Дениза Робинс - Жонкиль Страница 12

Мужчина крепко закусил нижнюю губу. Он не осмеливался поведать то, что терзало его. Но в нем затеплилась надежда: может быть, она и не захочет расстаться с ним, когда узнает правду.

«Но какого черта я перехожу мост, еще не подойдя к нему? — спрашивал он себя. — Она еще ничего не знает, и она любит меня сейчас. Не надо унывать».

Много лет он закалял свое сердце против всяких сентиментальностей. Он без оглядки флиртовал то с одной хорошенькой женщиной, то с другой — жил легко и без усилий, никогда не позволяя себе увлечься серьезно. Было невыгодно быть серьезным: это требовало слишком много душевных сил. Почему тогда он так мрачно рассматривает свое приключение с Жонкиль и делает из этого трагедию? Она милый, привлекательный ребенок, и он будет добр к ней... не клялся ли он в этом сто раз с тех пор, как решил жениться на ней? Ее любовь к нему, возможно, окажется первой влюбленностью молодой девушки и не повлечет за собой никаких трагических последствий.

Так Роланд Чартер уговаривал себя, стараясь успокоить совесть, пресечь на корню зарождающуюся любовь к Жонкиль. Любовь на час... на день... этого было достаточно... пусть будущее само заботится о себе! Возможно, Жонкиль простит его... останется с ним... не будет никакой трагедии.

Прежний безжалостный, испорченный Роланд отстоял свои права. Он высвободился из рук Жонкиль и закурил. Она серьезно смотрела на него.

— Ты ужасно много куришь, Роланд.

— Да, — согласился он. — Очень много. Но можно мне не быть под башмаком своей жены в первый день моей женитьбы, миссис Чартер!

Имя, голос, тон полунасмешливый, полунежный, привели ее в восторг. Она рассмеялась.

— Хорошо, мистер Чартер. Не буду пилить вас. О, Роланд, я не могу поверить, что я замужем... что мне не придется больше сидеть напротив бедного папы в его кабинете, не придется запоминать длинные головоломные названия всех мотыльков, какие только есть на свете, или изображать восторг по поводу обломка сухого папоротника и искать в энциклопедии растения, которые росли еще до Адама!

Он улыбнулся. Он отлично помнил, как его заставляли делать то же самое, как он злился из-за этих часов, проводимых в кабинете дяди Генри, как часто у него было искушение разбить микроскоп вдребезги, сжечь энциклопедию. Когда ему было десять лет, он страстно увлекался бабочками, купил себе сачок, стремился выучить их названия, узнать, где можно поймать толстоголовку, нимфалиду, маленьких голубянок.

Но дядя Генри в своем фанатическом желании искать и коллекционировать только мотыльков очень скоро убил в мальчике интерес к бабочкам, а заодно и к естествознанию в целом.

И Жонкиль прошла через это, бедняжка... Но он, Роланд Чартер, заставит ее забыть скуку Риверс Корта, он покажет ей все чудеса света, блеск и красоту жизни!

— Я думаю, что скажет отец, — пробормотала она.

Роланд промычал что-то нечленораздельное. Жонкиль крутила вокруг пальца обручальное кольцо. Уголки ее губ дрожали.

— Боюсь, что для него это будет потрясением, ужасным потрясением, и громадным разочарованием. Он надеялся, что я буду известным ботаником, великой женщиной; а бабушка хотела сделать из меня настоящую маленькую леди.

— Какой вздор все это, — сказал Чартер. — Ты родилась на свет для того, чтобы быть естественной, любящей удовольствия девушкой, а не очкастым ботаником или повелительницей гостиных, бедный ребенок!

— Ну уж и ребенок! — сказала Жонкиль с негодованием.

— Конечно, ребенок, — настаивал Роланд. — Хотя, я думаю, у тебя были мечты о любви и замужестве. Это естественно для женщин — мечтать о любви и романтике, не так ли?

— О, нет. Масса девушек интересуются теперь только спортом и смеются над любовью.

— И в этом есть своя романтика, — сказал Роланд, — а девушкам, которые подражают мужчинам, все равно не остается ничего другого, как стать женственными, когда они встретят того, кого им суждено полюбить.

— Я должна признаться, я сразу влюбилась в тебя, — прошептала Жонкиль. — Я забыла обо всем, кроме тебя.

Он взял ее руку и рассматривал ее, улыбаясь.

— Слава Богу, что ты не стремишься подражать мужчинам, дорогая, — сказал он.

— Но боюсь, что я больше знаю о мотыльках, чем о том, как быть элегантной, — вздохнула она.

— Я люблю тебя такой, какая ты есть, совершенно естественной, — сказал он. — Хотя нам придется избавляться от пристрастия к ловле мотыльков и к другим подобным удовольствиям!

Еще несколько дней тому назад он относился к ней безразлично, ему казалось, что она слишком худая, слишком загорелая, слишком юная, чтобы быть красивой.

— Я рада, что ты пришел и научил меня любить, Роланд, — сказала она. — Это самая замечательная вещь в мире.

— Не думай слишком много об этом, дитя, — сказал он резко. — Не будь слишком сентиментальной. Смотри на вещи более трезво. Доля цинизма никогда не помешает женщине на крутых поворотах. А розовые грезы... Что ж, после них гораздо тяжелее подниматься, когда жизнь собьет тебя с ног.

— Я не боюсь жизни, — сказала она гордо, — ты ведь защитишь меня от ее ударов, правда, Роланд?

— О, Боже, — простонал он, поддразнивая ее, — ты, я вижу, намерена во всем полагаться на меня?

— И материально тоже, — рассмеялась она в ответ. — У меня в сумочке не более десяти шиллингов.

Он стал серьезным.

— Давай не будем говорить о деньгах, — сказал он. — Это больной вопрос. У меня нет состояния. Ты привыкла к достатку, а...

— Не о чем особенно беспокоиться, — перебила она. — Отец простит меня, когда он увидит тебя и узнает, какой ты, Роланд. Тогда у меня снова будет все, что я захочу.

— Я не собираюсь жить на деньги своей жены, — сказал Роланд. — У нас будет всего одна свободная неделя, Жонкиль, затем я должен работать.

— Было бы замечательно найти какую-нибудь крохотную квартирку в Лондоне. Я бы готовила, пока ты работаешь, — сказала она весело.

«Бог мой, какой она еще ребенок. Она, кажется, еще не понимает, что она сделала, выйдя замуж за меня сегодня утром! Господи, зачем я это сделал?» — думал Роланд. В этот момент он почувствовал ее пальцы на своей руке.

— Роланд, — сказала она тихим, дрожащим голосом ему на ухо, — я не боюсь ничего на свете, пока ты любишь меня.

Он крепко обнял ее.

— Я действительно люблю тебя, Жонкиль, — сказал он тоже шепотом. — Гораздо больше, чем раньше, верь мне!

— Скажи мне, это правда, что я один раз прочитала про мужчин и любовь...

— Что, дорогая?

— Байрон сказал, что любовь мужчины и жизнь мужчины идут раздельно, но смысл жизни женщины — в любви...

Роланд вдруг прижал ее темную головку к своему плечу. Он не мог больше выносить вопрошающего взгляда ее тревожных, невинных глаз.