Кэндис Герн - С этой минуты Страница 15

– Совсем как ты в его годы.

Сэм улыбнулся и кивнул:

– Даже волосы того же цвета. Ни единой черточки от моей бедной Сары, только иногда что-то общее проглянет в улыбке. Жаль, что она не родила мне девочку, такую же светленькую, как она сама. А как насчет тебя, Уилли? У тебя нет запрятанной где-нибудь парочки детишек?

Уилемина слегка побледнела. Потом на щеках выступили два ярко-красных пятна. Взгляд помрачнел.

Ощутив, как она напряглась, Сэм понял, что сказал что-то неуместное. Когда-то, в молодости, они мечтали иметь много детей. Хорошеньких девчушек и озорных мальчишек. Уилли так хотела стать матерью! Но может, узнала, что бесплодна? Или потеряла ребенка? А может, не хотела портить фигуру и отдавала детей деревенским кормилицам?

Какова бы ни была причина, он явно сделал ошибку. Проклятие! Он с радостью прикусил бы себе язык, потому что испортил почти идеальный вечер своими дурацкими расспросами.

– Прости, Уилли, мне не следовало лезть в твои дела. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Расскажи о благотворительном фонде. Кому вы покровительствуете?

Но Уилли, словно не слыша его, нервно перебирала ткань юбки. Губы ее были плотно сжаты. Сэм тоже замолчал. Наконец она произнесла едва слышным шепотом:

– У меня когда-то был ребенок.

– Был? О, Уилли…

– Да, девочка. Но она родилась преждевременно и не прожила и часу.

– Мне жаль.

– Я назвала ее Саманта.

Сэм почувствовал, как стремительно отхлынула от лица кровь. Как пересохло в горле.

– Саманта? – выдавил он.

– В честь ее отца.

Сэм дернулся, словно от удара в живот. Из глотки вырвался пронзительный, похожий на вой звук:

– Нет! О нет, Уилли! Это был наш ребенок?

Она кивнула.

– О Боже!

Сэм обхватил себя руками и стал раскачиваться, как отболи.

– Так вот по какой причине ты покинула Портруан? Вот почему мать выгнала тебя из дому? Потому что ты была беременна моим ребенком?

Уилли снова кивнула.

Сэм порывисто схватил Уилли в объятия, прижал к себе и уткнулся лицом в шею. Несколько долгих минут они отдавались скорби и боли: молчаливой, душераздирающей, мучительной тоске по ребенку, чью смерть должны были оплакать двадцать четыре года назад.

Но Сэм печалился не только о малышке.

– Как страшно, что тебе пришлось одной пройти через все это, – шептал он, целуя ее в шею. – Как я жалею, что не был рядом. Что не разделил с тобой бремя скорби.

– Я так хотела этого ребенка, – вздохнула Уилли, – это все, что у меня оставалось от тебя. Потерять ее почти сразу после того, как исчез ты, было почти невыносимо. Я едва с ума не сошла.

– И потому что ты легла со мной, потому что забеременела от меня, она выбросила тебя из дома? Ах, Уилли, неудивительно, что тебе пришлось стать той, кем ты стала!

Она подняла голову и слегка отстранилась, так что ему пришлось чуть ослабить хватку. Но он не отпустил ее. Не мог отпустить.

– Не вини себя за мою скандальную жизнь! Я сама избрала этот путь. Когда я поправилась – роды были тяжелыми и, наверное, убили бы меня, не будь я молода и здорова, – пришлось цепляться за Джеймса, за единственного друга в этом жестоком мире. Он был добр ко мне, необычайно добр, и я отплатила ему, став его любовницей. После этого пути назад не было.

– Но тебе никогда бы не пришлось сделать такой выбор, не соблазни я тебя на чертовом сеновале!

– О, тогда мы соблазнили друг друга. И, насколько помню, я по своей воле пошла с тобой.

Она улыбнулась, и, хотя в глазах все еще плескалась печаль, Сэм разглядел еще что-то, пока что ему непонятное. Влечение? Обольщение? Приглашение? Неужели она намекнула, что опять готова принадлежать ему? Или ему просто слишком хотелось так думать? А может, это всего лишь игра света?

– Кроме того, – добавила Уилли, – я скорее всего рано или поздно убежала бы из Портруана и от мамы. Уж очень я тосковала. И посчитала себя счастливицей, когда нашла покровителя в Джеймсе. Если бы я отправилась в Лондон сама, наверное, оказалась бы в борделе и стала одной из тех женщин, о которых ты говорил. А так я жила в роскоши и ни в чем не нуждалась.

Она ловко вывернулась из его объятий, но позволила ему обхватить ее за плечи. Они немного помолчали. Сэм думал о юной Уилли, изгнанной из дома, потерявшей ребенка. О своей роли в ее падении. И все же нужно согласиться с ней, что могло быть гораздо хуже. Стоит поблагодарить этого художника за то, что он позаботился об Уилли, что она не оказалась на улице и жизнь у нее действительно была интересной.

– Ты была счастлива? – неожиданно спросил Сэм.

– По большей части. А ты? Был счастлив?

– По большей части. Но сначала я был вне себя от нетерпения поскорее вернуться к тебе. «Каллиопа» – то судно, на которое меня привезли, – отплывала на следующее утро в Ост-Индию, и мне оставалось лишь надеяться, что я успею послать тебе письмо.

Уилемина положила голову ему на плечо.

– Какое ужасное было время! И как мы тосковали! По крайней мере я оставалась в знакомом мне мире. Тебя же бросили в неведомое. Должно быть, это сущий кошмар.

– В те дни я пугался до смерти, когда приходилось забивать ядра в пушки. Тогда я боялся погибнуть и никогда больше не увидеть тебя. А по ночам, когда стоял на вахте впередсмотрящим, замерзая едва не до смерти, единственное, что согревало меня, – мысли о том, как мы лежали на сене, сплетясь, как две ленточки. – Сэм провел ладонью по ее руке от плеча до ладони, снова вспомнив о сеновале. – Он действительно был добр к тебе, этот Бенедикт? Хорошо с тобой обращался?

– Да. Пока я была с ним, не знала ничего, кроме нежности и ласки.

– Вы видитесь?

– Иногда, но не часто. Он бывал у меня в салоне. И даже после стольких лет нас до сих пор считают парой. Все из-за тех давних аллегорий.

– Но теперь, насколько я знаю, он работает в иной манере.

– Да, хотя ему все еще заказывают портреты. Хартфорд любил его работы и буквально был без ума от муз. Больше, конечно, от модели, чем от мастерства художника. Он стремился собрать все девять картин и не жалел никаких денег, чтобы разыскать и убедить владельцев их продать. Но собрал только семь. Принц-регент отказался расстаться с «Эрато».[5] И он так и не смог разыскать владельца «Терпсихоры».[6] Очень жаль, потому что именно она нравилась мне больше других.

– Мне тоже.

Уилли чуть отодвинулась и взглянула на него:

– Ты ее видел?

– Я ее купил.

Она откинула голову и рассмеялась:

– Ты? Ты и есть тот таинственный владелец «Терпсихоры»?!

Сэм кивнул и улыбнулся:

– Я купил ее вскоре после своего первого возвращения в Англию и нашей встречи в театре. Твоя мать рассказала о художнике, с которым ты сбежала, но не знала или не пожелала открыть его имени. Однако я без труда выведал, как его зовут, особенно после того, как справился о знаменитой модели. Тогда я был зол, терзался муками израненного сердца и поклялся забыть тебя навсегда. Но хотел во что бы то ни стало увидеть эти картины. Бенедикт еще не успел их распродать и был счастлив показать мне каждую. Я потерял дар речи от восхищения и тоски и не смог отвести глаз от «Терпсихоры» в ее развевавшейся тунике. Больше всего поражала ее манера держать лиру. Я влюбился в картину, мы договорились о цене, и я отдал все до последнего шиллинга из моих призовых денег. Картина путешествовала со мной с корабля на корабль, пока я не купил дом в Суссексе, где она висит в гостиной. Бедняжка Сара так и не поняла причину моей пылкой любви к «Терпсихоре». А я не рассказывал, хотя она понимала, что это работа истинного мастера. Как видишь, я тоже не забывал тебя, Уилли.