Элизабет Чедвик - Любовный узел, или Испытание верностью Страница 13

Она разложила готовых угрей по двум мискам, и, пока они ели, Оливер рассказал все, что знал о Ричарде и Кэтрин. По мере рассказа лицо Этель становилось все более задумчивым. Она одобрительно кивнула, услышав о целебном отваре, а при упоминании о красных чулках и манере молодой женщины садиться на лошадь в уголках глаз старухи собрались веселые морщинки.

– Необычная молодка, – заметила она, глядя, как Оливер выскребает последние капли с дна миски. – Замужем?

– Вдова, – он облизнул ложку. – Потеряла мужа три года назад.

Этель что-то сочувственно пробурчала и добавила, постучав ложкой о колено:

– Ты ведь не бросишь ее с парнем, а? А то ведь вроде доставил уж в безопасное местечко.

– Конечно, нет! – Оливер взглянул на нее с раздражением, потому что несколько рассердился на колкость, хотя в душе прекрасно знал, что ворчит Этель скорее по давно укоренившейся привычке, а не потому что сомневается в его моральных качествах. Очень уж хочется старушке хоть изредка сталкиваться с чем-нибудь добропорядочным в забывшем достойные пути мире. – Я буду навещать их при любой возможности, пока они не устроятся как следует.

– Не забудь, мой мальчик, – сказала Этель таким тоном, будто он до сих пор носил короткие штанишки, но больше подкалывать не стала.

В глазах ее, правда, был подозрительный блеск, однако что он значил, Оливер с уверенностью сказать не мог. Старая няня всегда была себе на уме. И это стало одной из причин, по которым новый фламандский лорд Эшбери вышвырнул ее из домика, который лепился к самой стене замка.

Поблагодарив за ужин, Оливер поднялся на ноги и собрался было уходить, но в тот момент, когда он приглаживал руками волосы, из тени выступила фигура молоденькой прачки из замка. У нее было круглое веснушчатое лицо, похожее на яблоко, да и сама она вся напоминала собой крепкое яблочко, портили дело только красные шелушащиеся руки.

Заметив рыцаря, девушка замялась и чуть было не убежала прочь, но старуха подняла вверх указательный палец, чтобы та подождала, порылась в кожаной сумке у своей скамеечки и извлекла из нее узел, связанный из двойной крученой шерстяной пряжи трех цветов, а также льняной кулечек, горловина которого была затянута красной ниткой.

– Не обещаю, что это поможет, Вульфрун. Оно не всегда действует. Однако в свое время у меня было больше успехов, чем неудач.

Девушка покосилась на Оливера и быстро выхватила предметы из рук Этель, вложив ей в ладонь монетку.

– Только твердо помни, что сперва надо попросить помощи у святого Валентина, да смотри, не забудь! – сурово добавила старуха. – Кстати, не забывай втирать мазь, которую я дала тебе для рук.

Девушка молча кивнула, еще раз покосилась на рыцаря и поспешила прочь.

Этель скрестила руки на груди и фыркнула:

– Есть тут паренек, за которым она бегает. Угольщик у задних ворот.

– И ты веришь, что она поймает его с помощью любовного узла и прочих приворотов? – Оливер посмотрел на старую няню весьма разочаровано.

– Может, поймает, а может, и нет. Причем даже с помощью настоящей любви, которая летит напролом, как гончая собака по следу, – Этель деловито сунула монету в кошель на груди и добавила, поскольку Оливер по-прежнему не сводил с нее глаз. – Это в любом случае не повредит, а меня зато накормит.

– А как быть с тем, что тебя выгнали из дому за колдовство?

– А почему, по-твоему, я велела ей заручиться покровительством доброго христианского святого? Кроме того, так ведь повсюду принято. Любая знахарка зарабатывает себе на хлеб с помощью волшебных узлов и любовных напитков. Их можно купить где угодно. Покажи мне хоть одною моряка, у которого в куртке не было бы узла, связанного собирательницей трав, чтобы получить власть над ветром, или хозяйку самого крошечного домика, у которой нет нити, выкрашенной кровью, текшей из носа. – Этель ласково потрепала Оливера по руке. – Я держусь в границах дозволенного. Этот сукин сын Одинел Фламандец – чтоб ему мужской силы лишиться! – выгнал меня из дому, потому что я не признала его лордом Эшбери. Глаза Этель гневно заблестели.

Оливер знал, что в такие минуты спорить с ней бесполезно, поэтому просто сбежал под предлогом, что надо отвести серого в конюшню, и принялся распутывать узел на коновязи. Тот никак не поддавался, и рыцарь чертыхнулся про себя: запутанный, словно бы в предзнаменование каких-то грядущих событий. Искусство сплетения нитей, шерсти и веревок в сложные узлы было древним, с ним связывалось много суеверий. Когда узел вяжут, над ним трижды произносят заклятие, вплетая в изгибы и перекрещивание нитей большую силу. Когда же узел развязывают, то тем самым высвобождают и силу – на добро или на зло. Рыцарь не верил в эту магию, по крайней мере, уверял себя в этом, однако испытал огромное облегчение, когда повод наконец поддался.

Этель с улыбкой помахала ему рукой, громко поблагодарила за угрей и снова уселась у огня. Затем старушка порылась в своей сумке, достала из нее три веретена с красной, белой и черной пряжей, а потом терпеливо, проворно, несмотря на слабую левую руку, принялась сплетать и вязать, непрерывно бормоча что-то про себя.

ГЛАВА 4

Мейбл Фитц-Хамон, графиня Глостер, была высока и сухопара, как тянущая плуг кляча, крупные желтые зубы только усиливали это нелестное сходство. Ее спасали глаза – большие, светло-карие, с длинными густыми ресницами. Сейчас их взгляд был устремлен на омытое тело Эмис де Кормель, лежавшее на похоронных носилках перед алтарем в небольшой замковой капелле.

– Какая потеря, – пробормотала графиня, сжав руки. – Она могла вести совсем другую жизнь.

Кэтрин стояла на коленях рядом с ней, вдыхала запах ладана, которым был пропитан холодный воздух капеллы, и следила, как трепещут в темноте яркие язычки свечей. Боль в голове перешла в тупую пульсацию, которая, однако, отзывалась во всем теле. Она устала настолько, что почти ничего не воспринимала, кроме жжения в веках. Они горели, словно их поджаривали на решетке.

Леди Мейбл была добра, только доброта эта проявлялась довольно бесцеремонным способом и не сопровождалась терпением. Она приняла Ричарда и Кэтрин, нашла им место на ночь среди прислуживающих ей женщин и обещала дать из личных сундуков ткань на новую одежду. Их накормили, снабдили самым необходимым; все очень практично, но без тени участия. Теперь Ричард спал на узком соломенном тюфячке в уголке девичьей, а Кэтрин отдавала дань усопшей.

– Ты хорошо знала ее, дитя? – спросила графиня.

– Я служила ей три года, миледи, и все это время она была добра и щедра ко мне.

– Не сомневаюсь, что так оно и было, но я спрашивала не об этом.