Джулиана Берлингуэр - Серебряная рука Страница 16

Какая радость держать на корабле музыкантов, которые фальшивят, едва завидев слишком высокую волну? А поскольку Хайраддин проводит больше времени на море, чем во дворце, он хочет набрать хороших новых музыкантов. По правде говоря, ему нужны совсем особые музыканты, которые не только ничего не боятся и не страдают морской болезнью, но могут в случае необходимости сесть на весла, вскарабкаться на ванты, а то и взять в руки лук, пику или ружье. Краснобородые не возят лишний балласт на своих судах, бороздящих моря не ради забавы.

Подбором новых музыкантов для флагманского корабля займется знающий человек, с таким блеском организовавший этот праздник во дворце. Праздник поистине грандиозный, на зависть многим.

— Первой позавидует Хермана де Фуа, которую очень скоро оповестят о нем ее тайные эмиссары.

— Да, Хермана де Фуа в своих валенсийских дворцах еще никогда не устраивала ничего подобного.

— Она слишком занята обращением мавров в христианскую веру.

На пирах у Краснобородых принято насмехаться над злобным характером вице-королевы Испании.

Когда-то давно у нее с Хайраддином была то ли стычка, то ли какое-то необычное приключение — точно никто не знает.

Очевидно лишь то, что до сих пор принято отпускать по ее адресу всякие шуточки и намеки и даже сочинять сатирические мадригалы. Кто-то упрашивает Хайраддина рассказать о делах минувших дней, но он лишь улыбается и ограничивается рассказом о том, как обстоят они сегодня:

— Вам известно, что Хермана обзывает меня пиратом, да так, чтобы все поняли, что я самый худший из всех пиратов на свете.

Гости пьют за последний подвиг Хайраддина, ограбившего испанское судно у самого входа в гавань Кадиса.

— Да, это был молниеносный и удачный налет, — рассказывает Али Бен Гад, помощник Хайраддина, — и все благодаря ошибке испанского капитана.

По возвращении из Новых Индий он, воспользовавшись благоприятным ветром и спокойным морем, решил переждать ночь на рейде, чтобы не приставать к берегу в темноте, тут его и взяли на абордаж берберы, неслышно подкравшиеся на своих судах с хорошо смазанными уключинами.

— А остальное доделало вино, — продолжает Али Бен Гад, — которого испанский капитан не пожалел для своего экипажа, решившего отметить благополучное возвращение на родину.

Достаточно было людям Хайраддина швырнуть в море с десяток упившихся матросов, чтобы остальные стали смирными, как овечки. Экипаж испанца был разношерстным и к тому же сильно потрепанным в заокеанском походе. Людей измучили и ослабили болезни, и они оказались не в состоянии защищать несметные богатства, которыми были забиты трюмы.

— Теперь нужно выгодно продать нашу добычу, — говорит Хайраддин, довольный проведенной операцией, — нас ждут и другие важные дела, на которые потребуются деньги.

Нужно, например, заняться пороховым заводом в Джербе: расширить помещения, подобрать более умелых рабочих.

В обновлении нуждается и главный арсенал столицы. Через месяц решено начать строительство шести новых галиотов и привести в порядок только что вернувшиеся из долгого плавания суда — они требуют немедленного ремонта.

— Ну так что же? Ты действительно потерпел поражение, о котором нам сообщили? Хорошенько тебя потрепали? — не без лукавства тихонько спрашивает Хайраддина Хасан.

— Еще как. Но только не Андреа Дориа. Его корабли были похожи на мираж. Преградили нам путь, обстреляли и словно растворились за горизонтом. Враг исчез прежде, чем мы поняли, кто это был. Странный какой-то, молниеносный бой. Может, его подстроила Хермана де Фуа? — шутит Хайраддин, хотя все действительно могло так и быть. — Во всяком случае потом мы свое взяли.

— Так выпьем же за счастливое избавление от кораблей — призраков, пытавшихся заманить в западню моего брата Хайраддина и его суда! — восклицает Арудж-Баба, чтобы не омрачать тяжелыми воспоминаниями такой радостный день.

Еще одна пауза, еще одна смена блюд. Подают необычайной красоты сласти, уложенные на блюдах в виде цветочных клумб. Как всегда во время больших пиров, перерывы служат лишь отдыхом перед новым приступом чревоугодия.

Шум голосов то усиливается, то затихает — в зависимости от того, насколько гости заняты поглощением пищи. Сейчас жевать нетрудно, и потому языки развязываются, гомон нарастает. Впечатление такое, будто вы попали на шумный базар, так что Хасан и Хайраддин могут спокойно беседовать, не заботясь о необходимости занимать гостей.

В разговоре о Хермане де Фуа уже упоминались мавры — а они ведь братья берберов, оставшиеся на испанской земле. Эта тема очень волнует Хасана, так как Хайраддин всегда говорил, что рано или поздно надо будет вызволять их.

— Но когда?

— Еще не время.

— Мавры должны быть первыми из тех, кто войдет в великое царство мира и покоя, которое мы хотим создать на наших морях.

Об этом будущем царстве мира Хасан начал мечтать с тех пор, как Хайраддин стал делиться с ним своими планами, но ему кажется, что уже давно пора действовать.

— Да когда же это время наступит?

Помощник церемониймейстера пронзительно трубит в рог.

— Слышишь? У пира тоже есть свое время, и звук рога отмеряет его. А когда речь идет о целом царстве, мало призыва трубы или воодушевления одного молодого человека.

Порывистый Хайраддин, славящийся молниеносными действиями во время битв, смелыми и неожиданными налетами и отчаянными выходками, хочет научить Хасана искусству терпения — ценнейшему качеству правителя.

Хайраддину нравится беседовать с Хасаном еще с тех пор, когда тот был совсем мальчишкой, — так родилась их взаимная привязанность. Когда наступали долгие зимние дни и даже месяцы, когда из-за плохой погоды нельзя было выйти в море, а тяготы управления государством не очень обременяли Хайраддина, он любил поговорить с мальчиком. Возникшая таким образом душевная близость — совсем как между отцом и сыном — стала в конце концов сильнее кровных уз. Сейчас она так прочна, что им и одного взгляда достаточно, чтобы понять друг друга, пара слов может заменить длинное послание, а совместная прогулка верхом залечить душевные раны, нанесенные долгой разлукой.

Крепкая дружба Хайраддина с Хасаном даже вызывает у Аруджа ревность. Он первый понял, что было бы слишком расточительно оставить мальчика в гареме для обычных любовных утех, которые ему самому, впрочем, не так уж и необходимы. И женщины, и мальчики нужны Аруджу лишь в моменты отдыха от войны, как средство восстановления сил. Было время, когда тонкая и необычная красота пастушонка манила его, но потом этот каприз, как и многие другие капризы, прошел. У парня обнаружились иные достоинства и такая смекалка, такие способности к приобретению познаний в самых разных областях, что Хайраддину стало ясно: этот талант должен быть использован во имя будущего их царства. И Арудж с ним согласился. А потом все-таки стал ревновать, считая, что приемный сын из двух названых отцов отдает явное предпочтение Хайраддину, видя в нем учителя, друга и близкого человека, с которым можно поделиться любыми заботами.