Весталка. История запретной страсти (СИ) - Жюльетт Сапфо Страница 17

– Ты хочешь погубить меня? – тихо сказал он, обращаясь к сидевшему в раздумии Децию.

– Я ждал тебя – и только по этой причине ещё нахожусь на этой вилле. – По красивому лицу Блоссия-младшего разлилось выражение тоски.

– Ты не ответил мне.

– Ах, Марк, неужели ты вправду думаешь...

– Я вижу, что это так, – Марк не дал брату договорить. Голос его звучал холодно, лицо стало мрачным.

– Но, Марк, пойми меня. Кальпурния опостылела мне, – оправдывался Деций. – Я у неё словно в плену.

С этими словами он украдкой, из-за широкого плеча брата взглянул на одиноко стоявшую чуть поодаль женщину. На её заплаканном лице застыло выражение напряжённого ожидания, в глазах читалась мольба.

– Понимаешь ли ты, что лишь благодаря той пылкой страсти к тебе, которой одержима эта женщина, я имею в её лице верного сообщника? – снова заговорил Марк.

Деций передёрнул плечами.

– Должен ли я терпеть преследования Кальпурнии только потому, что ты во что бы то ни стало желаешь добиться свою весталку? Признаться, меня сильно удивляет твоё влечение к этой чистой и холодной, точно снег на вершине Альбанской горы, деве. Не кажется ли тебе, что твоя игра с её обольщением затянулась? Неужели ты так и не понял, что тебе не удастся растопить этот снег? И что твоё терпение никогда не будет вознаграждено?

– Ты ошибаешься, Деций, – произнёс Блоссий-старший чуть охрипшим голосом, – то, что я испытываю к Альбии, нельзя назвать влечением.

Деций посмотрел на него с удивлением, как будто заподозрив, что у него голова не в порядке.

– Не хочешь ли ты убедить меня в том, что... – начав говорить, он вдруг осёкся. Его поразила неожиданная перемена в лице Марка.

– Я люблю Альбию, – сказал Блоссий-старший, твёрдо глядя брату в глаза.

– Ты любишь? – пробормотал озадаченный Деций.

– Я вижу, ты мне не веришь, – Марк усмехнулся грустно, одними уголками губ. – Ты не веришь, потому что ты сам не умеешь любить. Тебе нравится обольщать, потакать своим желаниям и при этом не испытывать никаких чувств. До недавнего времени и я был таким.

– Ты никогда не был таким, – не согласился с ним Деций.

Несмотря на то, что братья Блоссии внешне не были похожи друг на друга, какие-то черты в облике каждого из них указывали на то, что они – люди одного воспитания, одного сорта. Смысл жизни обоих Блоссиев заключался в служении Венере, только это служение выражалось по-разному. Братья любили женщин, но женщины любили их больше. Деций Блоссий, которого природа наделила замечательной внешностью, под чистым и нежным, как у девушки, челом скрывал глубочайшую развращённость, а его пленительно-скромный взгляд таил утончённую порочность. Это был человек, обладавший тем поразительным легкомыслием, которое не допускает ни малейшего раскаяния.

Иным был Марк Блоссий. На первый взгляд он не производил особого впечатления, но чем дольше приходилось общаться с ним, тем сильнее становилась его власть. Вначале он скорее изумлял, нежели нравился, он очаровывал своей загадочностью, в нём было нечто такое, что волною радости гасило малейшую искру сомнения. И вот уже внушаемые им чувства стихийно перерастали в беспредельную самозабвенную страсть и не было сил противостоять его губительному обаянию. В любви он не был ни расчётлив, ни жесток, как его брат, скорее именно в этом чувстве проявлялись те лучшие душевные качества, которыми была богата его натура: благородство и страстность.

– Но скажи, мой добрый брат, когда же ты полюбил её? – В голосе Деция появилась ирония.

Однако ухмылка, уже кривившая его губы, тут же исчезла под горящим взглядом Марка.

– Я не знаю, когда это произошло. Может быть, вчера, а, может, сегодня... Но только я вдруг понял, что Альбия дорога мне... Понимаешь, Деций, это уже не просто желание обладать ею, и это не азарт игрока, жаждущего победы... Мне нестерпимо больно от одной лишь мысли, что я больше не увижу её...

Какое-то время братья молчали. Кальпурния всё ещё терпеливо ждала.

– Ни одна женщина прежде не была для меня тем, чем стала Альбия, – снова заговорил Марк, задумчивым движением откинув со лба упавшие на него волосы. – Она волнует меня, чарует, изумляет... С ней я поверил в существование того, чего не находил в своей жизни, – поверил в добродетель и чистоту. Она настоящее чудо, милый мой Деций! Я думаю о ней, засыпая и пробуждаясь... а это многое значит. Её образ ходит повсюду за мной, он вокруг меня, во мне... Я ревную её ко всему мне неизвестному, ко всему, что скрыто в её недоступном сердце, ревную к богине, которой оно отдано. Так что же это, по-твоему: влечение или любовь?

Деций Блоссий, который был неспособен долго чему-либо удивляться, выслушав признание брата, спокойно спросил:

– Неужели ты на что-то надеешься?

На лице Марка отразилось серьёзное раздумье.

– Альбия любит меня, – немного погодя ответил он. – Однако сейчас она в смятении: в ней борются её долг и то новое чувство, которое она впустила в своё сердце. Но увидишь, мы непременно будем вместе, потому что созданы друг для друга.

– Откуда у тебя такая уверенность? – удивился Деций. И не дождавшись ответа, насмешливо прибавил: – Должно быть, тебе об этом поведал дельфийский оракул.

Он помолчал, задумавшись, и потом взволнованным голосом прибавил:

– Видно, Венера сделала тебя неспособным здраво мыслить, ибо ты забыл, что с богами, вроде Весты, не шутят.

– А ты, верно, забыл, что я не особенно чту богов, – возразил ему Марк. – Но если бы мне пришлось выбирать из тех богинь, что ты сейчас назвал, я бы предпочёл Кифериду.

– Ты уже давно выбрал её – потому-то она и покровительствует тебе, – отозвался Деций и, махнув рукой, молвил немного сердито: – Поступай, как хочешь!

– Но будешь ли ты моим союзником?

Встретив пристальный взгляд Марка, Деций вздохнул:

– Разве мы не братья?

Блоссий-старший схватил его за плечи и быстрым движением притянул к себе. Глаза его сияли.

– А теперь иди к Кальпурнии. Смотри, как она ждёт тебя! – шепнул Марк брату. И на прощание напомнил: – От тебя, Деций, зависит, будет ли мне Кальпурния надёжным союзником или станет опасным врагом.

Хлопнув брата по спине, Марк отошёл от его паланкина. Он видел, как Деций выбрался наружу и как Кальпурния тотчас бросилась к нему в объятия. Казалось, они оба были счастливы: только у женщины это чувство было настоящим, тогда как её возлюбленный был вынужден притворяться таковым.

Глава 17

Погребение Винуции прошло тихо, но торжественно. Весталки, безмолвные, с покрытыми головами, шли к своему храму и казались процессией призраков, возвращавшихся в свою мрачную обитель.

Альбия следила за ними покрасневшими от слёз глазами, в которых застыло выражение полной безнадёжности. Иногда она обращала свой взор в сторону Римского Форума, как будто прощалась с местом, где бурлила иная, уже познанная ею жизнь.

Если меня дОлжно осудить за ту любовь, что поселилась в моём сердце и иссушает его, – с горечью думала Альбия, – то пусть лучше боги вырвут его из моей груди.

Чей-то голос назвал её имя – обернувшись, она увидела Элию.

– Великая дева просит всех собраться во внутреннем святилище, – сообщила Элия; её светлые лучистые глаза в упор разглядывали Альбию.

Догадывается ли она, какие мысли теснят мою голову и какие чувства терзают моё сердце? – встревожилась Альбия. Но потом успокоила саму себя: – Нет, не догадывается. Откуда ей знать о том, что я испытала и пережила за эти несколько дней? Она такая чистая и непорочная, вряд ли её пониманию доступно то, чем я живу в своих воспоминаниях...

Великая дева стояла между фигурами пенатов римского народа и в сравнении с ними казалась мелкой и ничтожной, несмотря на свой высокий рост. Её морщинистое лицо выражало печаль и уныние; длинные костлявые руки бессильно опущены. Выдержав несколько долгих минут скорбного молчания, она наконец заговорила. Говорила об утрате, о горе, которое постигло не только родных Винуции, но прежде всего жриц Весты: им несчастная Винуция была особенно дорога.