Элизабет Стюарт - Роза и лев Страница 11

Роберт почувствовал знакомую сухую горечь во рту. Когда он заговаривал о нанесенных ему обидах, то переставал владеть собой и этим унижал самого себя. Не пристало воину плакаться как дитя и жаловаться на то, что тебя обокрали. Но как же не выплеснуть накипевшую злобу при мысли о том, что Монтегью и его дети наслаждались теплом и добротной пищей в отнятом у него замке, в то время как он и его сынишка кочевали, преследуемые стаей охотников, подобно загнанным животным, по дорогам Нормандии и чуть ли не половины всего французского королевства.

И вот Адам мертв. Роберту хотелось немедленно, не откладывая возложить вину за его смерть на какого-то из семьи Монтегью, свершить расправу над отпрыском этого злодейского рода. Мудрый Промысел Божий отдал ему в руки дочерей главного мерзавца. Как же теперь распорядиться их судьбой, чтоб отец поджарился уже здесь, в мире живых, еще до того, как попадет в адское пекло, где ему давно уготовано место?

Он еще раз окинул взглядом девушку, только что угрожавшую ему кинжалом. Из ее уст он наслушался достаточно оскорблений, чтобы отплатить ей по праву сильного самым страшным унижением. Он смотрел на ее нежную шею, на бурно вздымающуюся под платьем высокую грудь. Где-то там, внутри ее тела, находилась душа, которая пылала ненавистью.

Можно очень быстро загасить этот полыхающий огонь, сдавить хрупкое горло, заставить непокорное женское тело трепетать под его тяжестью. А можно и поиграть с ней, как кот с мышью.

— Вы можете называть меня милорд, но для близких друзей я — Роберт. Наша вражда с вами продлится очень долго, если вы будете оставаться такой же крепкой, как кремень. Но ведь известно, что из кремня высекаются искры, потом от них занимается солома, а затем начинают полыхать и поленья в очаге. Когда б вы ни позвали меня, я откликнусь, будь то ночь или день, если понадобится разжечь огонек и обогреть друг друга.

Его намеки, сопровождаемые ехидной усмешкой, не вызывали сомнений, но девичьи щеки не покраснели от смущения. На его выпад она подготовила ответный удар.

— Вы подчинили всех, кто остался в живых в замке, но не меня! Вы можете надругаться надо мной или убить. Но это принесет вам меньше выгоды, «рыцарь удачи», чем та, на которую вы рассчитывали.

— О, мой Бог, как я могу пройти мимо своей выгоды? — иронически произнес он.

— Для вашей же пользы, рыцарь, я советую, — тут голос Джоселин обрел твердость, — выслушать меня. Учить вас я не собираюсь, но полезный совет никогда не помешает. Люди Белавура — ваши люди, мне это понятно. Они сохранили верность вам, несмотря на то, что считались смердами моего отца. Они вынуждены были исправно выполнять свою работу, кто бы ни был их господином. Откуда бедным людям знать, чья власть праведна, а чья — незаконна? Не наказывайте их за службу моему отцу. Когда им было плохо, они молились о справедливой власти, так воплотите собою чудо, сделайте так, чтобы молитвы их не остались безответными. В их глазах вы герой, так будьте милосердны и не роняйте себя.

Господи! За ним стоит дюжина вооруженных воинов с факелами в руках, готовых сжечь заживо эту ведьму, хотя это всего лишь девчонка с растрепанными черными волосами, едва различимая во тьме при свете гаснущего огарка свечи на столике. Но она еще и поучает его!

Почему же он и его люди выслушали, не прерывая, ее горделивую речь? Редко в своей жизни Роберт ощущал, что стоящий перед ним противник прав. И оспорить его правоту можно было, только вонзив ему меч в горло. Если он применит силу, то, конечно, унизит себя. Надо сохранить легенду о Роберте де Ленгли как о сверхчеловеке, не подверженном порочным страстям — мстительности, корысти, похоти. А может ли позволить себе сверхчеловек жалость? Ведь Роберт де Ленгли пожалел девушку, стоящую перед ним.

Его воины в нетерпении переминались с ноги на ногу, топча щепки, разбросанные по полу. Их похотливое желание возбуждал вид раскинутой за спиной у Джоселин постели, смятых простынь и одеял. Они посмеивались, покашливали, но пока не осмеливались высказать вслух свое раздражение. Несомненно, скоро последуют и нелицеприятные слова, если Роберт будет медлить с решением судьбы дочерей Монтегью.

Как нелегко быть героем мифов и легенд, как трудно отыскать тонкую нить Ариадны, выводящую из лабиринта запутанных противоречий!

— Вы преподали мне урок, и я его усвоил. Быть может, вам захочется и далее заниматься моим воспитанием?

Она промолчала, а Роберт, ободряюще улыбнувшись и тут же вновь посуровев, обратился к своей свите:

— Роджер, отыщи плотника для починки столь драгоценной двери. Ты, Эдмунд, и ты, Герард, будете охранять это гнездышко и не покинете поста без моего личного приказа. И не смейте переступить через порог и пялить глаза на молодых леди. Лучше вообще повернитесь к ним спиной. Эммер и Рольф, быстро соберите всю прислугу внизу и объясните им, что мы не людоеды, а я не упырь, пришедший сосать их кровь.

Отдав необходимые приказы, Роберт снова обратил свое внимание на пленниц. Огарок свечи уже почти утонул в расплавленном воске и мерцал совсем тускло. Лицо Джоселин, обрамленное черными растрепанными волосами, было бледнее алебастра, которым покрывают лики умерших, снимая с них посмертную маску. Ему захотелось вернуть румянец ее щекам горячим поцелуем, сжать ее в объятиях, сорвать с нее одежду и коснуться обнаженной плоти. Естественное желание мужчины, уже давно не обладавшего женщиной.

Он поборол в себе этот порыв, но Джоселин догадалась, что похоть одолевает его. Она смело посмотрела ему прямо в глаза. Он встретил ее взгляд и заговорил мягким, даже вкрадчивым тоном, не похожим на его прежние командные выкрики:

— После заключения мира нам незачем далее враждовать, мадам. Я поклялся, что низвергну в ад вашего папашу, но это мои личные счеты с ним, вы тут ни при чем. Еще хочу сказать вам, что вы очаровательны. Мне повезло заиметь такую заложницу.

С этими словами он растворился во тьме, но сказанное им тяжелым камнем упало на ее сердце.

«О Боже! Я должна его ненавидеть, но он ведь был справедлив и проявил ко мне уважение. А может быть, его поступками руководит только вожделение? Плохо ли это?»

Она не знала, как ответить на этот вопрос, ведь никто раньше не желал обладать ею, не интересовался ею как женщиной.

Джоселин яростно тряхнула головой, отгоняя греховные мысли. Ей надо было вновь заняться сестрой. Аделизу колотила нервная дрожь, но почему-то и сама Джоселин тоже вся дрожала. Неужели в этом повинен пришелец со своим огненным, проникающим в глубь души взглядом?

— Слава Богу, милая Аделиза, что мы живы. А все остальное пустяки, — нашептывала она на ухо сестрице.