Весталка. История запретной страсти (СИ) - Жюльетт Сапфо Страница 18

Постепенно в своей речи Пинария дошла до того, ради чего, собственно, и собрала вместе всех служительниц культа. Она сообщила о принятом ею и одобренном великим понтификом решении назначить на место преждевременно умершей весталки Альбию; место же Альбии, прибавила она, должна занять избранная по жребию десятилетняя девочка. Пинария говорила о том, что ни одна из жриц, готовящихся к посвящению, не исполняла свои обязанности так примерно и усердно, как это делала Альбия, что она никогда не видела ни у одной из своих учениц такой склонности к своему призванию, какую наблюдала у Альбии.

Весталки кинулись поздравлять свою подругу: священный огонь Весты будет доверен ей гораздо раньше назначенного срока.

Но Альбия не разделяла их ликования. Из всего сказанного Пинарией она поняла лишь одно: её посвящение должно состояться в этот же день, более того – сейчас же. Миг, о котором она прежде столько мечтала, которого так ждала, замирая в предвкушении счастья, теперь пугал её, вызывал в её душе глухой протест.

Церемония оказалась на удивление короткой. Великая дева, предполагавшая в Альбии покорность и безмерную преданность служению, которыми девушка уже не обладала, произнесла напутственную речь, где не было ни одного слова, которое не вызвало бы несогласие Альбии. Как нелепо было всё, что старшая весталка говорила о рвении и усердии девушки и всех тех редких качествах, которыми она её наделяла. Противоречие между похвалами и теми чувствами, которые жгли девичье сердце, смутило Альбию. Но колебание её длилось недолго. Альбия лишь острее ощутила, что в ней больше нет того, что требовалось иметь преданной своему служению целомудренной жрице Весты.

Когда нужно было подойти к священному огню, чтобы повторить данную в детстве клятву, у Альбии подкосились ноги. Она показалась себе умирающей жертвой, которую влекли к алтарю для заклания. Слова, которые девять лет назад она произнесла легко и беспечно, в этот день никак не давалась ей. Точно тугой комок застрял в горле, не давая возможности ни говорить, ни свободно дышать.

– Возьми себя в руки, Альбия, – прошептала, склонясь к девушке, старшая весталка. Она по-своему растолковала состояние Альбии. – Понимаю, ты переволновалась, такое случается иногда. Произнеси только три слова: даю обет целомудрия – и я тотчас отпущу тебя отдыхать...

Альбия разомкнула белые, как полотно, губы, но ни одно слово не слетело с них.

Она отчётливо, как наяву, увидела мужественное лицо Марка Блоссия, завораживающий блеск его чёрных бездонных глаз, лёгкую загадочную улыбку на скульптурно-выпуклых губах.

Девушка застонала и покачнулась. Пинария тут же взяла её под руку.

– Ну же, Альбия, мы ждём, – настаивала старшая весталка.

Огромным усилием воли Альбия заставила себя сделать то, к чему её призывала Великая дева. Облизнув пересохшие губы, девушка тихо, с едва уловимой мукой в голосе произнесла:

– Даю Весте обет целомудрия...

После этого весталки окружили её, осыпая поздравлениями. Она слушала их, не говоря ни слова, старалась улыбаться и казаться счастливой. Затем её отвели в дом весталок и наконец оставили одну в покоях, которые отныне должны были стать её постоянным жилищем.

Здесь, в мрачной тесной комнате, где когда-то жила Винуция, Альбия предалась своим мыслям. Будущее казалось ей утраченным навсегда, прошлое должно было забыться, кануть в Лету. Отныне она будет жить только настоящим, хотя и оно виделось ей безрадостным и томительным. Альбия не знала, что ждёт её завтра, и месяц, и год спустя, но, по её убеждению, ничто не могло быть хуже той участи, на которую она себя обрекла.

Глава 18

Марк Блоссий оставался в Кампании до конца лета. Он устраивал на своей вилле шумные пиршества с музыкантами и чтением стихов, отправлялся с гостями на морские прогулки с посещением островов, участвовал в катаниях на колесницах. Женщины не упускали ни единой возможности завести с ним близкие отношения, но Марк принимал их знаки внимания со снисхождением и холодным спокойствием человека, пресытившегося любовными приключениями.

Однажды в разгар пира к нему подошёл один из его рабов и прошептал ему на ухо:

– Господин, тебя хочет видеть какая-то женщина. Она ждёт в саду.

– Ты её знаешь?

– Она скрыла своё лицо покрывалом, и, хотя говорила она очень тихо, её голос показался мне знакомым.

– Ладно. Я поговорю с ней, – Марк поднялся из-за стола.

Как только он вышел в сад, перед ним возникла фигура с окутанной покрывалом головою; положив руки ему на плечи, женщина зашептала: «Идём же! Скорее! Я хочу говорить с тобой!»

– Мы можем поговорить и здесь, – спокойно отозвался Марк.

– О нет, нет! Здесь могут увидеть, подслушать. Давай уйдём отсюда! – настаивала женщина.

– Кто ты? – спросил кампанец.

– Для чего тебе знать, кто я? Может, я одна из тех, кого ты любил когда-то, кому дарил наслаждение, в ком пробуждал безумные страсти... Ты ушёл, а я не перестала грезить о тебе. Я хочу тебя и сгораю от желания! Заклинаю тебя Венерой, полюби меня снова, овладей мною здесь, в этом ночном саду...

Марк хотел было уйти, не дослушав, но женщина вдруг бросилась к нему и, прижимаясь грудью к его груди, проговорила жарким шёпотом:

– Всего одна ночь! Ночь забвения и ночь воспоминаний!

Блоссий оторвал от себя её цепкие руки и, отстраняясь от неё, сказал:

– Я узнал тебя, Деллия.

В тот же миг раздался пронзительный хохот, и женщина откинула покрывало.

Даже в неясном свете взошедшей луны было видно, как она хороша собой. Её густые рыжие волосы отливали позолотой; цвет лица поражал своей мраморной белизной; продолговатого разреза глаза горели огнём страсти; красиво очерченные губы непреодолимо влекли к себе. На высокой полуобнажённой груди её переливалось ожерелье из изумрудов, на руках блестели золотые браслеты.

– Итак, Деллия, я слушаю тебя, – с холодным безразличием проговорил Марк Блоссий.

Её смех резко оборвался.

– Не будь так жесток ко мне, Марк, – сдавленным голосом сказала Деллия. – Твоё оскорбительное равнодушие убивает меня.

– Чего ты хочешь?

– Чего – спрашиваешь ты? – Деллия посмотрела на Блоссия в упор. Потом умоляюще сложила руки и произнесла голосом, в котором звучала мука: – Пожалей меня, Марк! Я больше не могу жить без тебя! Мне несносны Рим, пиры, развлечения и мои любовники! Я задыхаюсь от любви к тебе!

– Ты теряешь сдержанность и рассудок, – заметил Блоссий.

– О, я давно потеряла их! Ты не представляешь, каким мучительным был этот год без тебя, этот долгий, как вечность, год! Напрасно я старалась забыть тебя, напрасно искала душевного покоя, избегая тех мест, где я узнала тебя и была счастлива с тобой! Ничто, слышишь, ничто не могло изгнать тебя из моего сердца!

В страстном порыве Деллия протянула к Марку обе руки. Но он не двинулся с места. Взгляд его чёрных блестящих глаз был спокоен и даже насмешлив. Казалось, страдания его бывшей жены совсем не тронули его.

– Что же, Марк, неужели ты даже не обнимешь меня? Неужели ты всё забыл? Ведь я такая же, как прежде, и, как прежде, горячо моё тело и губы мои покорно ждут власти твоих губ. Марк... Марк! – продолжала взывать Деллия, опускаясь перед Блоссием на колени. – Ты отверг меня, ты унизил меня позорным разводом... Я хотела ненавидеть тебя, но вместо этого говорю тебе о своей любви... Знаешь, я старалась не выпускать тебя из виду, мои соглядатаи сообщали мне, где и с кем ты проводишь время. Я безумно ревновала тебя к каждой из твоих любовниц и ко всем вместе и хотела причинить тебе боль... Но кто теперь твоя возлюбленная, Марк? Я не знаю ни одной женщины, которую ты удостоил бы этой чести...

Деллия вдруг выпрямилась и пристально вгляделась в лицо Марка. Ей хотелось видеть, какое впечатление произвели на него её последние слова. Но ни единый мускул не дрогнул в лице кампанца – оно оставалось неподвижным и холодным, точно высеченным из камня.