Алексей Розенберг - Куншт-камера. Зал второй Страница 9

«Перепуп», который изобрел Эдуард Тимофеевич, представлял собой трехлитровую банку, оклеенную фольгой от шоколадок и набитую кручеными разноцветными проводами, шурупами, стеклянными шариками, гнутыми гвоздями, микросхемами, речной галькой, куриными косточками и еще какой-то чертовщиной. Причем все это странное содержимое было тщательно залито парафином по самую горловину банки. Наружу из горловины торчала только медная проволочка на манер антенны, да свисал черный шнурок от ботинка.

Точного принципа работы своего изобретения Эдуард Тимофеевич или сам не знал или тщательно скрывал, но окружающим представлял дело таким образом, что если, скажем, взяться за шнурок, то антенна, безусловно, укажет нужное направление.

И так оно и было!

К примеру, Елена Петровна, подержавшись за шнурок, отправилась в поисках жениха в направлении указанном проволочкой и нашла себе подходящую партию. А Евгений Олегович, грезивший о богатстве, подержавшись за шнурок, в нужном направлении сорвал в лотерею весьма приличный куш.

Случались, конечно, и казусы, как, например, когда сантехник Семен, грезивший черт знает о чем, с пьяных глаз за место шнурка ухватился за проволочку и в тот же день и помер, нечаянно выпав из окна. Или, к примеру, как сосед Эдуарда Тимофеевича, некто Ряшкин, возжелав женщин легкого поведения и отправившись по указанному направлению, попал в женскую секцию легкой атлетики, где за непристойное поведение этими же женщинами и был слегка искалечен. Но в целом, «Перепуп» работал правильно и без сбоев, и счастливые граждане, отстояв невероятную очередь и получив нужное направление, довольные расходились в разные стороны.

Надо сказать, что «Перепуп» не единственное гениальное изобретение Эдуарда Тимофеевича. И мы охотно расскажем вам и о других замечательных достижениях технической мысли этого великого человека, но как-нибудь в другой раз, так как нужное направление нами получено, и пора отправляться в путь.

Перпетуум мобиле

Мишка Семенов постоянно находился в движении и подшофе, отчего называл себя вечным двигателем на вечном топливе.

На счет того, насколько вечен такой двигатель, конечно, присутствуют некоторые сомнения, но что касается топлива – то, видимо, так оно и есть. Да и количество данного топлива исчислялось такими объемами, что Мишка не переставал двигаться даже в состоянии и без того недолгого и беспокойного сна.

И если по каким-то независящим от Мишки причинам, как например конфискация участковым самогонного аппарата, топливные ресурсы вдруг начинали иссякать, то его движения, направленные на поиск новых возобновляемых источников, заметно ускорялись.

В общем, насколько такой мобиле будет перпетуум, жизнь, конечно, покажет, но что до топливных ресурсов, то тут, граждане, беспокоиться не приходится.

Необычная особенность

У Матвея Филимоновича была интересная особенность: все, что находилось вдали – для него представлялось исполинских размеров, тогда как объекты перед самым носом, уменьшались до каких-то пылинок.

Скажем, собирался Матвей Филимонович откушать борща, капал из кастрюльки в махонькую плошечку четвертинку чайной ложки и ставил эту плошку в дальний конец комнаты, а сам отходил в противоположный, и раз – плошечка уже размером с целый котел! Ввек не съешь!

Или, к примеру, хотел какой-нибудь оппонент дать Матвею Филимоновичу в морду, так тот подходил к обидчику вплотную и натурально раздавливал его ногтем. А если этих оппонентов было несколько, то он их либо мухобойкой прикладывал, либо собирал в спичечный коробок и дарил детворе на потеху.

Конечно, не обходилось и без неудобств. С женщинами, скажем или с той же зарплатой – что с этими крохотулями прикажете делать? А на расстоянии, когда они приличных размеров, то как-то и неудобно.

Вот такие удивительные способности были у Матвея Филимоновича.

Счетовод

Перчиков лежал на диване, почесывая пузо, и натурально считал мух, кружащихся над его головой. Поскольку мухи периодически меняли направление движения, то Перчиков, то и дело, сбивался со счета, тихо матерился и начинал по новой.

– Перчиков, хотите доброго совета? – спросила Мария Витальевна. Она стояла подбоченившись посреди комнаты и уже минут двадцать терпеливо и молча наблюдала за мучениями Перчикова. – Вы их отловите по одной и закройте в банку – так легче считать будет.

– А и правда, – сказал Перчиков, не замечая сарказма в голосе Марии Витальевны, – У вас, голубушка, не найдется какой-нибудь подходящей посудины?

– Вы это серьезно? – с усмешкой спросила Мария Витальевна. – Может мне вам их еще и наловить?

– Ну, зачем мне отвлекать вас от дел? – сказал Перчиков и задумчиво поискал что-то в носу. – У вас и без того забот хватает. Уж тут-то я сам разберусь. Вы мне только подходящую посудинку дайте. Кстати, а что у нас сегодня на обед?

Мария Витальевна открыла, было, рот, чтобы сказать какую-нибудь колкость, но просто махнула рукой и, сказав «Тьфу» вышла из комнаты, хлопнув дверью.

– Чего это с ней? – задумчиво пробормотал Перчиков, и тут же переключился на свое нелегкое занятие. – А ведь и правда – с банкой, пожалуй, будет легче…

Пёс Вельзевул

Решил как-то раз Дмитрий Егорович разыграть Инессу Павловну, для чего переоделся самой Инессой Павловной и, нацепивши роскошную рыжую бороду и милицейскую фуражку, отправился к ней в гости.

А надо сказать, что натуральная Инесса Павловна на днях уехала к тетке в Кологрив, оставив квартиру под присмотром беспородного пса Вельзевула, не отличающегося кротким нравом.

Так что пес поначалу немного озадачился, увидев хозяйку квартиры, но обладающую чужим запахом, но вскорости подвох раскусил. А заодно и причинное место Дмитрия Егоровича.

Так что теперь Дмитрий Егорович никого более не разыгрывает и разговаривает исключительно фальцетом.

Задумчивые люди

Петр Валентинович сидит на кухне за обеденным столом и задумчиво катает хлебные шарики, которые также задумчиво кидает в задумчивую Ольгу Семеновну, которая задумчиво кидает в задумчивого Петра Валентиновича вареные макароны.

Задумчивый кот, сидящий на столе, задумчиво хватает когтями пролетающие мимо него шарики и макароны и, отправляя их себе в рот, задумчиво пережевывает.

На кухню входит задумчивый доктор в белом халате. Он усаживается за стол и начинает задумчиво что-то писать на обрывке рецепта, а кот начинает задумчиво отбивать в его сторону пролетающие шарики и макароны.

А к вечеру все задумались настолько сильно, что стали совершенно неподвижны и попадали со стульев. Кот, в частности, свалился со стола.

На шум пришел задумчивый дворник Тихон, который задумчиво смел огромной метлой Петра Валентиновича, Ольгу Семеновну, доктора и кота в железный совок и выбросил за ненадобностью в мусоропровод.

Пригодилось

Олег Егорович пригласил на именины многочисленных друзей и подруг, пообещав им шикарный стол с разнообразными напитками и закусками.

Но к тому времени, когда гости, наконец, раскачались и пришли, Олег Егорович уже помер, так что вместо именин гостям пришлось справлять поминки: ну не пропадать же, в самом деле, богато накрытому столу?

Странная голова

Петр Васильевич прогуливался вдоль озера, размышляя о высоких материях, когда из воды высунулась бородатая голова Михаила Прокопьевича и голосом Елизаветы Павловны попросила закурить.

Петр Васильевич очень удивился такой просьбе, так как знал, что Михаил Прокопьевич не курит. Но если это все-таки была Елизавета Павловна, то тогда все становилось на свои места. Единственно, что оставалось не ясным, так это то, где она умудрилась раздобыть бороду Михаила Прокопьевича.

Чтобы развеять всяческие сомнения, Петр Васильевич кинул в странную голову опустевшую бутылку из-под денатурата, и попал прямехонько в лоб. Голова нырнула и, вынырнув обратно, стала однозначно головой Елизаветы Павловны, однако ругалась она по матушке голосом Михаила Прокопьевича.

Так что сомнения в голове самого Петра Васильевича так и не развеялись, отчего он мастерски в один присест опустошил вторую бутылку и также метко метнул в лоб матерящейся головы Елизаветы Павловны. Голова нырнула и, вынырнув обратно, оказалась головой известного на всю округу своими розыгрышами покойного Федора Ильича.

Тогда в голове Петра Васильевича все стало на свои места, и он, рассмеявшись веселому розыгрышу, опустошая на ходу третью бутылку денатурату, резво побежал домой пить чай с малиновым вареньем.

Вне себя

Валентин Петрович был вне себя от злости. Его буквально трясло и корежило. Он не мог произнести ни слова, а только рычал, скрежеща зубами и плюясь желчной слюной. Его брови ходили ходуном, а глаза, повылезшие из орбит, вращались таким замысловатым образом, что, казалось, ими можно двигать предметы.