Элизабет Чедвик - Любовный узел, или Испытание верностью Страница 14

– Не сомневаюсь, что так оно и было, но я спрашивала не об этом.

Кэтрин глянула в карие, какие-то лошадиные глаза и смутилась: настолько взгляд их был проницательным.

– Я знала ее очень хорошо, миледи.

Они поняли друг друга без слов. Графиня вздохнула.

– Тогда тебе ясно, почему мой супруг никогда не пытался выдать ее замуж, хотя она и была его воспитанницей. Ее лишил девственности король, его собственный отец. Когда интерес Генриха угас, она отправилась искать сочувствия у других мужчин, и, к сожалению, эта привычка пустила глубокие корни. Любого законного мужа она быстро превратила бы в рогоносца.

Графиня смахнула пальцем капельку с глаза и посмотрела на мокрый кончик.

– И все же она мне нравилась. Она не хотела ничего дурного. Какая потеря! Да примет ее душу Дева Мария, и примет благосклонно!

Получается, что потеря – это напрасно потраченная жизнь Эмис, а не она сама, не то, что с ней сделали, подумала Кэтрин со вспышкой гнева.

– Ну а ты, дитя, ты вдова? – продолжала графиня.

– Да, миледи. – Кэтрин не отрывала глаз от костяшек пальцев сложенных рук, чтобы не выдать раздражения. Она нужна Ричарду. Нельзя допустить, чтобы ее выгнали. – Мой муж пал в битве с лордом Уэльса. Я все еще глубоко скорблю по нем.

Она прикусила губы.

На мгновение повисло молчание, потом графиня мягко тронула Кэтрин за плечо.

– Это очень печально, – сочувственно произнесла она. – Одинокой женщине жить всегда трудно. Ты можешь остаться у меня. Лишняя пара рук всегда понадобится.

Мейбл перекрестилась и встала.

– Пойдем, дитя, уже поздно. Она будет мирно почивать здесь до рассвета. Рядом останется священник.

Кэтрин тоже поднялась с колен, бормоча слова благодарности. Ее не радовала перспектива войти в число приближенных графини Мейбл, однако это была крыша над головой, причем относительно безопасная. Все равно деваться больше некуда.

Эмис в капелле действительно почивала глубоко и мирно, но этого нельзя было сказать о приближенных графини. Среди глубокой ночи, когда единственная непогашенная свеча догорела почти до конца, Кэтрин и другие женщины проснулись от воплей ужаса, которые испускал Ричард. Они прогремели по всей комнате, причем спросонок и из-за почти полной темноты казались еще громче и страшнее.

С колотящимся сердцем Кэтрин спрыгнула с кровати, которую делила еще с тремя, и поспешила к мальчику, чтобы успокоить его.

– Тише, Дик, тише. Это просто дурной сон, – бормотала она, гладя покрытый испариной лоб ребенка.

Глаза Ричарда были широко открыты, но ничего не видели, грудь бурно дышала. От прикосновения руки Кэтрин дыхание постепенно выровнялось, потом дрогнули веки. Мальчик повернулся на другой бок и, так и не просыпаясь, потянул в рот костяшки пальцев.

Одна из женщин зажгла новую свечу от огарка старой и высоко подняла ее. Пламя осветило копну темно-рыжих волос. Ее звали Рогеза. Она была искусной вышивальщицей с голосом и кожей мягкими, как шелк, и характером колючим, как игла.

– Что с ним такое? – требовательно осведомилась эта женщина тоном, который не оставлял сомнений в том, что она лично думает по этому поводу.

– Просто он видел, как дюжина солдат убивает людей и насилует его мать, – сердито сообщила Кэтрин – У вас после этого не было бы кошмаров?

Рогеза фыркнула и уклонилась от ответа.

– Надеюсь, это не войдет у него в привычку, – только и сказала она, затем воткнула новую свечку на железную спицу и двинулась назад к своему тюфяку.

Остальные женщины последовали ее примеру: одни с кислым видом, другие – с некоторым выражением сочувствия, но все очень недовольные тем, что их подняли среди ночи, да еще так напугали.

За эту ночь им еще дважды пришлось просыпаться от криков Ричарда. Кэтрин, которая уже знала, чего ожидать, успокаивала его гораздо быстрее, чем в первый раз, но все же недостаточно быстро: остальные успевали просыпаться. Если сначала Рогеза была просто враждебной, к рассвету она буквально сочилась ядом.

Ричард ничего не помнил о своих кошмарах, поэтому растерялся под яростными взглядами, которыми его осыпали. Кэтрин защищала его из последних сил. Вчерашняя боль до сих пор пульсировала где-то за ушами, поэтому молодая женщина чувствовала себя почти такой же измотанной, как вчера вечером.

– Он не виноват, – повторяла она, пока остальные женщины одевались и готовились спуститься к завтраку. – Ему просто нужно время, чтобы освоиться.

– Что же, во всяком случае я отказываюсь пускать его в нашу комнату еще на одну ночь.

– Решать это может только графиня.

Рогеза скользнула по Кэтрин сердитым взглядом из-под полуопущенных век.

– Вряд ли графиня станет возражать, если я расскажу, какую ночь мы все провели.

Кэтрин тоже сердито посмотрела на Рогезу, страстно желая стереть пощечиной ухмылку с ее высокомерного лица.

– Обратись к ней и послушай, что она скажет. Полагаю, ты забыла, что этот мальчик – сын старого короля и брат по отцу ее супругу.

– А матери его было место в публичном доме. Ее так и прозвали – Эмис ле Дам. Нам всем известна ее история.

Рогеза оглянулась на своих женщин, словно обращаясь к ним за подтверждением. Светловолосая девушка хихикнула, женщина постарше прищелкнула языком и кивнула.

– Известно то, что вы предпочитаете в ней видеть. Эмис вы не знали, – горячо проговорила Кэтрин, чувствуя, как уголки глаз заполняются слезами. Она едва сдерживалась, чтобы не накинуться на женщин с бранью.

Из угла раздался голос молодой веснушчатой женщины, которая расчесывала там волосы:

– Зачем вы устраиваете бурю в корыте? Неужели мы настолько мелочны, что забываем о милосердии из-за одной беспокойной ночи?

– С моей точки зрения, это не мелочь, – прошипела Рогеза, бросив на Ричарда, который как раз появился из устроенной в углу уборной, которую отделял от общей комнаты занавес, ядовитый взгляд. Однако все же замолчала и решительно вышла за дверь с высоко поднятой головой.

Молодая женщина покинула свой угол, приблизилась к Кэтрин и пробормотала, ласково положив руку на ее рукав:

– Не обращай на Рогезу внимания. Она любит разыгрывать из себя королеву, а с твоим появлением корона с ее головы слетела.

– С моим?

– Точнее, с вашим. Сын старого короля всегда выше вышивальщицы, несмотря на то, что она – дочь рыцаря. Меня зовут Эдон Фитц-Мар, мой муж входит в личную свиту графа. – Она похлопала Кэтрин по руке. – Не сердись, скоро ты почувствуешь себя здесь как дома.

Кэтрин сильно в этом сомневалась: ее давили сами стены. Она, разумеется, знала, что таков образ жизни многих женщин благородного происхождения – сидеть взаперти в верхних покоях замка, занимая свои дни спицами, прялкой и иголкой. Это был замкнутый мир с подспудными течениями и конфликтами, почти не предоставлявший выхода кипевшим в нем страстям. Его обитательницы грызли друг друга, как пауки в банке. Эмис часто заговаривала о такой жизни, но ни разу с восхищением или тоской по ней. Однако, поскольку Эдон Фитц-Мар протянула руку дружбы, Кэтрин подавила дурные предчувствия и ответила ей слабой улыбкой и невнятными выражениями признательности.