Сара Ларк - Лазурные берега Страница 10

Бонни не могла этому поверить — уже потому, что за попытку убийства губернатора Ямайки, конечно, никого не стали бы ссылать на Каймановы острова, а, скорее всего, просто сразу повесили бы. Однако какой-то влиятельный баккра, очевидно, не дал этому случиться, за что Джеф, впрочем, не испытывал к нему никакой благодарности. В конце концов, его отец ненавидел этого белого человека, имени которого Джеф уже не помнил.

Бонни спрашивала себя, как вообще у Джефа могли сохраниться воспоминания об отце. Маану, очевидно, последовала за Аквази на Каймановы острова, и это тоже устроили для нее какие-то белые покровители. Однако на плантацию, на которую Аквази попал в качестве раба, их влияние не распространялось. Как бы там ни было, хозяин этой плантации не изъявил готовности взять на плантацию также и Маану. Не могло быть и речи о том, чтобы в поселке рабов жила свободная чернокожая, это привело бы к росту недовольства. И к тому же Маану любила Аквази не настолько сильно, чтобы снова отдать в рабство себя и своего сына лишь для того, чтобы жить вместе с мужем на плантации. Таким образом, на протяжении нескольких лет она могла видеть Аквази только на Рождество, и при этом ей мало что от него доставалось. Однако маленький Джеф жил только этими днями и бесконечными рассказами Аквази о Нэнни-Тауне, о свободе, об Африке… и о побеге! Очевидно, отец Джефа не мог думать ни о чем другом и разрабатывал один план побега за другим. Он даже дважды пытался бежать, однако его каждый раз ловили, и это приводило Джефа в ярость.

Бонни всегда без комментариев выслушивала рассказы Джефа о неудачах, из-за которых побег не удался — в конце концов, она не хотела его сердить. Но в глубине души девушка подозревала, что отец Джефа был таким же сумасшедшим, как и ее мать. На Большом Каймане не было Блу-Маунтинс, остров был маленький, и его изучили вдоль и поперек. Здесь не прятался ни один марон. Сбежавших рабов немедленно возвращали на плантации, и тут даже никто не подвергал их особенно тяжким наказаниям. Случалось, однако, что рабов убивали при попытке к бегству, если они оказывали сопротивление при аресте.

Именно это случилось с Аквази, когда Джефу было десять лет. С тех пор его героический отец жил только в его воспоминаниях. Маану осталась на острове Большой Кайман. А что еще ей было делать? У чернокожего человека никто не купит лавку по справедливой цене. А уехать отсюда, не имея средств, означало бы снова попасть в рабство.

Бонни не думала, что миссис Маану действительно нравится жить в портовом поселке, но для нее существовало так же мало возможностей для бегства, как и для рабыни.

Бонни добралась до лавки Маану, и ей сразу же стало легче, когда она увидела широкий белый тент, отбрасывавший тень на чистую, пестро окрашенную веранду. Девушка радовалась, если ей удавалось пройти мимо баров и борделей, располагавшихся вокруг порта, и при этом избежать приставаний. В лавке Маану было так уютно, по-домашнему… Бонни любила запах пряностей и вид свежих фруктов и овощей, которые выставляла Маану на полках на веранде своей лавки. Это было похоже на рынок. Наверное, ей хотелось вызвать аппетит у прохожих. Все прочие товары были сложены во внутреннем помещении — главным образом, это были продукты питания, в основном сухофрукты, бобовые, заквашенная в бочках капуста, мука и сахар, и, конечно, большое количество корабельных сухарей. За счет покупок тех немногих людей, которые жили в поселке, Маану и Джеф жить не смогли бы, большинство своих товаров они продавали на корабли, которые причаливали здесь, чтобы пополнить свои запасы.

Бонни с трудом поднялась по ступенькам на веранду — и, услышав голоса Маану и Джефа, почувствовала, как ее сердце забилось чаще. Значит, ей повезло, он был здесь! Однако мать и сын разговаривали на повышенных тонах. Бонни показалось, что они ссорились.

— Джеф, тебе уже почти восемнадцать лет!

Маану пыталась сохранять спокойствие, однако по ее голосу Бонни слышала, что она расстроена. Свободная чернокожая женщина говорила на чистом английском языке. Поначалу это тоже казалось Бонни невероятным, однако за последние годы она так часто имела дело с Маану и Джефом, что сама научилась говорить довольно правильно.

— Ты же не можешь всю свою жизнь шляться по порту, выжидая, когда кто-нибудь даст тебе пару монет за то, что ты погрузишь товар на его корабль!

— Ну а что еще мне делать? — вызывающе спросил Джеф.

Чтобы лучше видеть их обоих, Бонни пододвинулась немного ближе к двери магазина, на которой висела пестрая занавеска от мух, состоявшая из отдельных пестрых ленточек. Джеф сидел на мешке с сушеными бобами, задрав крепкие ноги в белых льняных штанах. Он был чрезвычайно сильным, мышцы под его белой рубашкой могли бы принадлежать борцу-призеру. Волосы Джефа были коротко острижены. Лицо было иссиня-черным. Он унаследовал от матери высокие скулы, но не ее раскосые глаза. Его глаза под выпуклыми надбровными дугами были скорее круглыми и широко расставленными. У Джефа был широкий рот, и, когда юноша смеялся, он выглядел неотразимо. Однако Джеф смеялся редко.

Маану пожала плечами. Она явно не могла спокойно продолжать разговор с сыном.

— Если бы я знала, Джеф! Сам придумай что-нибудь! Наймись матросом на корабль или…

Джеф фыркнул.

— На торговый корабль, мом? — насмешливо спросил он. — А может, на корабль, который привозит рабов из Африки?

Маану подняла руки. Это был беспомощный жест — она делала вид, будто хочет поправить ярко-красный тюрбан у себя на голове, под которым прятала волосы. Мать Джефа была одета в традиционный наряд острова. Она носила широкую красную юбку и простую льняную блузку, а также бросающийся в глаза, но практичный головной убор.

— Бывают же корабли, которые не перевозят рабов. Или поговори с каким-нибудь ремесленником. Может быть, ты смог бы работать у него помощником на плантации…

— Тогда я сразу же могу идти рубить сахарный тростник! — Джеф вскочил на ноги. — Я не буду работать ни на одного из этих баккра! — Он словно выплюнул это слово. — Я не позволю бить себя плетью и унижать. Я…

— Ты свободный человек, и никто не будет бить тебя плетью, — возразила Маану. — А то, что какой-нибудь мастер может дать оплеуху ученику, как тогда сделал кузнец, — так с этим приходится мириться даже белым молодым людям.

Бонни вспомнила, что именно из-за этого случая два года назад закончилось неудачей обучение Джефа кузнечному ремеслу. Фрейзер Уоттс, кузнец, был из числа тех немногих жителей портового поселка, которые были честными и обходительными. Сам он был мулатом и не возражал против того, чтобы взять в ученики чернокожего юношу. Однако они с Джефом не поладили. Просто сын Маану терпеть не мог, когда ему приказывали. Он заявил мистеру Уоттсу: воин из племени ашанти не должен никому подчиняться. После этих слов Уоттс отвесил ему пощечину, а потом с изумлением увидел, как его кипящий от ярости ученик замахнулся на него раскаленными докрасна щипцами. После этого Уоттс заявил Маану, что не хочет иметь в учениках воина из племени ашанти. Либо Джеф должен научиться вести себя как следует, либо пусть не появляется у него.