Кэтлин Уинзор - Навеки твоя Эмбер. Том 2 Страница 15

Миссис Спонг лежала на полу на спине, широко раскинув ноги и руки. Рот был раскрыт, оттуда вытекала густая кровавая слизь, нос тоже сочился сгустками крови, которые выплескивались при вздохе. Эмбер стояла как вкопанная, парализованная ужасом, не в силах пошевелиться. Потом снова закрыла дверь, хлопнув громче, чем хотела, и оперлась о нее спиной. Очевидно, стук двери привлек, внимание Спонг, ибо Эмбер услышала сдавленный крик, будто старуха пыталась позвать ее. Охваченная страхом, Эмбер бросилась в детскую, зажала уши и захлопнула дверь.

Только через несколько минут она заставила себя вернуться в спальню. Она увидела, что Брюс проснулся.

– А я подумал, куда ты девалась. Где Спонг? Ей хуже?

В комнате было темно, и все-таки Эмбер не стала зажигать свечей, чтобы Брюс не видел ее лица. Подождав несколько минут и прислушавшись, Эмбер решила, что сиделка умерла, – никаких звуков больше не было слышно.

– Спонг ушла, – сказала Эмбер нарочито спокойным тоном. – Я ее отослала… в приют. – Она взяла свечу. – Пойду зажгу свечу от кухонного камина.

В полутьме гостиной она заметила тело Спонг, но прошла мимо, не останавливаясь. Потом зажгла свечу и вернулась. Спонг была мертва.

Подхватив юбки непроизвольным брезгливым жестом, она вошла в спальню зажечь свечи. Лицо Эмбер побледнело, она с трудом подавляла позывы к рвоте, но продолжала заниматься делом. Брюс не должен ничего знать. Но она не могла не заметить его настороженности и избегала его взгляда. Если он заговорит, она не знала, что ответить. Эмбер была на грани истерики, но знала, что должна держать себя в руках. Когда приедет повозка, собирающая трупы, старуху утащат вниз и увезут.

Бледная – бархатная голубизна еще просвечивала полосками на небе, когда Эмбер услышала первый возглас с дальней улицы:

– Выносите своих мертвых!

Эмбер оцепенела, как притаившееся животное в лесу, потом схватила подсвечник.

– Пойду приготовлю ужин, – сказала она и, прежде чем он мог что-либо ответить, вышла из комнаты.

Не глядя на Спонг, она поставила свечу на стол и. пошла открыть двери в прихожую. Возглас могильщиков послышался вновь, теперь уже ближе. Подождав мгновение и набравшись решимости, Эмбер отстегнула юбку, завернула в нее руки и, ухватив Спонг за распухшие щиколотки, поволокла старуху к двери. Со Спонг слетел парик, тело обнажилось, с противным звуком оно скользило по полу.

Когда Эмбер дотащила старуху до верхней площадки лестницы, она взмокла от пота и в ушах стоял звон. Эмбер шагнула вниз, нащупала ногой ступеньку, подтянула к себе труп, потом нащупала следующую. На лестнице было совсем темно, но Эмбер слышала, как голова Спонг стукалась о каждую ступеньку, покрытую ковром. Дотащив сиделку донизу, она постучала в дверь. Стражник открыл.

– Сиделка умерла, – еле слышно произнесла Эмбер. Она повернула к нему лицо, бледное как мел, с руки свисала полотняная юбка.

Послышался шум проезжающей похоронной повозки и стук лошадиных копыт по мостовой, и вдруг – неожиданный возглас:

– Хворост! Вязанка хвороста за шесть пенсов!

Казалось очень странным, чтобы в такую жаркую погоду кто-то продавал хворост, да еще в такой поздний час. Но в этот момент похоронная повозка подъехала к дому. Сперва подошел человек с факелом, за ним следовала повозка, рядом с которой шагал возница с колокольчиком и выкрикивал монотонно: «Выносите своих мертвых!» Другой человек сидел на месте кучера, Эмбер увидела, что он держал обнаженный труп маленького мальчика, лет трех, не старше. Он держал трупик за ноги.

Это он предлагал: хворост за шесть пенсов!

Пока Эмбер оцепенело смотрела, он повернулся, забросил труп в телегу и слез вниз. Он и человек с колокольчиком пошли забирать Спонг.

– Так, – весело улыбнулся он Эмбер, – что тут у нас?

Мужчины наклонились поднять Спонг. Неожиданно один из них схватился за ворот ее платья и разорвал, обнажив жирное и дряблое тело старухи. От шеи до бедер она была покрыта круглыми голубыми пятнышками – верным знаком чумы.

Он звучно выразил отвращение, набрал слюны и плюнул на труп.

– Фу, – пробормотал он, – настоящий бочонок с дерьмом эта старуха.

Никто из присутствующих не возмутился его поведением, они вообще ни на что не обращали внимания, привыкшие к смерти и трупам. Они подняли труп Спонг, крякнули и закинули его в телегу. Процессия двинулась дальше, один зазвонил в колокольчик, другой забрался на место кучера. Оттуда сверху он крикнул Эмбер:

– Завтра вечером приедем за тобой. Твой труп будет гораздо приятнее, чем эта вонючая старая шлюха.

Эмбер захлопнула дверь и стала медленно подниматься по лестнице. Ей было так плохо, что, поднимаясь, она должна была крепко держаться за перила.

Она вошла в кухню и стала готовить ужин для Брюса. «Потом, – подумала она, – согрею побольше воды и вымою пол в гостиной». Впервые за все это время ей не хотелось приниматься за работу. Все, чего она хотела, – лечь и заснуть и проснуться где-нибудь в другом месте, далеко отсюда. Навалившаяся беда показалась ей чрезмерной.

Слова возницы похоронных дров продолжали звучать в ее голове. Она не могла избавиться от наваждения, о чем бы ни думала: ей казалось, что она не здесь, на кухне, а внизу, стоит в дверях и смотрит на происходящее. И грузили в телегу не Спонг, не у Спонг разорвали платье сверху донизу, не Спонг забросили в кучу трупов. Нет, то была она, Эмбер.

«Святой Боже! – думала она. – Да я с ума сойду! Еще один день – и меня можно отправлять в Бедлам!»

Всю домашнюю работу – еда, питье, уборка – Эмбер делала замедленными, неловкими движениями, в конце концов она уронила на пол яйцо. Она рассердилась на себя, но взяла тряпку и тщательно убрала за собой. Когда она наклонилась, то почувствовала резкую головную боль и приступ головокружения. Она выпрямилась и вдруг, к своему великому удивлению, зашаталась. Она упала бы на пол, если бы не ухватилась за край стола.

Долгую минуту она стояла и смотрела в пол, потом повернулась и пошла в гостиную. «Нет, – подумала она, отмахиваясь от пришедшей в голову мысли, – нет, не может этого быть. Конечно же, не может…»

Она взяла свечу в подсвечнике и поставила ее на письменный столик. Потом положила руки на столешницу и наклонилась посмотреть на себя в маленькое круглое зеркало в позолоченной раме, висевшее на стене. Пламя свечи отбрасывало резкие тени на ее лицо. Она увидела глубокие темные круги под глазами, отражение ресниц на веках, что обостряло выражение слепого ужаса в глазах. Наконец она высунула язык. Он был покрыт желтоватым налетом, а кончик и края оставались, чистыми и блестящими, противоестественно розовыми. Она закрыла глаза, и комната поплыла, стала раскачиваться и удаляться.