Александра фон Лоренц - Любовь крестоносца Страница 16

— Я не хочу, чтобы ты умирал, мне будет так тяжело! Это неправильно, что тебя больше не будет, я не могу больше жить одна в этом безучастном мире! — ей казалось, что если уберет она свою руку, смерть унесет его в призрачный мир богини Мары. Так и сидела возле постели, а он все не отпускал руку девушки, пока тяжелый сон не сморил его. Лишь тогда девушка осторожно разжала его горячие пальцы и отправилась спать тоже. Но заснула не она сразу, все думала, что же ей делать.

На следующее утро она снова напоила больного травами. Снова натерла и через некоторое время все повторила. Сварила похлебку из косули. Впихнула в него немного. Козье молоко с медом отлично убирает кашель. Молоко у нее было, а за медом придется съездить. Надо накормить лошадей, собаку … Она за часок слетает в деревню. Но поможет ли все это?

Когда она вернулась, с одного взгляда на него стало ясно — стало еще хуже. Больной метался в жару и, кажется, бредил.

— Радмила! Не бросай меня одного… — девушка среди чужих слов слышала свое имя и понимала, что он просит у нее помощи

.— Господи, а ворон дедушки Земибора? — она схватила нож, отхватила прядку волос. — А ну, молодец, лети что было мочи! — Умная птица подхватила прядку каштановых волос и вылетела в открытую дверь.

И она снова вливала в него свои настои. И мед с молоком. Сама же не могла проглотить ни кусочка.

— И зачем тебе, дураку, дома не сиделось? Чего тебе не хватало? Что ты хотел у нас забрать? — злилась она, — вот напасть на мою голову! Ведь такой красивый! Наверно, все девки помирали из-за тебя… Долетит ли этот ворон, и сколько дедушке надо идти? А вдруг он не успеет? — слезы снова полились у нее из глаз.

— Я устала терять… — то отец умер, то матушка! — она не хотела даже себе признаваться, что привязалась к этому чужому человеку. Страшилась той минуты, когда смерть заберет его в мир Нави. Радмила совсем запуталась, какого бога просить — своих богов или его бога, Христа и его мать. И молилась и всем сразу, и по очереди.

— Крышень, мой дорогой! Дева Мария! Помогите…. зачем ему так рано умирать? Я так намучилась от всех этих бед! Ведь никогда ни о чем вас не просила! — так, заплаканная, она и задремала, сидя на лавке возле лежанки и положив на нее голову. Очнулась она от чьих-то шагов.

— Дедушка Земибор! Слава богам! — подхватилась Радмила.

— Я, кто же еще милая. Ну, что там у тебя? — сказал старик

— Не могу я его вылечить, не умею! — прошептала она. — Матушка не всему меня научила.

— Ладно, неси все запасы матери. Будем спасать, — дед пересмотрел все, перенюхал, отложил что-то и стал смешивать. Потом сказал:

— Держи его голову, да смотри, чтобы и капли не пролилось, а то мера будет не та.

Потом старик, взяв небольшой бубен, присел возле больного и стал петь какую-то странную песню. Голос его вибрировал. Он отбивал ритм на бубне, то медленно, то ускоряя его. И его песня в такт бубну то затихала, то усиливалась — голос старика поднимался все выше и выше. Наконец все закончилось.

— А ты везучая… Еле выпросил его у богов. Не хотели они вначале… Сильно гордый он! — у старика лоб был покрыт бисеринками пота.

А Ульрих в это время видел необыкновенный сон. Прекрасная женщина в необыкновенном белом платье, как будто сотканном из сверкающего лунного света, с алмазной короной на роскошных золотых волосах, выплыла из стены бедной Радмилиной избушки. В руках у нее был светящийся скипетр.

— Богиня Майя, Майя! — тихий восторженный шепот раздавался со всех сторон. Все живое, весь мир яви приветствовал свою повелительницу!

— Зачем ты меня потревожил, волхв Земибор? — она провела перед закрытыми глазами Ульриха призрачной рукой и он, не поднимая тяжелых век, увидел седого как лунь старика, одетого в длинную белоснежную рубаху и белоснежный плащ. Глаза у него излучали такую необыкновенную любовь и жалость, такое сострадание к Ульриху, что у того от переполнивших его чувств покатились слезы из-под закрытых век.

— Прости этого человека — он суженый дочки нашей Баяны. Он отстрадал свои ошибки. И, потом, Майя, разве не ты поставила его в такие условия? Не будь так сурова, могучая богиня! — старик протянул просительно худые руки.

— Каждый выбирает сам свой путь. И богиня Майя здесь не причем. Она лишь следует его выбору, расставляет декорации, усиливает ощущения, делает выводы из его тайных подсознательных желаний! — богиня не размыкала губ, а слова отпечатывались в голове Ульриха. Потом она вдруг оказалась возле его постели, прекрасная рука опустилась на его горящий лоб.

— Я хочу с тобой поговорить. Все зависит от твоих ответов. Ты сам пошел в орден. Сам сделал первый шаг, сделав выбор.

— Я не мог поступить иначе. Бедность дохнула мне в лицо своим леденящим дыханием!

— Ты мог сделать и другой выбор. Пусть он показался бы тебе сложнее, пусть был бы тернистым! Но ты взял в руки меч! Ты пошел убивать! Ты надеялся, что страдания достанутся другим. А ты получишь деньги, славу, удовольствия.

— Но так поступили многие!

— Многие, но каждый одинок на суде перед Всевышним. И каждый ответит сам за свой выбор. Все не так просто. Взял — и убил. И на этом свете есть ответ, тем более там, в мире Прави.

— Другим повезло!

— Майя это все, иллюзия. У них нет счастья. Они заложники греха. Они обречены. Вот и ты на грани смерти. Ты понял хоть что-нибудь? Есть ли необходимость продолжать жизнь?

— Я хочу попробовать еще. Прошу простить меня.

— Ты пришел на чужую землю с мечом. Ты пришел убивать, чтобы захватить чужую собственность, землю, тебе не принадлежащую…Отнять у этих людей все…

— Прошу… Не надо… Я знаю…

— Живи, несчастный! И помни — будешь держать ответ перед великой Сваргой. Я тебе дам возможность все исправить…

Призрачное видение богини как будто растаяло. Ульриха охватил глубокий целительный сон.

Вдруг он вновь ощутил себя на кровати. Было очень холодно. Сильный озноб бил все тело. Зуб на зуб не попадал…. Радмила накрыла его овчинами и еще какими-то теплыми вещами. Принесла горький отвар пахучих трав. Заплаканные глаза ее стали потихоньку просыхать. Она все время что-то шептала и суетилась возле Ульриха.

Волна жалости подкатила к горлу рыцаря.

«Она так старалась, так плакала, когда я умирал», — думал он, — «зачем я ей? Проще было тогда бросить меня в лесу»! Краем глаза он наблюдал за славянкой.

«Как нежны ее прикосновения, как она добра, как красива», — нестройной чередой плыли мысли Ульриха…

— Дедушка, уж не знаю, зачем я тебя потревожила, ведь он наш враг! — прошептала девушка.

Старик поднялся и подошел к лежанке.