Осип Назарук - Роксолана: королева Востока Страница 11

— А что им нужно?

— Смотря от кого. Они делят нас, чтобы использовать по-разному. Одних, простых и некрасивых, отправляют на тяжелую работу. Других берут в школы.

Ляшка улыбнулась с горечью и сказала:

— Та, в которую тебя направят, стоит того, чтобы в нее стремиться.

— А куда меня направят?

— Тебя отправят изучать настоящие науки. Научат тебя читать и писать по-своему, а может, и счету своему, и попробуют продать как служанку в гарем какого-то баши или дефтердара, что в чести у хана.

— Зачем им это?

— А чтобы через тебя завязать знакомства и получить всяческую помощь.

— А что же служанка может сделать?

— Смотря какая, смотря где и смотря когда. Выведать можно многое. Эти хитрые генуэзцы уже все просчитали.

— А в какую школу отправили тебя?

— Меня — совсем в другую. Красивых девушек они отправляют в гаремы богатых господ и вельмож и кормят подобающе, и воспитывают. Видела, сколько мне еды принесли?

— Видела. Очень много.

— И я все должна была съесть. А если бы не съела, то снова бы получила батоги, хотя я уже так побита, что и сидеть не могу.

— За что?

— Говорю же, за непослушание. За это меня высекли. Приехал из Трапезунда какой-то баши, что хотел выбрать себе девушку из тех, что есть у нашего хозяина, или хозяев, потому, что у них союз. Словом, захотел себе какую-то красивую девушку в гарем. Меня красиво одели, привели, и приказали мне сделать при нем все, чему учили в моей школе.

— А чему тебя учили в твоей школе?

— Это не та школа, о которой ты думаешь. Учат там мало — в основном танцевать их танцы, а еще тому, как вести себя со стариками, а как с молодыми.

— И как же?

Молодая полячка Ванда немного стушевалась. Но сказала:

— Как придет молодой, что хочет купить девушку, нужно несмело прятаться, опускать взгляд, стыдливо закрывать глаза руками и этим привлечь его.

— А со старым как?

— Совершенно иначе! Ему нужно просто смотреть в глаза горячим огненным взглядом и этим самом будто обещать ему роскошь, чтобы он тебя купил. Вот приехал как-то сюда один старый баши из Трапезунда. Множество лучших девушек выставил ему наш хозяин в ряд, и меня тоже. Нам всем строго напомнили о том, как вести себя. Баши, опираясь на палку, пролез между нами и оглядел каждую. Посмотрев на него, я чуть не упала: старый, сгорбленный, паршивый, голос звучит как сухое ломающееся дерево. А он как раз показал на меня! Вывели меня из ряда ни живую, ни мертвую и сам хозяин проводил меня в отдельную комнату вместе со старым баши, где тот при нем должен был меня внимательнее рассмотреть. Хозяин еще по дороге давал мне понять глазами, как нужно себя вести. Но я решила действовать не так, как нас учили.

— И ты добилась своего?

— Да. Старый баши подошел ко мне несколько раз, а я и глазом на него не глянула, хотя мне мой хозяин в гневе даже покашливать начал. И баши сказал ему при мне: «Что-ж! Она хороша, но без жизни. Не хочу!». И поехал, никого не купив!..

— Я бы сделала так же.

— А я уже нет, пусть уж будет, что будет. Потому, что неделю меня били три раза в день, да так, что впадала в беспамятство. Не хочу этого больше. Только бы этот баши снова не приехал.

Дрожь потрясла ее.

Настя успокаивала ее:

— Он не тебя уже не посмотрит.

— Да! Будто он помнит, что уже рассматривал меня. Оденут меня совсем по-другому, волосы спустят на грудь, не назад. Смотри, какие у меня волосы красивые! Они знают, что и как делать!

Она показала свои действительно прекрасные волосы и, передохнув, добавила:

— У меня чувство, что этот труп купит меня! — Она тяжко зарыдала.

— А что он тебе сделает, если ты не любишь его, даже если он тебя купит?

— Эх, ничего-то ты не знаешь про то, что они с непослушными вытворяют, с теми, кто не выполняет их прихоти! Поживешь, узнаешь. Тут есть те, кто побывал в гаремах в Царьграде, Смирне и Египте. Страшные вещи рассказывали.

Настя задумалась.

У нее перед глазами стояла разорванная цепь храма тринитариев, как символ всего лучшего. Только теперь поняла она, что значит быть невольницей, что значит быть свободной. Эта цепь с храма казалась ей золотым символом, самым дорогим. Теперь ей пришло в голову, что если сегодня она услышит звоны этого храма, то получит свободу.

Ей вспомнилось, что отец ее очень не любил таких суеверных зароков. Но она не могла сопротивляться тому, что родилось в ее душе, хоть и боролась с ним. «Может, сегодня воскресенье?» — подумала она. Ведь в дороге она утратила счет дням, но боялась спросить подругу по несчастью, знает ли она, что сегодня за день: хотела подольше обманываться тем, что сегодня воскресенье, тем, что сегодня сейчас зазвонят к вечерне в церкви тринитариев. Этот голос был бы для нее знаком того, что она еще вернет свободу. Дома, на воле в родном краю. Эти две мысли — родной край и свобода — были неразрывны в ее мыслях и мечтах.

«Неправ был отец, когда говорил, что здоровье — главное добро в человеке, — подумала она. — Свобода — благо еще большее».

Но не давала она распознать в себе то, что было у нее на душе. Инстинктом чувствовала, что веселье и глубокое чувство радости жизни — ее защита в одиночестве.

— Не печалься, — сказала она ляшке. — Будь что будет!

И она запела такую веселую песню, что даже Ванда повеселела. Так они проболтали до самого вечера, а звона все не было слышно… Пришли с работы их товарки. От той, у которой был красный шарф, узнала Настя, что уже завтра поведут ее в школу и что там еще есть кроме нее, еврейка с Киевщины, две гречанки, и другие из разных земель. Там есть два главных учителя: турок и итальянец…

После ужина девушки снова стали уходить.

— Куда же вы снова идете? — Спросила Настя.

— Снова в школу, но это другая — там легче, — ответила полячка.

— Там женщины учат, — добавила другая.

— Ты тоже завтра туда пойдешь, сказала третья. — Должна пойти, хотя, наверно, ты немного знаешь, как делать то, чему там учат.

Настя была очень заинтересована и хотела увидеть эту школу невольниц. Она почти не спала в ту ночь.

V. В школе невольниц в страшном городе Кафе

Каждая школа учит не для себя, а для жизни.

Смущенной шла Настя в школу невольниц. Но ее ум живо работал. Она ясно понимала, что в этой школе может быть заложен фундамент ее дальнейшей судьбы — хорошей или плохой. Побег, или жизнь здесь — все равно нужно изучить местную жизнь и то, чего она требует. Она это заучила себе как «Отче наш», который повторяла из раза в раз.

Долго она думала о себе. Твердо решила она для себя все, чему в этой школе учат, усвоить. И еще об одном она думала, хотя и стыдилась самой себя…