного слияния. Или эмоционального. Могут явиться папы - вот в чем опасность.

– Останови, пойдем перекусим лучше, - Оффченко высвободился из объятий огромного, где-то конфискованного кресла, которое вытребовал для своего персонального комфорта. - Ну, явятся. Ну, потолкуют они. Чем это нам грозит? Рассекречиванием? Хорошо, пускай рассекречивают. Перед ними открывается будущее, которое с лихвой окупит любое прошлое.

Дитятковский остановил бобины и тоже встал. Он вынул маленький кошелек, высыпал мелочь в ладонь и начал пересчитывать.

– Ты забываешь, что они не слишком крепки умом, - среди монет он обнаружил одну негодную к обращению, иностранную; нахмурился, переложил ее в задний карман. - Йохо потолковей, но и правое полушарие у него очень активное. Он плохо контролирует эмоции. И если эмоции захлестнут всех троих, последствия могут быть довольно серьезными.

Оффченко томился в ожидании, победно скользя глазами по штабелям еще не распакованных коробок с офисной техникой. Он прикинул: "Тут наберется на миллион".

– Не будет никаких последствий. Если они взбунтуются, мы их просто запрем. Порознь. Неужели не справимся?

Дитятковский разобрался с мелочью, рассовал по карманам телефон, сигареты, кошелек, ключи. Он долго не отвечал, сосредоточенно проверяя себя: не забыл ли чего. Потом вдруг заступил дорогу Оффченко и спросил, глядя снизу вверх:

– Вот ты - ты бы как поступил? Сказал бы кто тебе - и что бы ты сделал?

– Убил бы! - шутливо зарычал Оффченко, схватил Дитятковского за плечи и встряхнул.

Они вышли из отдела обработки оперативной информации, заперли дверь: сначала на ключ, а потом еще почесали специальную щелочку пластиковой картой.

В столовой было, как всегда, немноголюдно. Дитятковский и Оффченко взяли оранжевые подносы, поставили их на сверкающие сталью рельсы и стали выбирать кушанья. Дитятковский взял себе салат, а Оффченко - запеканку. Впереди дымилось горячее, и повариха в чине сержанта уже приветливо улыбалась, готовая погрузить поварешку в пестрый гороховый суп.

– Ну, а если серьезно? - настаивал Дитятковский.

Оффченко не хотелось сбиваться на пафос. Он немного подумал, вздохнул и печально сказал:

– Я бы застрелился.

– То-то же, - строго отозвался товарищ. И добавил: - Откровенно говоря, сам я предпочел бы скончаться бездетным в июле 1914 года, в возрасте 80 лет. Впрочем, лучше в 1916-м… Глубокому старику приятно видеть, как все вокруг проваливается в ту же могилу.

Набрав разной снеди, они устроились за угловым столиком, откуда лучше просматривалось помещение: сделали так машинально, по многолетнему обычаю. Оффченко погрузил ложку в суп, поболтал, подул, попробовал и недовольно отвалился: горячо.

– Не тех ты боишься, если начистоту, - сообщил он, придвигая запеканку.

– Не тех? А кого же бояться?

– Покойников. Как полагается. Вдруг они наберут силу? Такую, что не спровадишь обратно?

Дитятковский пренебрежительно махнул бумажной салфеткой, которой протирал вилку.