Барбара Картленд - Мадонна с лилиями Страница 14

Так что же с ним происходит?

В глубине души маркизу казалось, что он очень давно знаком с Сириллой. Она уже давно жила в его воображении, в его мечтах и снах.

В то же время Фейн понимал, что если бы он сейчас высказал Сирилле свои мысли, она наверняка сочла бы его сумасшедшим и была бы права.

Он с усилием оторвался от окна.

— Я ухожу, мисс Винтак, — сказал он, стараясь не выдать голосом своего волнения, — но, как и обещал, вернусь завтра. Что мне вам принести?

Этот вопрос маркиз задавал женщинам сотни раз. Ответы были самыми разными — некоторые дамы с придыханием восклицали: «Только себя самого!», другие же с не меньшим волнением смущенно лепетали: «Что бы вы ни принесли, я буду счастлива!»

Ответ Сириллы удивил его своей искренностью.

— Вы проявили такую доброту, такую щедрость… — начала она, запинаясь. — Я не нахожу слов, чтобы выразить свою благодарность! Надеюсь, что, когда папа выздоровеет, он сможет нарисовать для вас картину, которая вам понравится, и мы с радостью подарим ее вам!..

— Мне будет приятно, — серьезно ответил маркиз, — особенно если это будет ваш портрет.

Выражение лица Сириллы изменилось, и маркиз понял, что ей пришла в голову неожиданная мысль.

— Может быть, ваш портрет уже существует? — полюбопытствовал он.

— Не совсем так, — ответила девушка. — А впрочем, судите сами. Сейчас я вам кое-что покажу…

Она прошла в дальний угол студии и вытащила из ящика два небольших холста.

Когда, держа картины в руках, Сирилла возвращалась, ему показалось, что она не идет, а плывет, и если бы вдруг под ее ногами заклубилось белое облако, он, пожалуй, даже не удивился бы.

Сирилла робко протянула маркизу холсты, как будто опасаясь, что они могут ему не понравиться.

Фейн взял у нее из рук первую картину. На ней была изображена сама Сирилла. Ее лицо отчетливо выделялось на синем фоне, а вокруг головы светился ореол, нарисованный Франсом Винтаком в его своеобразной манере.

Маркиз сразу отметил, что портрет еще не окончен, и все же изящный маленький носик и огромные глаза девушки были переданы с неподражаемым мастерством. Они словно лучились каким-то неземным светом.

— Какая красота! — воскликнул маркиз. — И какое изумительное сходство!

Сирилла лукаво улыбнулась и дала ему вторую картину.

Это был набросок с картины Лохнера «Мадонна с лилиями». То же выражение лица, что и на первом портрете. Сзади фигуру мадонны озарял небесный свет, придавая всему ее облику потустороннее сияние. Казалось, сияние исходит от самой мадонны, освещая все вокруг.

Маркиз переводил взгляд с одной работы на другую.

— Сходство просто поразительное!

Сирилла снова улыбнулась.

— А между тем на первой картине изображена вовсе не я!

— Как не вы?

— Нет, не я, а мама. Как видите, я очень на нее похожа.

— Не могу поверить, чтобы в мире существовали две такие красавицы! — невольно вырвалось у маркиза.

— Ну что вы! Мама была гораздо красивее. Этот портрет папа нарисовал в то время, когда они только познакомились.

Догадываюсь, что вам не хочется с ним расставаться, мисс Винтак, — сочувственно произнес маркиз. — Если вы не возражаете, я возьму другую картину — ту, на которой изображены вы сами.

— Я рада, что она вам нравится, — промолвила Сирилла. — Если вы ее возьмете, я не буду чувствовать себя в таком неоплатном долгу перед вами…

Маркиз хотел что-то возразить, но передумал и вместо этого сказал:

— Пожалуй, на сегодня достаточно благодарностей. Завтра, когда я приеду, мы обо всем поговорим…

— Только один вопрос, если позволите, — остановила его Сирилла.

— Что вас интересует?

— Как вы намерены поступить с той картиной? Я так волнуюсь за папу… Я не смогу ждать до завтра!

— Даю вам слово чести, что ничего не случится, — торжественно пообещал маркиз. — По крайней мере, ничего неприятного. Чтобы окончательно вас успокоить, могу сообщить, что я купил Ван Дейка по той цене, которую запросил Айзеке, и не собираюсь говорить ему, что это подделка.

— Вы… вы действительно намерены так поступить? — не веря тому, что услышала, спросила Сирилла.

Я всегда поступаю так, как считаю нужным, — категоричным тоном изрек маркиз. — Итак, перестаньте волноваться, а когда вернется ваша служанка, пошлите ее в лавку, чтобы она купила все, что необходимо вашему отцу. Помолчав, он добавил:

— Если ему завтра не станет лучше, я пришлю вам своего собственного лекаря. Я не хочу, чтобы вы так терзались по поводу здоровья вашего батюшки!

Не дожидаясь ответа Сириллы, маркиз открыл дверь студии и начал осторожно спускаться по крутым ступеням.

У входной двери он обернулся и взял Сириллу за руку.

— Позвольте мне сказать со всей откровенностью, — негромко промолвил маркиз, — что я чрезвычайно рад нашей встрече, мисс Винтак.

Девушка, не сказав ни слова, присела в легком реверансе, а маркиз подавил в себе желание поцеловать ей руку.

Уже сойдя на мостовую и надев на голову высокую шляпу, он обернулся, чтобы окончательно попрощаться с Сириллой, прежде чем сесть в фаэтон.

Вопреки его ожиданиям, она не стояла в дверях, глядя ему вслед. Вместо Сириллы маркиз увидел на пороге пожилую служанку, которая взирала на него с недовольным видом.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

— Мисс Сирилла!

Голос был громким и настойчивым. Сирилла мгновенно проснулась и села в постели.

— Что случилось, Ханна?

Впрочем, девушка и так догадывалась, зачем служанка зовет ее. Выбравшись из-под одеяла, Сирилла взяла со стула халат, завернулась в него и поспешно вышла из спальни.

Не успела она войти в комнату отца, которая располагалась рядом с ее, как сразу поняла, что Франс Винтак скончался.

Ханна уже сложила ему руки, и теперь покойный выглядел, как показалось Сирилле, в точности как средневековые рыцари, могилы которых девушка неоднократно видела в церкви.

Теперь, когда смерть накрыла Франса Винтака своим зловещим крылом, его черты приобрели несвойственную ему при жизни строгость. Их уже не озаряла его добрая улыбка и лукавый блеск глаз, а потому отец показался Сирилле совсем не таким, каким она его помнила.

Франс Винтак всегда был весел и жизнерадостен, что являлось несомненным свидетельством того, что в его жилах текла австрийская кровь, и в то же время была в нем какая-то серьезность, которую, как и страсть к живописи, он унаследовал от своих фламандских предков.

Глядя на отца и с печалью в душе смотря на его правильные безупречные черты, Сирилла подумала, что теперь больше чем когда-либо понимает, за что ее мать полюбила этого человека страстной любовью, на которую он отвечал взаимностью.